2 июня 1842 года был издан первый том "Мёртвых душ". И последний, как оказалось.
От трёхтомника, который по авторской задумке должен был повторять "Ад", "Чистилище" и "Рай" Данте нам достался только Ад. Но "Ад" этот особенный, свой, родной. Я уже писала в статье о "Ревизоре" об удивительном умении Гоголя концентрировать пороки современного человека в максимально невинных и обыденных образах.
Каждый из нас (если будет честным) наверняка увидит себя, своих знакомых в Манилове, Ноздрёве, Коробочке и тд. Они одновременно и гротескно преувеличенны, и очень реалистичны. Гоголь писал, что все их недостатки он брал из своей собственной души.
О подтексте "Мёртвых душ" можно писать долго, благо сам Гоголь имел привычку разъяснять "что он хотел сказать". Но и чисто с поверхностной точки зрения, как по мне, этот текст идеален для лёгкого чтения: здесь есть юмор, лёгкая интрига и понятный всем и в наше время сюжет махинаций на бюджетных дотациях.
По традиции, один из любимых отрывков (с сокращениями). Чичиков и Коробочка:
"Ну, да не о живых дело; бог с ними. Я спрашиваю мертвых".
"Право, я боюсь на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того... они больше как-нибудь стоят".
"Послушайте, матушка... эх какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно?"
"Уж это, точно, правда. Уж совсем ни на что не нужно; да ведь меня одно только и останавливает, что ведь они уже мертвые".
"Ну, признайтесь, почем продали мед?"
"По 12-ти руб. пуд".
"Хватили немножко греха на душу, матушка. По двенадцати не продали".
"Ей-богу, продала".
"Ну, видите ль? Так зато же это мед. Вы собирали его, может быть, около года с заботами, со старанием, хлопотами; ездили, морили пчел, кормили их в погребе целую зиму, а мертвые души -- дело не от мира сего. Тут вы с своей стороны никакого не прилагали старания: на то была воля божия, чтоб они оставили мир сей, нанеся ущерб вашему хозяйству. Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете ни за что, даром, да и не двенадцать, а пятнадцать, да и не серебром, а всё синими ассигнациями". После таких сильных убеждений Чичиков почти уже не сомневался, что старуха наконец подастся.
"Право", отвечала помещица: "мое такое неопытное вдовье дело! лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам".
"Страм, страм, матушка! просто, страм! Ну, что вы это говорите, подумайте сами! Кто ж станет покупать их! На что они им? Ну, какое употребление он может из них сделать?"
"А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся..." возразила старуха, да и не кончила речи, открыла рот и смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он на это скажет.
"Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?"
"С нами крестная сила! Какие ты страсти говоришь!" проговорила старуха, крестясь.
"Куда ж еще вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости и могилы, всё вам остается: перевод только на бумаге. Ну, так что же? Как же? отвечайте, по крайней мере!"
Здесь Чичиков вышел совершенно из границ всякого терпения, хватил всердцах стулом об пол и посулил ей чорта.
Чорта помещица испугалась необыкновенно. "Ох, не припоминай его, бог с ним!" вскрикнула она, вся побледнев. "Еще третьего дня всю ночь мне снился окаянный. Такой гадкий привиделся; а рога-то длиннее бычачьих".
"Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся!.. "