Наверное, все люди, рождённые на территории бывшего СССР, слышали про Парижскую Коммуну: кто-то знает о ней из названия улицы в родном городе, кто-то из старых советских плакатов и учебников, до сих пор валяющихся на дальних полках ветшающих городских и школьных библиотек, а около Нижнего Новгорода, советского Горького, есть даже целый рабочий посёлок, где живут 3,5 тысячи человек, называющийся Память Парижской Коммуны. Вроде бы очевидно, почему в Советском Союзе был такой мощный её культ: дебют на арене истории диктатуры пролетариата, красного стяга, одним слвовом, альтернативы буржуазному капитализму, но сегодня мы собрались здесь не за тем, чтобы обсуждать идеологию Страны Советов, а чтобы разобраться: как появилась и чем была Парижская Коммуна?
Начать рассказ следует издалека, с 1 сентября 1870 года. Франция уже почти полтора месяца воюет с Пруссией, император Наполеон Третий, внук брата того самого Наполеона, выехал к войскам на фронт, где идут тяжелые бои, и французские армии отступают от границы, уступив в первых сражениях войны, либо оказываются в окружении. Страной в отсутствие императора правят его жена, императрица Евгения, и глава правительства - Шарль Кузен-Монтабан, граф Де Паликао. Именно ему 1 сентября приходит совершенно секретное донесение, в котором говорится, что император вместе с армией генерала Мак-Магона попал в окружение под городом Седан, и шансов прорвать кольцо практически нет. На следующий день таким же секретным донесением Шарлю Кузен-Монтабану, графу Де Паликао, и да, я буду называть его только полным именем, сообщают, что армия сдалась, а император взят в плен. Если во Франции, в атмосфере цензуры военного времени о разгроме узнают только несколько самых высокопоставленных лиц, то в Пруссии уже ликование - там о крупной победе объявляют во всеуслышание, и вся страна в этот же день радуется успеху своих войск. Узнаёт о Седанской катастрофе и Европа, которую повергает в шок факт того, насколько быстро Пруссия, вслед за Данией и Австрией за несколько лет до этого, теперь победила Францию, крупнейшую державу континента. Не знают только французы, так как закон о свободе слова в связи с военным временем давно отменён, и цензура не пропускает как сообщения с фронта, так и иностранные газеты, поэтому в местных газетах пишут в основном только то, что сообщают уполномоченные государственные органы, а не желающие подчиняться социалистические и либеральные издания закрыты. Правильные же издания за неимением новостей уже несколько дней молчат.
Правительство тем временем не знает, что делать. Не сказать, что оно и до этого сильно понимало, что происходит, ведь война показала полную неготовность Франции к широкомасштабным военным действиям. 23 августа глава оппозиции Леон Гамбетта на заседании Законодательного корпуса - нижней палаты парламента в то время - спросил у министра внутренних дел Анри Шавро о местоположении армейских частей. Министр внутренних дел ответил: «Я этого не знаю». Наверное, уже тогда можно было предсказать не самый хороший конец для Франции в этой войне. А 3 сентября, ещё до какого-либо официального заявления со стороны правительства, в Париже начинают распространяться слухи о катастрофическом поражении. Становится ясно, что молчать дальше нельзя. Шарль Кузен-Монтабан, граф Де Паликао на заседании Законодательного корпуса объявляет о поражении и пленении императора. Сообщение вызывает бурную реакцию - оппозиционные депутаты начинают обвинять правящий режим в том, что это он привёл страну к позору, Жюль Фавр, видный оппозиционер, предлагает в связи с пленением императора прямо тут же упразднить империю и провозгласить республику, но Шарль Кузен-Монтабан, граф Де Паликао прекращает продлившееся не больше 20 минут заседание и предлагает собраться снова уже завтра, после обеда. Депутаты соглашаются, но не соглашается протестующая толпа, собравшаяся к началу заседания вокруг Бурбонского дворца, где проходят заседания, и требующая от депутатов и от правительства сказать людям правду. К людям выходит Леон Гамбетта - самый популярный оппозиционный политик - и обещает всё сказать завтра. Люди ему верят и позволяют депутатам разойтись по домам. Многие из них, впрочем, оказываются так напуганы толпой, что забывают о своих политических убеждениях: Жюль Фавр, предлагавший провозгласить республику, уезжает их дворца в экипаже Адольфа Тьера - министра при Июльской Монархии, ещё одном политическом режиме во Франции XIX века, которых было так же много, как и революций - несмотря на то, что в парламенте Тьер является его злейшим врагом. Однако, перед лицом толпы все представители власти оказываются равны. Пока депутаты разъезжаются по домам, толпа расходится по Парижу, и всю ночь с 3 на 4 сентября проходят стихийные митинги и протесты против власти, допустившей такое страшное поражение, в которое все уже окончательно поверили.
В высших же кругах начинаются интриги: группа депутатов-монархистов приезжает к регентше - императрице Евгении и предлагает ей совершить государственный переворот, взяв власть полностью в свои руки, чтобы предотвратить падение империи. Надо сказать, что к 1871 году Евгения Де Монтихо уже не питала никаких чувств к мужу - старому и больному человеку, чье физическое состояние впрочем не мешало ему регулярно изменять жене - и единственной целью в жизни считала скорейшую передачу короны в руки сына, которому на тот момент было 14 лет. Пока императрица разговаривала с депутатами, к ней прибыл посланник от Шарля Кузен-Монтабана, графа Де Паликао, который также предлагает ей совершить переворот, но уже с ним в роли диктатора. Сама же Евгения отправляет письмо Адольфу Тьеру, в котором видит компромиссную фигуру, устраивающую как монархистов так и республиканцев, предлагая ему стать главой правительства при ней в качестве императрицы и главы государства. Об императоре, находящемся в плену, никто уже даже не вспоминает, он - отработанный материал, ведь он проиграл. Тьер отказывает императрице, поскольку сам ведёт переговоры с оппозиционными депутатами о формировании нового правительства. Словом, ночь не вносит никакой ясности в то, что будет со страной после обеда.
Утром Шарль Кузен-Монтабан, граф Де Паликао наконец делает официальное заявление для всех жителей Франции, не только для депутатов, сообщая, что император попал в плен. Париж окончательно взрывается. Однако, на улицах уже второй день находятся не просто рабочие и мелкие лавочники, протестуют вооружённые люди, потому что вот уже почти месяц как действует закон о Национальной Гвардии - ополчении, куда обязаны вступить все мужчины старше 21 года. За неделю после вступления закона в силу в гвардию записывается 49 000 человек, в то время как все население Парижа, включая женщин и детей, составляет 1 800 000 человек. К сентябрю же гвардейцев стало ещё больше, и хоть они и подчиняются формально армейским генералам, на самом же деле, в отсутствие врага у ворот, они предпочитают скорее бастовать, применяя оружие против полицейских и караульных. После полудня, как и предполагалось, возобновляется заседание Законодательного корпуса. Идут жестокие прения, ни монархисты, ни республиканцы не хотят уступать, и тут в дело вмешивается толпа - протестующие сминают оцепление, 4 пехотных батальона, которые впрочем отказываются воевать с гвардейцами, и врываются в зал заседаний. Руководимые по большей части социалистическими активистами, манифестанты требуют провозгласить республику. Депутаты понимают, что сделать это под давлением толпы, значит дать ей власть над ними, а так как толпа под контролем социалистов, то так недалеко и до состоящего из них правительства. Положение вновь спасает Леон Гамбетта, заявляющий, что две предыдущие республики во Франции были объявлены в парижской ратуше, а значит и третью надо объявлять там. Насчет двух республик он, кстати, был абсолютно прав. Толпа внемлет его словам и освобождает залы Бурбонского дворца, по набережным Сены двигаясь в сторону ратуши. Туда же движутся и депутаты.
Жюль Фавр по пути успевает встретиться с генералом Трошю - командующим Национальной Гвардией, в чьём подчинении ещё остались некоторые её полки, так как гвардия набиралась по квартальному признаку, и части, составленные из жителей богатых кварталов, в демонстрациях не участвовали. Трошю предлагает свою помощь в подавлении протестов, но Фавр просит его подождать. Когда все наконец переместились в ратушу, оказалось, что ничего не изменилось - толпа все так же требует республики, а социалисты уже начали составлять проекты будущего правительства, само собой с ними в составе. Но вот тут и открылось то, что в отличие от, казалось бы, разнопартийных депутатов парламента, у социалистов внутреннего единства нет. Начинаются споры представителей разных движений, кто и в какой пропорции должен войти в правительство. В чем однако согласны все - что главой должен стать Анри Рошфор, политзаключённый, которого в это время как раз освобождают из тюрьмы. Сидел он там как причастный к делу полугодовой давности, когда его признали косвенно виновным в смерти журналиста Виктора Нуара, убитого двоюродным братом императора. Нуар и другой журналист, Паскаль Груссе, пришли к Пьеру Наполеону в качестве секундантов Рошфора, которого принц хотел вызвать на дуэль после нападков в прессе. В ходе беседы завязался спор, потом драка, и Пьер Наполеон разрядил в гостей барабан своего револьвера. Виктор Нуар от полученных ранений умер, Пьера Наполеона суд оправдал, а Анри Рошфор сел как косвенный зачинщик дуэли, приведшей к смерти человека. Как часто бывает при революциях, восхвалять начинают любых пострадавших от старого режима, вне зависимости от того, что это за человек и по какой причине он сидит. Вот и Анри Рошфор, безусловно пострадавший от империи, был не так прост.
Пока толпа сопровождала его от тюрьмы до ратуши - Hôtel de Ville - с ним успели пообщаться посланники Фавра и Гамбетта, предложившие ему сделку. Уважаемый и состоятельный человек, Рошфор не горел желанием быть первым среди равных у каких-то социалистических отродий, поэтому когда в ратуше лидеры манифестантов предложили ему возглавить правительство, он неожиданно присоединяется к оппозиционным депутатам. Социалисты, поражённые таким предательством, молча наблюдают, как Фавр и Гамбетта наконец провозглашают Республику под восторженные крики гвардейцев, которым красные теперь вовсе не нужны. Правительство составляют только из депутатов от парижских округов, так как почти все неугодные новой власти бывшие уже депутаты, что социалисты, что монархисты, избраны от округов в провинции, где не так сильны была цензура и влияние агентов Империи, поэтому избраться, не будучи сторонником императора, было намного легче. Председателем становится генерал Трошю, заместителем председателя - Жюль Фавр, министром внутренних дел - Леон Гамбетта. Министры нового правительства тут же распускают Законодательный корпус, отсекая от власти бывших соратников по противоборству толпе, в то же время верхняя палата парламента - Сенат решает самораспуститься сам. Императрицу Евгению и маленького принца прячет у себя личный императорский дантист, англичанин, который затем помогает им перебраться в Лондон. Бежал и Шарль Кузен-Монтабан, граф Де Паликао, только уже в Бельгию.
Главной проблемой нового Правительства Национальной Обороны, как они гордо себя называют, становится прусская армия, которая после окружения и пленения французских войск, движется на Париж. 19 сентября пруссаки окружают город и начинают осаду. В Париже находятся 70 тысяч солдат и уже 350 тысяч гвардейцев, которые, будучи недовольны оружием, выданным им правительством, на собственные деньги покупают напрямую у фабрикантов почти три тысячи пушек. Противостоят защитникам города 170 тысяч пруссаков. Правительство, несмотря на громкое название, с самого начала не верит в победу, рассматривая оборону Парижа только как возможность потянуть время для переговоров. Для их проведения в нейтральный Лондон направляется Адольф Тьер, который отказался войти в состав правительства, поскольку хотел быть его главой, а не только лишь одним из министров.В город Тур, в центральной части Франции, находящейся пока что вдали от боевых действий, отправляются на крайний случай несколько министров, хотя главные лица - Гамбетта, Фавр и Трошю - остаются в осаждённом Париже. Пруссаки тем временем продвигаются по оставшейся без армии стране, захватывая всю северную Францию - 1/3 всей её территории. 7 октября на воздушном шаре - единственном доступном во время блокады средстве передвижения - в Тур все-таки улетает Гамбетта, чтобы организовать оборону юга Франции. Ему это удаётся - сформированная им армия переходит в наступление и отбивает у немцев Орлеан, откуда ведёт прямая дорога на Париж. Помогает ему в этом Джузеппе Гарибальди - Че Гевара девятнадцатого века, итальянский революционер, ездивший по миру и принимавший участие в различных национально-освободительных движениях. 21 октября в Тур возвращается Тьер, посетивший Лондон, Вену и Петербург, с пренеприятнейшим известием - ни одна европейская страна не хочет помогать французам, поскольку всем им в то или иное время были нанесены обиды Наполеоном Третьим. Тьер, пользуясь статусом переговорщика, подтверждённым канцлером Пруссии Бисмарком, сквозь кольцо блокады едет в Париж, а оттуда в расположение немецких войск.
Гамбетта, улетающий из Парижа на шаре — один из главных символов первых месяцев III Республики
30 октября приходит новость о сдаче в плен маршала Базена со всей подчиненной ему армией в крепости Мец - это именно его пытались вызволить из котла Мак-Магон и Наполеон Третий, но сами оказались окружены. Есть версия, что Базен - близкий друг императрицы - сдался только в обмен на обещание Бисмарка покончить с мерзкими республиканцами, засевшими в Париже. Так это или нет - понятное дело неизвестно, но парижане охотно поверили подобным слухам. Под предлогом того, что армия продалась немцам, а раз армия, то значит и правительство, логика бесспорно железная, гвардейцы вновь выходят на улицы и собираются перед ратушей. В отсутствие Гамбетта успокоить их пытаются мэр Парижа Этьенн Араго, глава правительства генерал Трошю и Жюль Фавр, но ораторского таланта Гамбетта им явно не хватает. Их арестовывают, вновь сминают оцепление и вновь проникают внутрь. В здании ратуши лидеры толпы провозглашают Парижскую Коммуну…
Автор - Владислав Розанов
#розановкат
