Со Стасечкой (подругой и коллегой) мы в кое-то веки выгуливали свои замерзшие тушки по центру. Солнце нашлось по дороге, присоединилось и решило наверстать упущенное за месяц. Утепление снимали слоями. Точно так же память срезала стружками события и возвращая меня в 1995 год, когда я поступила в ГИТИС.
В тысячный раз шла этим маршрутом, но то ли Стасина шаманская природа усилила все ощущения, то ли время пришло заглянуть в "омут памяти", не знаю. Мы шли мимо, а я слышала запахи и звуки аудиторий, черных заглушек, которые мы ставили на окна, чтобы дневной свет не мешал; запах каши, которую давали бесплатно, потому часть студентов голодали и были вынуждены работать ночами; запах спорт-зала, где бегали во истину мадагаскарские тараканы и в туалетах стояла душная подвальная влажность; голоса однокурсников, да и наше громкое ржание тоже; раздающийся стук чечетки из аудитории, наш хор, поющий духовную песню про кукушечку. Потом я вспомнила себя, совершенно помешавшуюся на желании поступить, и чтоб "именно к Захарову, потому что его фильмы, ясное дело, лучшие", и как у меня вылезло полголовы волос от стресса и ужаса, что если не поступлю, то всё. Что всё непонятно, но точно будет всё.
Болтая, шли по Поварской, где пусть коротко, но счастливо, мы успели пожить с Колей, и где по соседству с нами проживала Галина Борисовна Волчек. Ей выносили стул посидеть вне квартиры. Весь коридор был увешен картинами, и я потихоньку перевешивала их, меняла местами, потому что мне казалось, что самые интересные задавлены другими, и как обычно, восстанавливала справедливость.
Мы прошли мимо ГИТИСа. Как полагается в конце мая, кучки поступающих прижимались к забору института, репетировали во дворах вокруг и бегали кругами, чтобы взбодрить "свой психический аппарат", засыпающий от долгого ожидания. Стасе пришлось выслушать короткую версию истории моего поступления, конечно, про момент онемения перед Марком Захаровым при первой встрече. Как бы сейчас было интересно разобрать такую реакцию с точки зрения психики.
Мы прошли дом, где снимали "Под каблуком", где я познакомилась с Владимиром Меньшовым, порадовалась работе с режиссером Сашей Кириенко, сломала палец на ноге, и задружилась с помрежем Танюшей Самойловой, с которой мы позже повстречались на Бали, но это другая история. В тот момент я ещё жила на Бали, моталась в Москву на съёмки, но уже почти все мое внимание занимала психология.
Мы прошли мимо самой теплой и лучшей квартиры, из всех, где я когда-то жила, где я нашла себя, где проживала расставания, стыд, любовь, надежды, ужас, восторг, влюбленность. Квартира, которая принимала меня любую, была местом силы и магнитом для друзей.
А потом я пошла в книжный на Арбате, набрала книг и села в кафе почитать Полозкову. В микрофон ведущая приглашала на спектакль о Черубине Де Габриак. "Скучаю по театру", - подумала я. Стихи Черубины я когда-то читала на экзамене. Конечно, выбрала те, что про отражения в зеркалах. До сих пор история про расщепления и рассыпающиеся части целого манят и привлекают, до сих пор об этом читаю, только уже сильно реже стихи, все больше книги с плохо переводимыми названиями. Кстати, была ли Черубина в реальности, или это все же образ, который придумал Волошин, я так и не узнала. Боюсь, что так и не узнаю.
Пока писала, было чувство, что сижу у фонтана и до меня долетают брызги прошлого, мне нравится их ощущать, но не хочу сесть ближе. Вернуться назад к той себе не хочу. Мне в "сейчас" с собой нынешней сильно спокойнее и безопаснее.
Ту себя я могу нежно погладить по голове, обнять, поддержать, заверить, что все не зря, поблагодарить, что так интересно проживает жизнь, что такая жадная до смыслов и любви, и отойти в сторону. Не хочу мешать, переделывать, вмешиваться. Она справится. Я ее здесь подожду. В том же самом книжном на Арбате, что и в 1995 году, когда она зашла в него, не веря своему счастью: "Поступила!"
Спасибо за этот день.