Бортовой журнал китобойного судна «Фьортен». 1897 г.
Завершаем погрузку на Земле Андреева: вода, припасы, снаряжение, матросы и прочие ценные вещи. Пока суть да дело, расскажу историю судна. «Фьортен» — трехмачтовый барк с паровым двигателем, куплен нашим дельцом Сечиным в Норвегии. В название глубоко не вдумывались, но полагаем, что переводится «фьорды» — узкие расщелины в скалах, проделанные сходом льда в этой полярной стране. В них забегает океан и неприветливо шумит среди холодной красоты. Переименовывать не стали, ибо внушает уважение и мощь.
Наши дни. Оксана
Оксана трогает серьги в ушах. «Слишком вызывающие», — проносится в голове, она одергивает руку. Оксана улыбается Соне и Максиму и продолжает с ними разговор про Рембрандта. Молодые, довольные. В их с Глебом команде вообще одни пары и семьи с детьми. Почему они сюда приехали все, бог знает, что делать... Миссия провальная. Она это знает, Глеб это знает. Глеб знает, что она знает. Но она не может постоянно опережать мужа. Это его проект, он просил в нём участвовать. Никогда они тут ничего не найдут, нет тут месторождения, по всем показателям. Опять трогает серьги. Одергивает руку.
В белой водолазке, светлых брюках, сверху накинута тёплая, но стильная куртка. Оксана высокая, ростом почти с Глеба, красивая. Не стала сегодня краситься. Полчаса стояла перед зеркалом в размышлениях о том, как бы привлечь к себе меньше внимания. Никакой косметики, никаких украшений, которые она так любит. Но чёрт дёрнул надеть всё светлое, под стать этому молочному цвету от облаков, выстилающих всё небо. Белая ворона. Как обычно. Говорят, у здешнего народа, храхайцев, свои идолы, и красивые женщины в их число не входят. Вот бы скорее познакомиться с ними.
Оксана оглянула своих коллег. Инженеры, геологи, как и они с Глебом. Соня и Максим, только недавно из института. Владимир Алексеевич, бывалый геолог, пошёл снимать Нику с Савелием. Хоть присмотрит за ними. Его жена Елена Владимировна, на опыт и оценку которой Оксана всегда надеялась. Вася и Гена, их с Глебом сокурсники, всю свою жизнь спорят друг с другом.
Сокурсники, слово какое. Институт тот уже давно потонул в дымке воспоминаний. Аудитории с высокими окнами, через которые были видны крыши низких домов, и купола, и шпиль. Изрезанные, исписанные парты. Голоса профессоров у зелёной доски в белой пыли мела. Да что там, былое, всё былое.
Константин и Анисия, брат и сестра. Анисия приехала с мужем и детьми. Муж, Алтазар, писатель, будет жить с ними. Да, такое уж имя. Анисия и Алтазар, красиво. А дети Петя и Катя, вот ведь придумали. Они взрослые уже, 14 и 16 лет, старше Ники. Хотя Петя всего на год старше, но не обращает на неё внимания, Ника вся извелась уже, пытается быть старше, выглядеть старше, чуть ли не на Вы обращается к Савелию, смех один.
— Мама! — раздался громкий, высокий, оглушающий голос Ники.
Оксана замерла на секунду. Защипало нос. В голову засунули гирю. В глазах появились и исчезли слезы. По этому возгласу она поняла, что произошло непоправимое. Ещё непонятно, что. Ноги подорвались и побежали к дочери.
Глеб
«Не, ну Вася с Генкой вконец охамели, прямо при мне трындят о невозможности предприятия», — Глеб недовольно поджал губы, к горлу подкатил ком, — «Только Елена Владимировна в меня верит, счастье какое, потому что Оксанка ей в рот смотрит».
Глеб потягивал ром с колой из пластмассового стаканчика и, как бы сказала Ника, «елозил спиной». Постоянно он спиной елозит: то выпрямиться пытается, то плечи расправить, то выше стать. Куда выше—то? И так выше всех, все на него снизу вверх смотрят кроме Оксанки. Она тоже ниже его, конечно, но как-то умудряется сверху вниз смотреть. Ведьма. Глаза зелёные. Она ему говорила: «Давай вернёмся домой, нечего тут делать». Потом перестала, правда, совесть заговорила. И Савелий всё: «Папа, давай вернёмся». Только Ника его поддерживала, но что она знает. Оксанка права, конечно же, права. Глеб с подвыпившим интересом посмотрел возвышающуюся над Соней и Максимом Оксану, когда раздался крик Ники.
Глеб бросил стаканчик и, не раздумывая, понёсся к церкви, где махал рукой Владимир Алексеевич. Ника лежала на земле и орала, закрыв глаза. Глеб подбежал, моментально осмотрел всё вокруг. Ничего не горит, никаких штырей, крови на Нике не видно.
— Ника, Ника! — Глеб осматривал дочь, — Что случилось?! Где болит?!
Началась суета. Ника в порядке. Девочка, дочка, солнышко. Владимир Алексеевич орал: «Воды, воды!», хотя Елена Владимировна уже неслась с бутылкой минералки. Оксана склонилась над Никой, поймала взгляд Глеба о том, что у него всё под контролем, и побежала в церковь с криком «Савелий».
Мельтешение.
Крики, громкие голоса.
«Савелий! Савелий!» — слышалось со всех сторон.
Савелий — на Оксане, на нём — Ника. «Владимир Алексеевич плачет, никогда не видел его плачущим», — думал Глеб, поднимая Нику. Крепко—крепко сжал её, прижал к себе, дал воды. Она уже не кричала, только тряслась, хватала ртом воздух. Долго он так сидел, обнимая захлёбывающуюся в бесшумных рыданиях дочь. Мелькнуло воспоминание, как он укладывал спать полугодовалую Нику, а она так сильно кричала, звала маму, что просто не могла успокоиться. В вихре топота, криков, бессмысленных вздохов, он мысленно обратился к Оксане, нашёл её в толпе и посмотрел на неё. Она поняла, подошла, села на грязь в своих белых штанах, взяла из рук Глеба Нику, крепко обняла её и стала тихонько покачивать на своих коленях. «Ищи Савелия», — ясно и просто сказала жена.
И вдруг картина мелькнула в сознании, как будто Глеб вдруг провалился в сон наяву. Глеб замер, оглядываясь: он оказался на секунду в другом месте. Метель, лёд, огромные айсберги. Парусник во льдах. Видение исчезло. Глеб посмотрел на жену и увидел, что у неё тоже застывший взгляд. Он понял, что она увидела то же самое. Его прошиб холодный пот. «Что происходит?» — взглядом спросил он, но жена покачала головой, мол, не сейчас. Иди.
И он пошёл. Владимир Алексеевич на маленьком экране камеры показывал что-то. Глеб отодвинул склонившихся над камерой Васю и Гену. Владимир Алексеевич, дядя Вова, судорожно взглянул на Глеба и отмотал назад, включил. Тонкая, маленькая фигурка Ники на зелено-красном холме на фоне искрящегося светом неба, Савелий сидит...
«Сейчас, сейчас», — Владимир Алексеевич дрожащими руками нажал на кнопку. Елена Владимировна, закрыв глаза, обнимала его за плечи. На маленьком экранчике маленькие фигурки Ники и Савелия побежали быстро-быстро и совершенно бесшумно, вот Ника запрыгнула в церковь, помогла Савелию, вот церковь приблизилась. Владимир Алексеевич нажал на кнопку, и время на экране пошло с прежней скоростью. Мужская тень в дверном проёме. Зелёный мох на полу. Спина Ники. Савелий подходит к дыре в деревянном полу, да это не дыра, что там? Камень? Письмена? Савелий шевелит губами.
— Почему звука нет, перемотка уже закончилась? — слышит Глеб свой голос.
Маленькая голубая вспышка света. Савелий исчезает. Ника бросается к камню, камера падает на пол. Владимир Алексеевич оттаскивает Нику от камня и уносит её.
Глеб забирает камеру из трясущихся рук дяди Вовы, верного дяди Вовы. Пост сдал — пост принял. Владимир Алексеевич утыкается в плечо жены и рыдает. Она всё так же с закрытыми глазами обнимает его.
Глеб, всё ещё с камерой в руках, залезает на выступ и забирается в церковь. Рядом с церковью Анисия держит за плечи Петю с Катей, не даёт им зайти внутрь. Соня и Максим огибают церковь, Вася с Геной о чём—то спорят. У всех стеклянные непонимающие глаза. Все отводят взгляд от Глеба.
Внутри Костя и Алтазар голыми руками вырывают прогнившие доски пола и бросают их к стене. Глеб долго смотрит на них, пока не осознаёт, что он не слышит ни как отрываются доски, ни как они падают на землю. Стучит себя по ушам, ловит взгляд Алтазара, который отрицательно качает головой и показывает на уши. «Мы тоже не слышим», — читает по губам Алтазара Глеб. Подходит к камню. Большой, плоский, как монитор. Все камни, который оголяются под руками геолога и писателя, плоские, каменный фундамент. Никаких дыр, всё засыпано и утрамбовано песком. На самом камне большими буквами текст на старорусском языке. Его можно понять. Там написано: «Папа, вернись».
#арктикаобратныймир #проза