Традиционно по окончании ЕГЭ я пишу статью с обзором самых сложных текстов, доставшихся одиннадцатиклассникам на экзамене.
Если не углубляться в совсем уж далёкое прошлое, а начать, например, с 2018 года, то сразу на ум приходит текст Д. Быкова о Чацком.
В 2019 году бесспорным лидером по сложности и символом ЕГЭ стали печально знаменитые "лопаты".
В 2020 году за звание самого сложного текста соперничали фрагменты из очерков Белова "Лад" и топором нарубленные абзацы из статьи "Главный жанр литературы" Быкова (не Дмитрия, который о Чацком писал, а Василя, который автор "Сотникова")
Год назад, на мой взгляд, самыми сложными для сочинения в формате ЕГЭ были текст Л. Н. Толстого о силе человеческой мысли и текст В. Афонина о детских воспоминаниях.
А в этом году, судя по комментариям под прошлой публикацией, безоговорочным лидером по сложности стал философский текст Вересаева о непреодолимости времени:
"Зачем я от времени зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня". Мне часто вспоминаются эти гордые слова Базарова. Вот были люди! Как они верили в себя! А я, кажется, настоящим образом в одно только и верю, - это именно в неодолимую силу времени. "Зачем я от времени зависеть буду?" Зачем? Оно не отвечает; оно незаметно захватывает тебя и ведёт куда хочет; хорошо если твой путь лежит туда же, а если нет? Сознавай тогда, что ты идёшь не по своей воле, протестуя всем своим существом, - оно все-таки делает по-своему. Я в таком положении и находился. Время тяжёлое, глухое и сумрачное со всех сторон охватывало меня, и я со страхом видел, что оно посягает на самое для меня дорогое, посягает на моё миросозерцание, на всю мою душевную жизнь... Гартман говорит, что убеждения наши - плод "бессознательного", а умом мы к ним лишь подыскиваем более или менее подходящие основания; я чувствовал, что там где-то, в этом неуловимом "бессознательном", шла тайная, предательская, неведомая мне работа и что в один прекрасный день я вдруг окажусь во власти этого "бессознательного". Мысль эта наполняла меня ужасом: я слишком ясно видел, что правда, жизнь - это в моем мировоззрении, что если я его потеряю, я потеряю все.
То, что происходило кругом, лишь укрепляло меня в убеждении, что страх мой не напрасен, что сила времени - сила страшная и не по плечу человеку. Каким чудом могло случиться, что в такой короткий срок все так изменилось? Самые светлые имена вдруг потускнели, слова самые великие стали пошлыми и смешными; на смену вчерашнему поколению явилось новое, мне верилось, неужели эти - всего только младшие братья вчерашних?
В литературе медленно, но непрерывно шло общее заворачивание фронта, и шло вовсе не во имя каких-либо новых начал, — о нет! Дело было очень ясно: это было лишь ренегатство — ренегатство общее, массовое и, что всего ужаснее, бессознательное. Литература тщательно оплевывала в прошлом все светлое и сильное, но оплевывала наивно, сама того не замечая, воображая, что поддерживает какие-то «заветы»; прежнее чистое знамя в ее руках давно уже обратилось в грязную тряпку, а она с гордостью несла эту опозоренную ею святыню и звала к ней читателя; с мертвым сердцем, без огня и без веры, говорила она что-то, чему никто не верил… Я с пристальным вниманием следил за всеми этими переменами; обидно становилось за человека, так покорно и бессознательно идущего туда, куда его гонит время. Но при этом я не мог не видеть и всей чудовищной уродливости моего собственного положения: отчаянно стараясь стать выше времени (как будто это возможно!), недоверчиво встречая всякое новое веяние, я обрекал себя на мертвую неподвижность; мне грозила опасность обратиться в совершенно «обессмысленную щепку» когда-то «победоносного корабля». Путаясь все больше в этом безвыходном противоречии, заглушая в душе горькое презрение к себе, я пришел, наконец, к результату, о котором говорил: уничтожиться, уничтожиться совершенно — единственное для меня спасение.
Я не бичую себя, потому что тогда непременно начнешь лгать и преувеличивать; но в этом-то нужно сознаться, — что такое настроение мало способствует уважению к себе. Заглянешь в душу, — так там холодно и темно, так гадко-жалок этот бессильный страх перед окружающим! И кажется тебе, что никто никогда не переживал ничего подобного, что ты — какой-то странный урод, выброшенный на свет теперешним странным, неопределенным временем… Тяжело жить так. Меня спасала только работа; а работы мне, как земскому врачу, было много, особенно в последний год, — работы тяжелой и ответственной. Этого мне и нужно было; всем существом отдаться делу, совершенно забыть себя — вот была моя цель и смысл жизни.
Вот только захочешь поблагодарить составителей за прекрасные тексты о детстве, природе, малой родине, творчестве, мгновениях красоты, как появляется депрессивный поток сознания от Вересаева. Зачем?
Обычно самые сложные тексты ЕГЭ я даю на следующий год вновь пришедшим одиннадцатиклассникам. Ещё не решила, будем ли работать с Вересаевым. Может быть и разберём. Но сочинение по тексту Бориса Васильева о маленьком мальчике, упаковывающем книги и стоящем на коленях перед Литературой, мы напишем обязательно.