Как живут и с какими проблемами сталкиваются коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока? Как в современном мире сохранить их языки и культуры? Об этом журналу «Русский мир.ru» рассказывает вице-президент Всероссийской ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Нина Вейсалова.
Текст: Марина Круглякова, фото автора, Нины Вейсаловой
– Нина Глебовна, у вас на футболке надпись – на каком она языке и что означает?
– На эвенкийском здесь написано «Моя эвенкийская вселенная».
– А где она находится?
– В Катангском районе Иркутской области или, как мы говорим, на Катанге. В переводе с эвенкийского это значит «ледяная вода». Наш маленький таежный поселок Ербогачён стоит на берегах реки Нижняя Тунгуска. Мы называем его «Нербоко», что в вольном переводе – «большая, открытая поляна». Он находится в 3 тысячах километров от Иркутска, добраться можно только на самолете. Мои родители занимались традиционными промыслами. Отец ловил рыбу, ходил на охоту. Мама ему помогала, рыбачила, обрабатывала рыбу и мясо. Они уходили на охоту в октябре, возвращались к Новому году. Мои два брата тоже стали охотниками.
– С кем оставались вы, когда родители уходили в тайгу?
– С бабушкой, Анной Дмитриевной Поповой, известной в Иркутской области мастерицей. В 1970–1980-е годы к ней приезжали модницы из Иркутска. Она шила для них унты и шапки, беличьи и ондатровые шубы. Бабушка пела эвенкийские песни, выступала на концертах, рассказывала сказки и предания на родном языке. Очень жалею, что в детстве была невнимательна и упустила многое из того, что она хотела и могла передать.
В школе не говорили, что я принадлежу к эвенкийскому народу, который обладает самобытной культурой и языком, что ему есть чем гордиться – эвенки древний народ с богатой историей. Я слышала от сверстников из других регионов, что им запрещали говорить на родном языке. К счастью, у нас такого не было, но общая тенденция вымывания всего этнического существовала. Мы учились по советской системе, стремились жить как все советские школьники, носить такую же одежду, хотя наша национальная была очень красивая. Но мне тогда казалось, что ходить в ней неправильно. Некоторые даже эвенками себя не называли, записывались русскими. Они стеснялись своей национальности и хотели принадлежать к титульной нации, чтобы устроиться на престижную работу. А моя бабушка молодец, у нее были свои взгляды на жизнь, она учила меня родному языку, петь эвенкийские песни и шить.
– Что она рассказывала о ваших предках?
– Мы из оленеводческого рода Хичакагир. «Гир» – это суффикс, обозначающий принадлежность к какому-то месту. Роды у нас назывались по ореолу обитания.
На российском Севере очень активно проводилась христианизация. Однако моя бабушка и родственники верили и молились не только христианскому Богу, но и своим родовым божествам. Наравне с иконами у них были различные амулеты, обереги. Вообще, у эвенков не принято говорить о своей религии. Все эти запреты называются по-эвенкийски «одё».
– А какова национальная эвенкийская кухня?
– Мы кочевники, охотники, поэтому все наши блюда очень просты в приготовлении. Отварное мясо и рыба, мясные бульоны. Летом оленье молоко с ягодами. Сушеное мясо, которое долго хранится. Популярны строганина или расколотка – это мороженая рыба, разделанная разными способами. Мясо в рационе есть всегда – оленина, сохатина, глухарь, рябчик. В деревне без этого никак. Но мы не живем в изоляции от мира, и наши дети также едят фрукты, чипсы, пьют газированную воду.
– Ваши мама и бабушка кочевали?
– Бабушка кочевала, родители нет. Все же хотели, чтобы дети получили образование, поэтому переезжали в поселок и отдавали детей в школы. Но многие мои родственники кочуют до сих пор. У них есть свои кочевые пути или аргиш, как мы их называем. Они живут по собственному природно-хозяйственному календарю. Делят год не на 12 месяцев, а на хозяйственные периоды, каждый из которых имеет свое название. Например, у нас четыре периода весны, если перевести их названия на русский язык, то это: ранняя весна – время наста; поздняя весна; весенний период, когда рождаются телята; весна, когда уже зелень появилась. Месяц тонкого льда – это поздний сентябрь. Иркин, или месяц созревания ягод, – август. Если у оленевода спросите: «Когда это было?», в ответ услышите: «Когда первый овод появился» или «Это произошло, когда наст твердый был»…
– Какие эвенкийские традиции соблюдались в вашей семье?
– Я думаю, у всех народов традиции и обряды имеют общечеловеческие ценности. В этом плане мы ничем не отличаемся, например, от русских. Те же гостеприимство, радушие, традиции воспитания детей в уважении к старшим. У нас до сих пор соблюдается обряд «нимат» («я делюсь» или «я отдаю»). Благодаря ему у эвенков ни сироты, ни больные старики не остаются голодными. Например, если мой брат добыл оленя или лося, он лучшую его часть отдаст тем, у кого в семье нет охотников. Еще есть обычай кормления огня – «имты». В старые времена при переезде на другое место из старого чума брали угли – мы их называем «элла» или «бабушка-огонь», – везли их с собой и высыпали в очаг нового. Старшие женщины до сих пор так делают. Огонь надо «кормить» жиром, маслом; если добыл зверя, обязательно угостить огонь кусочком мяса. У всех северных народов нельзя в огонь плевать, бросать твердые предметы, мусор, острые кости. Когда рождается ребенок, бабушка или старшая женщина должна помазать его золой. Отметку золой также делают невестке, когда она входит в новую семью.
Эвенки почитают огонь, воду, землю. Мы не строим ритуальные сооружения, культовой может быть территория. Например, небольшой холм, сопка, переправа, пороги на реке или опасный скалистый переход. Там будут кормить огонь, совершать обряд «улгани» – завязывать ленты на деревья, приносить дары земле.
По нашим верованиям вселенная делится на три мира: нижний, средний и верхний. Надо приносить дары их богам. Мы живем в среднем мире. В верхнем обитают наши божества. Полярная звезда – это место перехода в него. Нижний мир – это земля умерших предков, проникнуть туда можно через пещеры. После смерти души простых людей превращаются в синичек, детей – в других маленьких птичек, а шаманов – в перелетных птиц: лебедей, гагар, орлов.
– У вас в поселке есть шаман?
– Сейчас нет. В моем детстве он был. Вероятность появления шамана в поселке очень высока, придет время, и он обязательно появится. Никто не знает, когда и кто это будет. Шаманами не рождаются, ими становятся – вдруг у человека появляется дар. Он долго и сильно болеет, мы называем это шаманской болезнью, распознать которую могут только старики-эвенки. Обычные люди скажут, что человек сошел с ума, а на самом деле духи испытывают его на прочность, проверяют его дар. И если он проходит проверку, у него появляется видение.
– Сколько сейчас в России эвенков?
– В России проживает примерно 36 тысяч эвенков. Есть оседлые и кочевые. Оседлые живут на побережье и рыбачат или обитают южнее и занимаются коневодством. Первые – это ламучеры, или ламуты, вторые – мурчены. А мы орочоны, таежные оленные, кочевые эвенки. «Тунгус» в вольном переводе значит «идущий поперек хребтов», то есть кочевник. Существует теория, что Байкал – по-эвенкийски «Байчел» – «место обитания» или «богатое место» – это прародина всех тунгусских народов. От Южного Прибайкалья кочевники-эвенки разошлись в разные стороны и сейчас живут в 10 регионах России.
– Что изменилось за последние десятилетия в укладе ваших родственников, которые ведут традиционный образ жизни?
– Да ничего не изменилось, люди живут, как и жили сотни лет назад. Ходят в тайге теми же тропами, что и их предки. Даже если у эвенка современная техника, он носит модную одежду, пользуется электричеством, говорит на русском языке и живет в многоэтажном доме, менталитет у него тот же, что и у его предков. Его национальное самосознание ничем нельзя вытравить, это генетическая память народа.
– Есть ли какие-то запреты для эвенкийских женщин?
– Вообще, у тунгусских народов всегда был матриархат. Старейшины у нас в основном женщины. Мужчина пасет оленей, охотится, полдня голодный, уставший гонит зверя, когда добудет добычу, ему надо еще разделать ее и привезти домой. Женщина должна его встретить горячей едой и налаженным бытом. Она ухаживает за детьми, шьет одежду, заготавливает дрова, носит воду. Раньше в ее обязанности также входило поставить чум.
Многие сейчас сетуют на то, что молодые девушки не хотят вести традиционный образ жизни и выходить замуж за оленеводов. Это нормальное явление. У нас нет требований обязательно выйти замуж за эвенка. В старые времена весной, когда сезон заканчивался, все приезжали на суглан – сход, где люди знакомились, водили хороводы, танцевали, готовили традиционную еду, старейшины обсуждали охоту, рассказывали новости, мужчины выбирали себе невест, сватались… Сейчас все по-другому, и право каждого – устраивать свою личную жизнь так, как он считает нужным. Мне кажется, это даже хорошо, когда эвенкийка выходит замуж за представителя другой национальности. Культура одного народа в их семье обогатится культурой другого, а у детей будет два родных языка.
– А на каком языке вы говорили дома?
– С родителями на русском. Но бабушка чаще говорила со мной на эвенкийском.
– По данным переписи населения 1959 года, эвенкийский язык считали родным 77,5 процента эвенков, а в 2002-м – только 37,6 процента...
– Современный мир вытесняет эвенкийский язык. Где разговаривать на нем? Родители хотят, чтобы дети хорошо говорили по-русски, чтобы потом они могли получить хорошую профессию. И отдают их в школу. Поэтому в семье они тоже больше по-русски говорят. Сейчас дети изучают еще английский и китайский языки. Так постепенно вытесняется родной язык. Мне вот уже много лет практически не с кем общаться на своем языке. В поселке тоже почти все на русский перешли, только те, кто кочует в тайге, еще на эвенкийском говорят. Я не хочу, чтобы мой язык остался только в музее, в книгах, в диктофонных записях ученых. Чтобы мои внуки и правнуки знали историю и культуру своего народа, я сыну с детства рассказывала пословицы, сказки, приметы, говорила с ним по-эвенкийски. Пока мы жили в поселке, он все понимал. Но когда переехали в большой город, стал все забывать.
– Эвенкийский язык трудно выучить?
– Он относится к тунгусо-маньчжурской группе языков, к алтайской семье. Эвенки всегда назывались тунгусами, хотя в широком смысле тунгусы – это целая группа народов: эвены, орочи, нанайцы и другие. В эвенкийском словаре 30–40 тысяч слов, но они еще не все собраны. Не скажу, что эвенкийский язык сложный. Он образный и яркий, в нем 12 падежей.
В 1920-х годах ученые ленинградской этнологической школы создали письменность для эвенкийского народа. Сначала она была на латинице, а в 1936 году мы перешли на кириллицу.
– Есть мнение, что реанимировать умирающие языки бессмысленно, поскольку этот процесс – объективная негативная сторона глобализации...
– С этим я не согласна. Родной язык – это не только средство общения, это призма, через которую человек смотрит на мир, то, как он его ощущает и воспринимает. Если мы утратим, допустим, эвенкийский язык, мы потеряем одно из видений мира.
Хватит уже оплакивать умирающие языки, надо действовать. Я не люблю этот термин – «умирающие». Считаю, что больше подходит определение «спящие языки». И наша миссия их пробудить. Не зря сейчас Генеральной Ассамблеей ООН объявлено десятилетие родных языков. Я, наравне с представителями других стран, вхожу в состав Глобального управляющего комитета при ЮНЕСКО, который координирует работу по сохранению и возрождению родных языков. Конечно, нельзя все перекладывать на плечи общества, никто за нас наших детей родному языку не научит. Но должна проводиться и соответствующая государственная политика и поддержка.
Я много работаю с молодыми людьми и вижу, что мы были не такими в их возрасте. Они умнее и образованнее нас. Я надеюсь на молодежь, верю, что именно с ее помощью вернется к нам язык. Нам нужно мотивировать школьников учить родной язык. Сейчас уже недостаточно учебников для изучения родного языка. Надо переводить на эвенкийский язык мультфильмы и художественные фильмы. Например, эвенк Николай Апросимов создал приложение для телефона, эвенкийскую Siri – Ayana. Это голосовой русско-эвенкийский переводчик. Сейчас он работает над его офлайн-версией, потому что в тундре и многих удаленных поселках нет Интернета. У нас есть ребята, читающие рэп на эвенкийском языке, этнические музыкальные группы, обрабатывающие древние народные композиции. Наши умельцы делают кукол в национальных костюмах, говорящих и поющих на языках коренных малочисленных народов, проживающих на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке.
В поселках не хватает учителей родного языка, зато есть люди, которые знают обычаи и легенды своего народа и владеют эвенкийским языком, но они не могут преподавать его в школе, потому что у них нет педагогического образования. Любая бабушка лучше педагога научит ребенка живому языку, надо только создать условия для ее работы.
– Какие еще существуют проблемы у эвенков?
– Важная проблема эвенков и вообще всех коренных малочисленных народов это доступ к природным и промысловым ресурсам. Для нас земля, тундра, тайга – это не просто в лес сходить за грибами и ягодами. Это дом, территория, которая кормит, место, где живут и занимаются хозяйством, охотятся и ловят рыбу, где расположены культовые места и кочевья оленьих стад, находятся могилы предков.
– Но ваши родственники как кочевали, так и кочуют, какие у них проблемы с землей?
– Образ жизни не поменялся, а в правовом поле все изменилось. Где они, их деды и прадеды прокладывали аргиш, сегодня стоит база какой-то компании, нефтяная вышка, проходит газовая труба или это уже частная территория. Приходится менять маршруты кочевок. Они не задумываются об этом, а мы понимаем, что их родовые угодья – это государственная земля или она находится в аренде у промышленных компаний.
– Предприятия, работающие на таких территориях, как-то компенсируют коренным народам потерю угодий?
– Большая доля налогов этих предприятий уходит в федеральный бюджет, часть остается в регионе, а районы, если предприятие там зарегистрировано и работает, к сожалению, получают только НДФЛ. Есть соглашения о спонсорской помощи, но это тоже не выход. Я считаю, что если компания работает на территории, где проживают коренные народы, то там вообще не должно быть никаких проблем со снабжением. У нас в маленьких поселках свет включают по часам, утром и вечером. Нет дорог. В поселке, рядом с которым качают нефть, нет горюче-смазочных материалов. Бензина нет, а это второй хлеб на Севере. Каждый год с этим проблемы.
Нет взаимодействия с местными жителями, предварительных консультаций. Например, ставят вышки на возвышенных местах, которые используются оленеводами для стоянок, или там, где находятся священные места. Мы понимаем, что это не специально, но можно по-человечески договориться. К примеру, в аренду крупной компании, получившей лицензию на разработку углеводородов, сдали территорию. А на ней находится населенный пункт, который на картах не обозначен. И куда теперь людей девать? Если олень забежал на территорию, находящуюся в аренде или в частной собственности, оленевода не пустят туда, чтобы его забрать. Что ему делать? Это же неправильно.
Наши земли богаты золотом, нефтью, газом, алмазами и другими ресурсами. Мы не против их добычи, это же государственная безопасность, но мы бы хотели, чтобы все делалось с соблюдением прав и интересов всех групп – и промышленных компаний, и коренных народов, и местного населения.
Мы пытаемся эту проблему законодательно урегулировать. Чиновники в регионах не всегда понимают, что такое коренные народы и каков их образ жизни, часто не знают, что в России они имеют особый правовой статус. Приходится объяснять, что государство гарантирует права коренным народам, они живут в экстремальных условиях и на труднодоступных территориях, ведут особый образ жизни, основанный на традициях их предков. А мы, руководители ассоциации, коли нас выбрал народ, обязаны на федеральном уровне отстаивать их интересы и права.
Вот у нас всех в паспорте уже давно нет графы «национальность». И это порождает новые проблемы. У коренных народов есть приоритетный доступ к природным ресурсам и другие преференции и права, а как их соблюсти, если в паспорте не написано, что ты – представитель коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока? Поэтому в последние годы появилось много недобросовестных людей, которые создают организации под вывеской коренных малочисленных народов (КМН), не являясь ими. Наиболее ушлые, у кого есть связи, в обход многих оленеводов и рыбаков получают квоты, преференции и права, а коренные народы остаются ни с чем. Этим самозванцам отдаются лучшие промысловые участки, рыболовецкие и охотничьи угодья, они занимаются переработкой и сбытом продукции охото- и рыбопромысла. Они не только подменяют коренные народы, но и под их видом хищнически изымают природные ресурсы в коммерческих целях. А обвиняют в этом нас. Поэтому мы предложили создать реестр коренных малочисленных народов, определить, сколько в России жителей, относящихся к КМН. На этот вопрос вам сейчас точно никто не ответит. Статистика утверждает, что их 270 тысяч, из них традиционными промыслами занимаются от силы 100 тысяч. Но это недостоверная цифра.
Было очень много противников создания реестра, особенно среди тех, кого мы называем «асфальтовыми аборигенами» – это те, кто не занимается охотой и оленеводством, живет в городах и поселках. А я была бы рада внести в реестр каждого в своем Катангском районе, доказать, что они относятся к коренным малочисленным народам. Тем самым дать им немного продыху, чтобы они за справками не бегали. У любого инспектора в пенсионном фонде и других организациях будет доступ к этой системе учета, и они будут видеть, является ли человек представителем КМН, имеет ли он право на квоты и другие льготы, предназначенные для них. Сейчас этот реестр уже заработал. Он, правда, носит заявительный характер, каждый гражданин добровольно должен подать заявление для включения в него. Но я считаю, что это большой шаг в деле упорядочивания правового регулирования доступа коренных малочисленных народов к природным ресурсам для сохранения их традиционного образа жизни и хозяйственной деятельности. Еще мы сохранили льготную пенсию для представителей КМН. Они выходят на нее раньше, потому что уровень жизни и ее продолжительность невелики.
– Почему?
– Условия такие. Полгода полярная ночь и суровый климат. Доступ к медицине в удаленных поселках – еще одна большая проблема. В некоторых из них даже фельдшерско-акушерских пунктов нет. У нас в поселке, если заболеешь, нужно лететь в Иркутск для обследования. Нужны деньги на билеты, на проживание в городе, на лечение. Рожать тоже в основном едут в Иркутск. А тем, кто живет в тайге, как быть? В советское время работали передвижные медицинские бригады, сейчас этой системы нет. Существует, конечно, медицина катастроф, в экстренных случаях, когда есть угроза жизни, мы можем воспользоваться ею.
Еще одна проблема коренных народов – это сохранение оленеводства. Оленеводам необходима господдержка, таежное оленеводство находится на грани исчезновения. А олень – это лучшее средство передвижения по тайге. Если у снегохода в лесу заглохнет мотор, что будешь делать? А олень всегда довезет, он надежнее. Некоторые понимают традиционный образ жизни буквально: жить в чуме, при лучине, на шкурах, не пользоваться благами цивилизации. Но это не так. Современные средства цивилизованного мира должны помогать сохранять традиционный образ жизни.
– Сказываются ли на жизни эвенков климатические изменения?
– Сдвигаются хозяйственные периоды из-за изменения климата. Если зима теплее, то, например, лед на реке тонкий, значит, нельзя по нему наладить переправу. Или бывает, что все лето нет дождей, пересыхают реки и нерестилища. У нас каждый год горит тайга. Сгорают огромные площади лесов с охотничьими избушками, оленьими пастбищами. Не только охотники и таежные оленеводы страдают, достается всему населению.
И потом, стабильного Интернета нет, дорог нет, распутица, постоянно свежих овощей и фруктов нет, цены высокие, рабочих мест в удаленных поселках тоже мало. Да, эвенки охотятся, ловят рыбу, продают добытое, чтобы содержать семью. А рабочий стаж должен идти? Люди прожили всю жизнь в тайге, в суровых условиях добывали пушнину для своей страны, но они нигде не трудоустроены. Мы добиваемся, чтобы рабочий стаж шел также и чумработницам – так называют женщин, которые помогают оленеводу. Ничего не надо заново придумывать, надо вернуть то хорошее, что делалось в советское время для поддержки хозяйственной деятельности коренных народов. Все были штатными охотниками, имели план добычи, сдавали государству продукцию, им шел трудовой стаж, они выходили на пенсию как положено. Сейчас вроде бы рынок, свобода предпринимательства, но коренные народы не могут конкурировать с остальным населением в силу своего особого образа жизни. Не умеют они заниматься коммерцией и предпринимательством.
– Современный мир мало знает о жизни коренных малочисленных народов...
– Кто не жил с коренными народами в тайге, не может понять их образ жизни. СМИ видят представителей коренных народов в основном в поселках, а на них надо смотреть в тайге, тундре, на охотничьих угодьях. Это мужественные и отважные люди, открытые миру и природе. Нам всем вместе надо сделать так, чтобы они продолжали жить на своих территориях и чувствовать себя хозяевами своей земли, на которой обитали их предки.
