"Не в силах жить я коллективно,
По воле тягостного рока
Мне с идиотами противно,
А среди умных одиноко."
Есть в видеоиграх такие персонажи, заблудшие души, лишившиеся земной жизни, но не сумевшие попасть в жизнь небесную. Так, маясь, и бродят они между мирами, проклятые богами, а зачастую они же являются главным героем повествования, преодолевая невзгоды мытарств, не прогибаясь под изменчивый мир. По воле тягостного рока, попал в такой замес и рокер Юрий Шевчук.
«Кто в молодости не был радикалом (aka либералом) — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума» – придумал Черчилль в восемнадцатом году. Юрий был радикалом в молодости (насколько позволял товарищам КГБ), у него было большое сердце, лужёная глотка и идеалы. Идеалы, как и у всякого приличного человека, естественно Свободного Демократического Мира. Потом Свободный Демократический Мир ворвался в целомудренные советские палестины, взрывной волной выбив из них дух тоталитаризма. Многих этой волной прибило насмерть, многих контузило, здесь и берёт начало печальная шевчуковская доля. Контуженного «святыми 90-ми» Юрия вышибло в незнамо куда, в мир номер ноль.
Если его коллеги по цеху со смирением приняли то, что называется «за что боролись, на то и напоролись», и начали обживаться кто как мог, то Шевчук остался верен высоким идеалам, которые ему некогда несли из-за железного занавеса околдовывающие голоса дивного мира, оказавшегося лишь красивым фантиком. Вспоминается кино «Стиляги», когда вернувшийся из США стиляжьий лидер сказал, что нет там никаких стиляг, а стиляги по сути не что иное, как обычный карго-культ местных папуасов. Вот тебе и юрьев день!
Но в случае Юрия Шевчука не юрьев день, а юрьева вечность, мучительная и тоскливая. По воле тягостного рока, зело не люб был певцу социализм, где не вдохнуть во всю грудь «рокенролу», где советский свисток для жопы не свистит и в жопу не влазит. Но внезапно капитализм оказался ещё хуже! Ведь свобода сдохнуть, не вписавшись в рыночек – это не та свобода, которая так согревала, доносясь сквозь чекистские глушилки из «радио Свобода»! Да и «радио Свобода» оказалось не таким свободным! Да и газета «Правда», оказалось, писала правду! Всё смешалось в доме Облонских! Всё обломалось в доме Смешанских! А над домом содрогался чердак Юрия.
Так, не приняв ни один общественный строй, и мыкается Юрий вне их, где-то между, сам не понимая где. Где-то в БИОСе, между операционными системами. И трагедия его в том, что третьей системы, если конечно не скатываться обратно в варварство феодализма, ещё не изобрели! Уже седина в бороде, уже пора бы определиться с понятиями и теорией, да стать консерватором, но певец всё ещё молодецки упирается рогами на стадии отрицания, возможно веруя в существование некой идеальной формации, где можно и рыбку съесть, и вот это всё. Получается, так и не поумнел заблудший рокер. Не зря однажды он с лёгкой руки, да под нелёгким взглядом Темнейшего, нарёк сам себя Юра-музыкант – имя не мужа, но мальчика, ведь по-прежнему несёт он в себе мальчишечьий идеализм, с юношеской отвагой и слабоумием бунтуя против всего плохого, за всё хорошее.
Но Юра искренен, и в этом ещё одна его трагедия! В отличии от других борцов за всё хорошее, которые де факто топят за капитализм и свою борьбу стараются всяко монетизировать (ничего личного, просто бизнес), Шевчук мзду не берёт, ему за державу обидно. Он искренне переживает за Родину, даёт бой власти, попсе, ветряным мельницам, ездит к пацанам на войну, после свирепо бухает от отчаяния. Ведь войны продолжаются, власть клала на пылкое юрино негодование болт, иногда ещё и выписывая ему фофаны в придачу, попса по-прежнему жиреет, и в общем всё летит в пизду, как сказал поэт. И никакого праздника. Но принять чью-либо сторону старый рокер не могёт, обрекая себя на мир номер ноль, на дырку от бублика, на горькую-прегорькую иронию и склонность к алкоголизму.
Вот такой вот он, Юра-музыкант, чудак-человек, заблудшая душа, блуждающий Сид Барретт курильщика, рыцарь печального образа нулевого мира, вечно молодой бунтарь с большим сердцем, но без большого ума. Вот и третьего дня он опять бунарски брякнул со сцены слова, не совпадающие с политикой партии, чем, видимо, обрёк свою группу, которая и так поиздержалась в короновирусные года, на голодное, бесконцертное существование. Ничему его жизнь не учит