Почему так чувствительно? Почему, когда тебе 30 лет или 40, сталкиваясь с обвинением, ты превращаешься в маленькую девочку? И больно, и обидно. И хочется выть от несправедливости. От невозможности себя отстоять. От бессилия.
Алинка плачет на моей кухне уже второй час. Она сегодня говорила с мамой по телефону. Это весомый повод плакать часами. Иногда. Для некоторых. Так бывает.
Алино состояние похоже на штангу в руках волка из мультика «Ну погоди». Помните? Когда на штангу села бабочка, волк накренился и как не крепился, ноги заплелись, его понесло, и случился большой бум. Так и Алинка. Она живет в равновесии. Но может накрениться и взорваться от легкого нажатия.
А тут не бабочка. Тут целая взрослая мама с огромным ведром тщательно продуманных отборных обвинений. И наверное, когда она выливает это ведро на голову Альки, есть у нее добрые намерения переделать, исправить, улучшить дочь. Как думаете?
- Конечно, свекровь можно понять, она тебе ненавидит, - сочувствует мама. – Как за что? Ты ее сыну жизнь испортила. Ничего хорошего с тобой не видел.
Аля задыхается. Перед глазами счастливое лицо мужа, который тащит на шее их карапуза в ванну. Глаза светятся. Там восхищение, гордость, умиление. Чуть слышно тихое бормотание: что-то про Алинку и ребенка, и подарок, и чудо…
Муж умер. Он никогда теперь не скажет, было ему хорошо или нет. Но она помнит его лицо, его дыхание, его счастье…
Алина не может вдохнуть воздух. Потому молчит. В голове крутятся вопросы к маме «с чего ты решила», «откуда ты знаешь». Но губы говорят другое:
- Значит, я виновата?
- Оба, и у тебя рыльце в пушку, - припечатывает мама. – Ребенка несчастным сделали.
И тут Аля проваливается. Падает в яму. Она снова маленькая. И никчемная. И ничего не может с этим сделать.
- Ты уже жизнь прожила, и деградируешь, - развивает мама успех. – И ребенку жить не даешь.
Про ребенка разговор вечный: Аля плохо готовит, не вовремя укладывает спать, плохо гуляет, и вообще, ребенок слишком сильно ее любит и только ее слушается, что очень-очень плохо. Вот так.
Аля слышит только слово «жизнь» и слово «прожила». И вдруг начинает кричать:
- Не прожила! Я живу! Живу, - в руках оказывается кружка, и она начинает стучать ею по дивану. Кружка не бьется. Мама продолжает говорить. Аля стучит.
И вот теперь, спустя пару часов, слезы, сопли, 400 капель валерьянки. Алинка понемногу приходит в себя. В себя взрослую. Она чувствует себя растерянной, и растерзанной, и очень уставшей.
Почему так чувствительно? Почему не получается сразу положить трубку, не слушать, не слышать, не реагировать? Не проваливаться в состояние беспомощного малыша?
Но как не провалиться, если яма есть. В душе огромная зияющая брешь. Пустота. Ты ходишь по краю пустоты. И будешь падать в нее всякий раз от легкого толчка. Но в какой-то счастливый момент, упав в очередной раз, выбравшись в очередной раз, ты можешь понять, что произошло. Можешь увидеть себя. Посмотреть на себя. Проложить через эту яму для себя мостик. Или заполнить ее чем-то, что дружелюбнее пустоты. Но сначала – увидеть.
Алинка не может заблокировать маму. Она будет снова с ней говорить. А потом долго и мучительно отделять свою вину от своей не вины.