85 лет назад, 25 мая 1937 года, в столице Франции открылась Всемирная выставка (продолжалась до 25 ноября). Центральным её событием, «гвоздём» стало эпическое противостояние двух павильонов, советского и нацистского. Они располагались как раз напротив, фасадами друг к другу. Советский павильон венчала скульптура «Рабочий и колхозница» работы скульптора Веры Мухиной (1889–1953), позднее перенесённая на московскую ВДНХ. Пабло Пикассо восхищался тем, как найден материал — нержавеющая сталь, как смотрится группа на фоне сиреневого парижского неба. Франс Мазерель — известный французский график — признавался: «Ваша скульптура поразила нас. Мы целыми вечерами говорим и спорим о ней».
Прямо напротив советского павильона располагался павильон Германии, который был построен в форме римской цифры III и был увенчан орлом — гербом Третьего Рейха. У подножия германского павильона были установлены скульптурные группы Йозефа Торака (1889—1952) «Товарищество» и «Семья». «Рабочий и Колхозница», таким образом, в упор смотрели на орла со свастикой и более того, казалось, вихрем летели ему навстречу. У советских архитекторов такое «агрессивное» поведение их символики вызывало некоторое смущение. «Возникала неловкость от того, что наша группа «Рабочий и колхозница» вихрем летела прямо на фашистов, — писал главный инженер павильона СССР Пётр Львов. — Но повернуть скульптуру было невозможно, так как она шла в направлении здания».
А про скульптурные группы обнажённых атлетов у германского павильона пресса писала: «Стоящие рядом друг с другом полные сил могучие фигуры, идущие нога в ногу, объединённые общей направленностью воли, устремлённые вперёд, уверенные в себе и уверенные в победе...»
Наверное, далеко не все посетители выставки осознавали, что скоро это противостояние коммунизма и нацизма, пока ещё мирное (хотя в Испании оно и тогда уже перестало быть мирным), выльется в самую разрушительную войну в истории человечества...
Из воспоминаний мужа Веры Мухиной Алексея Замкова о процессе монтажа скульптуры «Рабочий и Колхозница»: «По мере того как статуя росла и одевалась оболочкой, она производила всё большее впечатление как на друзей, так и на врагов и вызвала резкую поляризацию среди парижских белоэмигрантов. У наиболее черносотенной части это проявилось в неприкрытой ненависти, прорывавшейся в самых различных формах. В эмигрантских газетах появились эпиграммы и карикатуры на статую, в общем довольно беззубые. Однако были нападения и более серьёзные.
Однажды утром, незадолго до конца строительства, к нам пришёл один из испанских рабочих, работавших на находившемся недалеко павильоне республиканской Испании, и посоветовал срочно осмотреть лебедки, регулировавшие натяжение тросов крепления монтажного крана. И не зря. Один из тросов оказался подпиленным. В случае нагрузки на стрелу крана он бы неминуемо лопнул, приведя к катастрофе и, вероятно, безнадежному разрушению статуи. Вызванная тут же парижская полиция только разводила руками и делала вид, что этого не может быть, так как этого не может быть никогда: «В Париже, месье, такие вещи просто не делаются».
Кажется, к вечеру того же дня появились молодые люди из дружественного н нам крыла эмигрантских кругов: они услыхали о готовящейся диверсии и прибежали предупредить. С этого дня и до конца работы, пока кран не был снят и статуя не оказалась в безопасности, патрули из числа эмигрантской молодежи по 4-5 человек каждую ночь охраняли лебёдки, вынесенные далеко за пределы строительной площадки павильона. Вспоминается, что французские и особенно испанские рабочие, проходя мимо строительства, заходили на площадку и приветствовали стоявшие ещё на земле огромные головы статуй высоким движением руки с сжатыми в кулак пальцами — общепринятым в то время знаком международной солидарности рабочих...»
Сама Вера Игнатьевна вспоминала: «Немцы долго выжидали, желая узнать высоту нашего павильона вместе со скульптурной группой. Когда они это установили, тогда над своим павильоном соорудили башню на десять метров выше нашей. Наверху посадили орла. Но для такой высоты орёл был мал и выглядел довольно жалко».
Архитектор германского павильона Альберт Шпеер рассказывал в своих воспоминаниях, что немцы заранее знали и архитектуру павильона СССР. По словам Шпеера он, «заблудившись, случайно забрёл в помещение, где увидел сохраняющийся в тайне проект советского павильона. С высокого цоколя прямо на немецкий павильон триумфально надвигалась десятиметровая скульптурная группа. Я быстро сделал новый набросок нашего павильона в виде массивнейшего куба, расчленённого на тяжёлые прямоугольные колонны, о которые, казалось, должен был разбиться вражеский порыв, а с карниза моей башни на русскую пару сверху вниз взирал орел со свастикой в когтях». Впрочем, есть другая версия — что чертежи Бориса Иофана выдал Шпееру главный архитектор парижской выставки Жак Гребе, который был большим поклонником Адольфа Гитлера. А Шпеер в тюремных мемуарах просто решил не выдавать его «подвиг».
Сыновья пионера русской цветной фотографии Сергея Прокудина-Горского Дмитрий и Михаил запечатлели выставку на своих цветных снимках, которые затем издали в виде шикарного альбома. Три нижеследующих снимка — из их альбома:
Шарж Кукрыниксов на Веру Мухину и Бориса Иофана. Они изображены в виде Рабочего и Колхозницы с созданного ими памятника. 1938 год.
Прекрасный образец архитектуры
В Париже был советским павильоном дан.
В искусстве нашем видные фигуры —
Ваятель Мухина и зодчий Иофан.
У Веры Мухиной были и другие не менее яркие проекты, чем «Рабочий и Колхозница». Например, вот этот проект памятника Ф.Э. Дзержинскому на Лубянке, в котором он предстаёт как «дон Кихот революции».
К сожалению, был выбран и осуществлён более традиционный проект памятника (как известно, снесённого в августе 1991-го).