– Привет, Док. У меня проблемы.
– Пять лет прошло с последнего сеанса.
– Да... – протянул я. – Ровно на этом же месте.
– Название другое, мебель та же.
Мы переглянулись.
– Голоден? – спросил он.
– Поел, пока ждал тебя.
– Ладно, выкладывай.
– Ну… За этот год я не работал ни дня. И просадил почти полмульта.
– Зато, начал писать, – он ехидно улыбнулся. – Надо признаться, стало иначе.
– Опыт, – стушевался я. – Лучше, хуже?
– По-другому. Хотя бы оставляешь меньше крошек.
– Это да.
– Женщины?
Я сделал неоднозначный жест.
– И что это? – спросил Док.
– Пытаюсь быть хорошим человеком.
– Для кого?
– Для себя.
Он улыбнулся:
– Взрослеешь.
– Кажется, сгораю, – тихо произнёс я.
– От…?
– Себя. Я купил жизнь, о которой мечтал.
– И она не удовлетворяет?
– Отнюдь, – произнёс я и достал трубку.
– Новая причуда?
– Одна из. – Я улыбнулся и сделал несколько затяжек.
– А проблема-то в чём?
– В творчестве.
– Не пишется?
– Пишется. Со скрипом. Но денег не приносит. А мои скоро кончатся. От этого и проблемы.
– Ты пишешь ради денег?
– А ты дышишь ради того, чтобы ходить на работу? – огрызнулся я.
– Не истери.
– Не задавай глупых вопросов. Может, я и не знаток Фрейда, Юнга и Фромма, но уж себя знаю. Более-менее. Слова, буквы – это такая же часть меня, как ноги или руки.
– Значит, ты оплатил себе творческий отпуск в надежде на то, что больше не придётся работать, но финансы запели реквием?
Я нахмурился и посмотрел ему прямо в глаза:
– Ты издеваешься?
– Тихо, тигр. Просто формулирую проблему.
– А, вон оно что, – с иронией выпалил я. – Так давай тебе накину на вентилятор: я сплю по 10–12 часов и просыпаюсь разбитым, даже кофе сварить нет сил. Мышцы на ногах натянуты как струны. Я хочу писать, но усадить задницу на стул для меня сложнее, чем выйти в окно. При этом я бичую себя каждый день, если не написал ни строчки. Медитирую, гуляю по лесу и ни в чём себе не отказываю. И почему-то я всё равно не счастлив.
– Чего ты боишься? – спросил он, смотря мне прямо в глаза.
– Собак, пьяного быдла, тюрьмы, пустой жизни, бесполезной работы, депрессии. Продолжать?
– Ты боишься смерти?
– Нет, – твёрдо ответил я. – Я боюсь боли.
– Физической, или…
– И то, и то.
Повисла тишина. Казалось, даже машины, беспрестанно сигналящие друг другу, смолкли.
– Что со мной не так? – шёпотом спросил я.
Док молчал. Он наблюдал за детьми, которые играли с фонтаном; парочками, шествующими с колясками, будто на параде.
– Всё. – Вполголоса сказал он. – Едва ли ты будешь когда-нибудь таким же, как они. Тебя вечно будут точить черви, страхи, сомнения. Таков уж ты: не будешь пить лекарства и не примешь никакого доктора, кроме меня. – Он повернул голову ко мне. – Ты – неизлечимый псих.
Его слова прозвучали как приговор.
– Мне казалось, врачи не должны использовать таких определений, – с нескрываемой печалью изрёк я.
– Друг, – начал он по-отечески, добро, – ты проделал огромный путь за эти пять лет. Я уже и не припомню, сколько раз ты менялся за десятилетия нашего знакомства. При этом умудрялся оставаться собой.
– И? – не вытерпел я.
– И… Не останавливайся. Что бы ни произошло, продолжай. Жить, верить в себя и бороться за своё место под солнцем.
Я открыл рот, но не смог произнести ни слова.
– Однажды, – продолжил Док, – у тебя всё получится. Обещаю. Кури, медитируй, радуйся, плачь, живи, и главное – пиши… Мне пора. – Он поднялся, поправил пиджак и выложил на стол деньги за мой кофе. – Не пропадай.
Я молча кивнул и проводил Дока взглядом.
Старый друг. Он не дал мне ответов и ничего не объяснил. Но его слова, поддержка и одобрение были куда ценнее любого ответа и психологического приёма. Это было то, в чём я нуждался больше всего. И за это я ему благодарен. Всей душой…