В августе 1918 года в советской России произошло несколько судьбоносных событий, ставших поводом для развертывания массового красного террора. В Петрограде был убит председатель ЧК Моисей Урицкий; в Москве у завода Михельсона совершили покушение на Ленина; вскоре после чего был раскрыт «заговор трех послов», связанный с именем британского дипломата Роберта Брюса Локкарта. У большевиков сложилось впечатление, что начался контрреволюционный переворот, который может привести к свержению советской власти.
Истории этих во многом загадочных событий посвящена живая и одновременно глубоко проработанная книга британского историка Джонатана Шнира «Заговор Локкарта: любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина» (Издательство Ивана Лимбаха, 2022).
Публикуем отрывок из книги, в котором рассказывается об убийстве Моисея Урицкого и покушении Фанни Каплан на Ленина. Перевод с английского Саши Мороз.
Первое событие произошло в Петрограде. 30 августа там выдалось туманным и сырым. В девять часов утра невысокий симпатичный молодой человек в офицерской фуражке и кожаной куртке нервно сидел в переполненной приемной на первом этаже здания ЧК на Дворцовой площади. У Леонида Каннегиссера были темные волосы, скрытые под фуражкой, полные губы и длинное чувственное лицо поэта. Ему было 24 года и он писал не в меру мечтательные, но талантливые стихи. Его осанка и одежда выдавали в нем ребенка из привилегированной семьи: он родился в семье миллионера. В прошлом он был ярым сторонником Керенского, теперь — антибольшевиком-социалистом, связанным с белыми контрреволюционными группами.
Возможно, кто-то из их участников подговорил его на поступок, который он собирался совершить, но никто никогда не нашел доказательств его работы с Кроми или Рейли, не говоря уже о Локкарте. Вероятно, то, что намеревался сделать молодой поэт, он задумал совершенно независимо от их заговора и, с их точки зрения, крайне не вовремя.
В это время года в комнате, полной просителей, ожидавших вестей от арестованных близких, и вооруженной охраны и пулеметчика, было липко и жарко. Молодой поэт вполне мог вспотеть под кепкой и кожаной курткой. Но он их не снимал, оставаясь застегнутым наглухо.
Под курткой был спрятан кольт. Поэт ждал Моисея Урицкого, главу Петроградской ЧК, потому что намеревался его убить.
Моисей Урицкий играл видную роль в организации революции. Теперь, будучи членом Центрального комитета партии большевиков, он руководил петроградской тайной полицией. По общему мнению, начальник Петроградской ЧК не жаждал крови: он был сравнительно мягким, а если бы добился своего, был бы еще мягче. Каннегиссер, однако, считал, что руки Урицкого по локоть в крови, в том числе — одного из его лучших друзей. Молодой романтик верил, что это был безвинно убиенный человек. По словам его отца, именно это стало его мотивацией, а вовсе не политические убеждения.
Около одиннадцати часов, как раз в то время, когда капитан Берзин вошел в пустую квартиру «господина Массино» на Торговой улице, Урицкий подъехал к своему штабу на автомобиле с шофером. Он вошел в здание, кивнул собравшимся и направился к лестнице в другом конце помещения. Каннегиссер пропустил его вперед. Возможно, он сделал глубокий вдох. Затем он выхватил пистолет и пустил своей жертве одну пулю в живот, а другую — в голову. Очевидцы закричали. Урицкий упал. Каннегиссер скрылся. Сотрудники ЧК выхватили оружие и побежали за ним, начав стрелять.
Дальнейшее описание напоминает сцену из фильма, но все это происходило в реальности, и на кону стояли реальные жизни.
Молодой человек оставил на улице велосипед — вскочив на него, он помчался прочь, яростно крутя педали. На Дворцовой площади раздались выстрелы; пули рикошетили от стен. Когда Каннегиссер мчался сперва вокруг Зимнего дворца, а затем по набережной Невы на Миллионную улицу, с его головы слетела фуражка, и один из преследователей остановился, чтобы подобрать ее. Неужели убийца — а именно им только что стал поэт — на мгновение избавился от хвоста?
Ему действительно удалось слезть с велосипеда, и, по одним данным, он бросился в Английский клуб, по другим — в британское посольство. Согласно показаниям самого Каннегиссера, он вбежал во двор дома №17 по Миллионной улице, а затем метнулся в первую попавшуюся дверь. <...>
Каким-то образом Каннегиссеру удалось найти пальто для маскировки. Однако через несколько минут агенты ЧК выследили его и арестовали. Его опознали, но молодой человек и сам не стал отрицать обвинения. Он достиг своей цели: Моисей Урицкий был мертв.
Второе событие случилось в Москве. Вечером того же дня, 30 августа, Владимир Ленин выступил перед столичными рабочими в цехе ручных гранат оружейного завода Михельсона. Если он и не знал о заговоре Локкарта, то уж точно имел в виду Леонида Каннегиссера, когда говорил рабочим об угрозе контрреволюции, хотя прямо и не упомянул о событиях в Петрограде. Тема его речи: «Свобода и равенство», сделанный вывод: «У нас есть только одна альтернатива: победа или смерть».
В ответ на это мрачное заявление толпа разразилась «бурными аплодисментами, переходящими в овацию». После этого лидер большевиков вышел с завода и направился к своему автомобилю. Часть толпы последовала за ним. Одна женщина пыталась рассказать ему о своем племяннике, у которого конфисковали участок. Ленин стоял в окружении поклонников, поставив одну ногу на подножку автомобиля, и терпеливо слушал. Было начало девятого.
У выхода с завода, напротив того места, куда подъехала машина Ленина, стояла будка, за которой незаметно спряталась маленькая женщина. Фанни Каплан не присутствовала на выступлении, а ждала снаружи.
Когда-то она, должно быть, слыла красавицей, но сейчас у нее были спутанные черные волосы, большие черные круги под глазами, большие уши. На ее лице с острым подбородком отпечатались годы лишений. На ней была широкополая белая шляпа, в одной руке она держала портфель, а в другой — зеленый зонтик. Позже говорили, что в портфеле или в кармане она прятала пистолет. Женщину заметило несколько человек, но никто не обратил на нее особого внимания.
Десять лет назад Фанни Каплан была анархисткой. Царская полиция арестовала ее в 1906 году за планирование террористических акций с использованием бомб. Судья приговорил ее к «бессрочным» каторжным работам. Согласно не вполне достоверным записям, собранным большевиками в 1918 году, на каторге она переосмыслила свои идеи, отошла от анархизма и вступила в партию социалистов-революционеров.
Одиннадцать лет сурового заключения почти разрушили тело Фанни Каплан. Она страдала от изнурительных головных болей, оглохла, временно ослепла и восстановила зрение лишь частично. Но она оставалась непокорной, хотя и была нервной, растерянной и меланхоличной. Во время Февральской революции 1917 года ее освободили, и она переехала в Москву, где стала жить у левых эсеров, с которыми познакомилась в тюрьме. Затем произошел большевистский переворот в октябре 1917 года, и Фанни не поддержала большевизм. Через десять месяцев, в августе 1918 года, она, как и другие левые эсеры, считала, что большевики продали крестьянство, пошли на поводу у германского империализма — иначе говоря, предали социализм.
Маловероятно, но вовсе не невозможно, что заговорщики заранее знали о покушении, — в конце концов, и Рейли, и Локкарт поддерживали контакты с эсерами, как левыми, так и правыми. Однако немыслимо, чтобы союзники одобрили этот план за неделю до того, как планировался их собственный переворот.
«Глупцы! Нанесли удар слишком рано», — воскликнул один из собеседников Рейли, когда узнал о поступке Каннегиссера. Узнав о выстреле Каплан, он сказал бы то же самое. Как и убийство Урицкого, покушение на Ленина было в высшей степени несвоевременно и ставило под угрозу план заговорщиков.
Но вернемся в Москву. Теплым летним вечером лидер большевиков стоял у завода среди толпы доброжелателей, разговаривая с женщиной о конфискации муки. Фанни Каплан пряталась в толпе. Щелк, щелк, щелк — как будто машина заглохла — и вот уже Ленин лежит, обмякнув, на земле.
Одна пуля прошла сквозь шею и часть легкого; другая, менее опасная, застряла в плече; третья пробила шинель и попала в женщину, стоявшую рядом. Толпа запаниковала и разбежалась.
То, что произошло дальше, стало предметом спора. Один свидетель сказал, что Каплан побежала вместе с остальными; другой — что она осталась неподвижно стоять под деревом. Красногвардейцы арестовали нескольких подозреваемых, включая раненую женщину, и кто-то (скорее всего, это был помощник военного комиссара 5-й Московской стрелковой дивизии Батулин) схватил Каплан, так как она показалась ему странной. Но, обыскав ее, он не нашел ничего подозрительного. «А зачем вам это нужно?» — спросила Каплан, когда Батулин задал ей вопрос; это его насторожило. Он привел женщину в местное отделение милиции и усадил на диван. Вдруг она встала и заявила: «Я стреляла в Ленина» — и замолчала.
Тем временем помощники подняли тяжелораненого лидера большевиков в машину и помчались в сторону Кремля. Никто не знал, останется ли в живых архитектор русской революции.
В тот вечер Фанни Каплан сидела в подвале под наводящим ужас штабом ЧК. Она была встревожена, растеряна, но в то же время все еще пребывала в состоянии нервной экзальтации. Кто-то назвал ее «юродивой». Она что, правда спустила курок? Если да, то была ли она одна? Может быть, женщина — всего лишь приманка, а настоящий убийца бежал? Трое крепких мужчин, высокопоставленных офицеров ЧК, одним из которых был Яков Петерс, встретились с ней лицом к лицу, но получили так же мало, как Дзержинский от Каннегиссера.
«К какой партии вы принадлежите?»
«Меня задержали у входа на митинг, ни к какой партии не принадлежу».
«Кто послал вас совершить преступление?»
«Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению».
«Почему вы стреляли в товарища Ленина?»
«Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно»; «Стреляла в Ленина я потому, что считала его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм».
Она не сказала, откуда у нее пистолет; как стреляла из него, притом что держала в руках портфель и зонтик. Никто не спросил, как она, уже частично ослепшая, смогла в сумерках разглядеть, куда стрелять. Прошло сто лет, но до сих пор никто не знает наверняка, была ли эта попытка убить Ленина серьезным планом эсеров, и если да, то стреляла ли Каплан сама или взяла ответственность за деяние, которого не совершала.
***
Говорят, что через две недели после покушения, когда Ленин пришел в себя и смог говорить, его первыми словами были: «Остановите террор», и террор тогда действительно прекратился. Однако историки отмечают, что ранее Ленин высказывался в пользу систематического террора и мог бы сделать это снова. Более того, режим, который уже успешно использовал такие методы, часто находит причины для их повторного применения. Точно так же поступили и большевики.