Примерно в часе езды от Бодайбо дорога минует опустевший Андреевский (запомните его!) и почти опустевший Васильевский (130 жителей) в устье речки с необычным для русского уха названием Накатами. И путешествуя лет так 120 назад, стоило бы свернуть вверх по ней - туда, где началось освоение Ближней Тайги, самой золотоносной на Ленских приисках.
В 1864 году там застолбил Успенский прииск иркутский купец Иван Хаминов - крупнейший судовладелец Ангары и Байкала, по такому поводу и на Лену заказавший первый в её истории пароход. Год спустя он продал и судно, и прииск соседям - Михаилу Сибирякову с Благовещенского прииска и его зятю Александру Трапезникову с Иннокентьевского. Объединившись с ещё несколькими купцами, они основали "Прибрежно-Витимскую компанию", с 1885 году вошедшую в состав более крупной "Компании промышленности разных мест Восточной Сибири".
Из 700 тонн золота, добытых за всю историю Бодайбо, Сибиряковские прииски дали более 1/3, и именно "Компания Промышленности" господствовала здесь в 19 веке. Бодайбо служил тогда лишь её перевалочной базой, а настоящим центром золотой земли стал Успенский прииск, от которого в наши дни не осталось и следа:
Он сросся с Благовещенским прииском, о чём напоминал первый в Ленском горном округе Благовещенский храм (1870), в 1895 году перестроенный и оштукатуренный под камень. Первым тут вообще было многое - например, школа (1881), больница (1884), метеостанция, фотоателье и даже театр.
Те времена, по духу скорее докапиталистические, для Бодайбо остались первородной идиллией: приисками владели иркутские купцы, знакомые между собой и любой вопрос решавшие за чаем. Единоличные владельцы были у редких приисков, а господствовали на Бодайбо плавно перетекающие друг в друга товарищества. Более того, купцы ездили по одним глухим дорогам со своими рабочими, а потому и обращались с ними по-людски.
Но идиллия всегда длится недолго. Первым конкурентом "Прибрежно-Витимской компании" стало Ленское золотопромышленное товарищество Ивана Баснина и Петра Катышевцева, учреждённое ещё в 1855 году и вскоре обосновавшееся на Ваче. Богатые россыпи там исчерпались быстро, Баснин умер, а у Катышевцева всё хуже шли дела.
Тут-то и обратил на него внимание Евзель Гинцбург - сын витебского реббе, разбогатевший в винных откупах, причём не где-нибудь, а в самом пекле Крымской войны. В 1859 году Евзель Габриэлович осел в Петербурге, где преуспел как банкир. Сын его Гораций и вовсе ухитрился стать консулом Гессена, и за какие-то финансовые услуги в 1872 году получил от тамошнего герцога Людвига III баронский титул, два года спустя подтверждённый Александром II на весь род.
С конца 1860-х Гинцбурги активно кредитовали Катышевцева, расчётливо понимая, что тот не вернёт долги. В 1873 году они вошли в его бизнес, а к 1882 стали единоличными владельцами "Лензолота". Тогда - скорее убыточного: унаследовав оскудевшие россыпи, промышленный актив Гинцбурги держали на всякий случай, предпочитая и дальше делать деньги из денег.
Исчерпывались и другие доступные россыпи, мелкие промышленники банкротились один за другим, а "Компания Промышленности" в 1895 году начала строительство железной дороги, явно готовясь к завозу оборудования для более капитальных шахт. С неё брал пример гинцбурговский управляющий (с 1891 года) Леопольд Грауман, отдавший приоритет электрификации приисков с первой в Сибири ГЭС и первыми в России ЛЭП .
В тех же 1890-х годах на Ваче было открыто богатейшее месторождение Сухой Лог, а банковское дело Гинцбургов вошло в тяжёлый кризис, и вот бароны подались в "хозяева тайги". Своих средств на освоение далёких богатств Гинцбургам не хватало, но всё это совпало с финансовой реформой Сергея Витте, обеспечившей "золотой стандарт" рубля.
В 1902 году Госбанк выдал "Лензолоту" бессрочный кредит на 7 миллионов рублей (по нашим временам 10-20 миллиардов долларов!), но запросил свою цену. В совет директоров вошёл банковский инспектор Николай Бояновский, поставивший на место технократа Граумана своего человека, беспринципного исполнителя Иннокентия Белозёрова. На Ленские прииски пришла мрачная эпоха из советских книг...
Девизом Белозёрова было "Оставить от лошади хвост и гриву, а от рабочего - нос и глаза": хотя начатая Грауманом электрификация продолжалась, основным способом снижения издержек стало пожарче палить "новую нефть", от которой всё равно не было отбоя. Крупными (до 100 рублей) авансами и рассказами про "золотой фарт" рабочие привлекались со всей России - на год из сибирских губерний и на 5 лет из всех остальных.
Здесь их ждала неплохая зарплата (в среднем 55 рублей) и возможность дополнительного заработка на "подъёмном золоте", то есть старательстве в отведённых местах - где-то за фиксированную аренду, где-то за скупку находок по фиксированной цене. Вот только искать "подъёмное" большинству горняков не хватало времени и сил - рабочий день на приисках официально длился 11,5 часов с двумя обеденными перерывами, а неофициально доходил до 16 часов: невыполнение "урока" (нормы) было чревато большими штрафами, которые и так тут были за каждый чих.
Сменной одежды рабочим не выдавали, и представьте, каково идти в мокрой робе несколько вёрст по морозу? Травматизм на производстве достигал 70%, а в казармах перенаселение было такое, что негде было повесить рукомойник. Холостяки и семейные спали на одних нарах: проживание семьи на приисках никак не регламентировалось, но если таковая была - разве мог мужик её на 5 лет оставить?
Врача, 1 на 3000 рабочих, "Лензолото" держало для галочки. Скотские условия сочетались с неприкрытым шулерством: вместо денег тут ходили талоны магазинов "Лензолота", принимавшиеся без сдачи, так что излишек сгорал. Цены в магазинах были одни для всех служащих, но рабочим продавали второй сорт: например, конину от павших лошадей вместо говядины. Даже добровольность труда на этой капиталистической каторге была условной: обратный билет не оплачивался, деньги же рабочий мог получить, только отработав все 5 лет контракта.
Кого-то увольняли, кто-то сам бежал - но и те, и другие были вынуждены искать способы выжить. Одни шли в нелегальные старатели, которые были наименьшей головной болью приисковой полиции. Иные становились разбойниками, крышевали тех же старателей и грабили всех остальных. Особенно прославилась банда Полянского, не раз возникавшая из тайги, проходившая рейдом по приискам и так же бесследно уходившая в тайгу.
Хуже разбойника был спиртонос - эти также шныряли по тайге неуловимо, за деньги от "подъёмного золота" продавая горнякам алкоголь. От семейных работяг оставались где вдовы, где дети. И те, и другие тоже привлекались к работе на приисках - но неофициально, а потому без каких-либо прав. Женщинам прибыльнее было податься в проституцию, "мамки" которой становились влиятельными людьми.
У начальства же практиковалось сексуальное рабство и право первой ночи - бесправие рабочих было таково, что если чья-то жена глянулась начальнику, ей благоразумнее было не перечить, а мужу смириться и отойти. Добавьте сюда зимние морозы, летнюю мошку, медведей-шатунов и лесные пожары - условия тут были достойны ГУЛага.
Приезжавшие сюда иностранцы неизменно испытывали шок, сравнивая здешнее оснащение с механизацией своих приисков. Североамериканские Штаты и Британская Австралия к тому времени вновь потеснили Россию с 1-го места, и Альфред Гинцбург, сын барона Горация, задумал с их помощью вывернуться из-под опеки Госбанка.
В 1908 году в Лондоне было учреждено акционерное общество "Лена Голдфилдс Лимитед", превратившееся в самый настоящий клубок интересов - среди крупнейших акционеров были Алексей Путилов (владелец крупнейшего завода страны в Петербурге), бывшие министры Василий Тимирязев и Александр Вышнеградский, английские лорды, золотопромышленники из Южной Африки и даже императрица Мария Фёдоровна. Биржевые махинации приносили владельцам как бы не больший доход, чем сама добыча.
В 1910 году "Лензолото" купило Сибиряковские прииски. Условия труда на них резко ухудшились, зарплаты упали, а надо заметить, что бесправные протестуют редко - у них на это просто нет веры и сил. Богатая традиция забастовок и стачек на Сибиряковских приисках начиналась ещё на Хомолхо в 1850 году.
Первый год рабочие просто тихо офигевали, что Белозёров с Теппаном ещё выкинут, пока в феврале 1912 года те в прямом смысле слова не показали им [слово из трёх букв]. Конский орган в мясной лавке Андреевского прииска заметила одна из "мамок", и день рабочие носили его по казармам, а наутро весь прииск отказался выходить. Среди работяг нашлось и несколько политических ссыльных, которые тут же организовали протест в полноценную забастовку.
Требования её касались в основном простого человеческого достоинства: повысить оклад, не допускать тухлятины в продуктах, селить семейных в отдельные комнаты, отменить штрафы, оплачивать уволившимся билеты до Жигалово, не принуждать женщин к труду и уважительно обращаться к работяге. И, конечно, отстранить от руководства список конкретных лиц.
Но это сломало бы всю систему примитивных технологий при избытке рук. Протест рабочих был сугубо мирным, но прибывший на прииски ротмистр Николай Трещенков жаждал учинить показательную расправу. Жандармы арестовали руководителей стачки, и начальство заявило, что те принуждали рабочих к протесту. Кто-то предложил рабочим сделать расписки о том, что они бастуют добровольно и лично пойти их вручить прокурору.
И вот 4 апреля 1912 года колонна из трёх тысяч голодных, озлобленных людей двинулась по снегам к главной конторе приисков. Такой картинки и ждал Трещенков, нагнавший страху, что это восстание. Солдаты открыли огонь - точная цифра убитых, от 170 до 270 человек (и примерно столько же раненых), не ясна до сих пор.
Позже прииски покинуло 80% рабочих - 4738 мужчин, 2109 женщин и 1993 детей. Альфред Гинцбург быстро нанял новых - на этот раз узбеков и таджиков китайцев и корейцев. Самое же страшное то, что провокацией всё это было с самого начала.
Акционерное общество стало для Гинцбургов способом вырваться из-под Госбанка, а дальше оставалось отделаться от англичан и министров. Ухудшение условий, внедрение политссыльных, уловка Трещенкова - сотни жизней оборвались лишь затем, чтобы сделать акции "Лена Голдфилдс" токсичными и по дешёвке их скупить.
Вот только в той предгрозовой ситуации это стало началом конца царской России, а на парламентском расследовании Ленского расстрела сделал себе имя юрист Александр Керенский...
Два мемориала Ленских событий построили в 1967 году, с годовщиной Октября и реконструкцией дороги. На кадре выше - братская могила, скрытая где-то в лесу между Васильевским и Апрельском. Местные, кроме официоза и интеллигенции, дорогу к ней не знают, а по слухам её и вовсе под шумок снесли при расширении очередного прииска.
В любой другой точке страны я бы в последнее не поверил, но здесь и не такое легко вообразить. В общем, могилу я не увидел, а главный мемориал Ленских событий стоит прямо у трассы, на самой что ни на есть площади среди тайги и отвалов:
"Их было три тысячи и всех сбросили в море", - говорил в бреду Хосе Аркадио из "Ста лет Одиночества". В тогдашнем мире ни сам Ленский расстрел, ни его предпосылки не были чем-то невероятным. Так, в 1921 году маленькая война с применением авиации и сотней погибших прокатилась по шахтёрским посёлкам в Америке. На Бодайбо в 1937-38 случился Второй Ленский расстрел - волна репрессий под началом киевлянина, иркутского чекиста Бориса Кульвеца. Тогда было арестовано 4 тыс. человек, в основном бывших предпринимателей, кулаков и азиатов, и 938 из них - казнены. А Третий Ленский расстрел устроил в 2008 году какой-то пьяный идиот, и следы его на монументе не залатаны.
Обелиск стоит в прямой видимости почти опустевшего (90 жителей сейчас против 900 в 1959-м) посёлка Апрельск:
Под этим названием скрывается основанный в 1872 году Надеждинский прииск - фактический центр горного округа, где в 1896 году расположилась контора "Лензолота". Вот к этому крыльцу рабочие несли свои расписки: