150 лет назад, в эти майские дни, в красный Париж вступили войска версальцев. Коммунары, как известно, начали с демонстративного сожжения гильотины, но это великодушие им не зачлось. Контрреволюция была беспощадна. Хотя глава версальского правительства Тьер говорил 23 мая в Национальном собрании: «Милостивые государи, мы — честные люди; правосудие будет осуществляться обычными законными путями. Будет действовать только закон, но он будет выполнен со всей своей суровостью». В действительности шли беспрерывные расстрелы пленных. (Ниже данные приводятся по книге Платона Керженцева (1881—1940) «История Парижской Коммуны»).
Аббат Видье (автор реакционной «Истории Коммуны») писал: «Версальские солдаты часто были беспощадны к повстанцам, захваченным с оружием в руках: они расстреляли триста человек, спасавшихся в церкви Мадлен». По словам офицера версальской армии Езерского, 24 мая «массовые расстрелы на перекрестках и на набережных, требуемые общественным мнением, умножились». Что же это было за «общественное мнение»? Например, газета «Le bien publique» (редактор — H. Vrignault), несколько раз закрывавшаяся Коммуной и выходившая под самыми различными названиями («Paix», «Anonyme», «Republicain»), писала 27 мая: «Мы требуем не реакции, а репрессий. Репрессий быстрых, суровых, безжалостных; репрессий против главарей; репрессий против солдат; против всех, кто только замешан... в преступлениях Коммуны... Никакой пощады! Никакой амнистии!.. Репрессий, суровых репрессий!».
Чем дальше продвигалась по Парижу версальская армия, тем более свирепой становилась расправа. В семинарии Сен-Сюльпис, где находился лазарет с 200 ранеными, версальцы убили доктора Фано и перестреляли половину раненых. В ряде других лазаретов были перебиты врачи, больные и раненые. В мэрии V округа версальцы перебили всех, кто там был, в том числе 12—14-летних мальчиков, которые служили посыльными. В этом районе, около Пантеона и соседних улиц, солдаты арестовали 700—800 коммунаров и всех их расстреляли. На улице Школ лежала гора трупов; здесь было убито до 80 человек — детей, женщин. Арестованных расстреливали под самыми различными предлогами. Расстреливали тех, кто носил штаны с красной полоской — форму национальных гвардейцев. Расстреливали тех, у кого был след на правом плече от ружейного приклада или запачканные или мозолистые руки — признак пролетарского происхождения.
Обложка журнала «Сыновья папаши Дюшена». Карикатура «Маленький Тьер». Марианна (символ французской республики и Коммуны) с отвращением рассматривая главу версальского правительства, говорит: «И кто-то хочет, чтобы я признала этого сына шлюхи!». Обращает на себя внимание датировка журнала — 6 флореаля 79 года (26 апреля 1871), ведь Коммуна восстановила действие революционного календаря 1792 года, а название журнала отсылало к журналу «Папаша Дюшен», который выпускал до 1794 года журналист-якобинец Эбер.
13 флореаля. Едучи верхом на улитке, глава версальского правительства Тьер командует, указывая на французскую столицу: «Вперёд!.. Долбанные черти!.. И берегитесь парижан!..» Однако коммунары определённо недооценивали своего противника.
Двор Коллеж де Франс тоже сделался местом массовых расстрелов. Арестованные стояли густой толпой, не шевелясь — им не позволяли садиться пли ложиться. Офицер вызывал арестованных, бросал им два-три вопроса и кричал: «Отправляйтесь!» (Allez!). Это значило смерть. Так проходили заседания военных судов. Расстрелы продолжались весь июнь.
Самые жестокие расправы происходили в театре Шателе. «Суд» заседал здесь день и ночь. За неделю он приговорил к расстрелу от 2 до 3 тыс. человек. Толпа, стоявшая у театра, наблюдала, как через некоторые промежутки времени солдаты выводили из театра группу в 20—30 человек, женщин, детей, штатских и национальных гвардейцев. Их отводили в соседнюю казарму (Лобо) и расстреливали. Осуждённые, проходя мимо толпы, которая их оскорбляла, шли, гордо подняв головы. Один очевидец этих сцен рассказывал: «Я видел, как из военного суда вышло шестеро детей под охраной четырёх полицейских. Старшему не было и двенадцати лет, а младшему вряд ли минуло шесть лет. Несчастные дети плакали, проходя через дикую толпу негодяев, кричавших: «Расстрелять! Расстрелять! Из них после вырастут инсургенты!» Самый маленький был в сабо на босу ногу, и на нем были только панталоны и рубашка. Он заливался горючими слезами. Я видел, как они вошли в казарму Лобо [т.е. на расстрел]». Когда металлические ворота казармы закрывались за осуждёнными, начиналась расправа. Пленных загоняли во двор, и солдаты стреляли в них, куда попало. Раненые, убитые и умирающие сваливались в одну кучу. Потом в упор пристреливали тех, кто ещё был жив. Ручей свежей крови вытекал на улицу. Газеты писали, что кровавый ручей из этой казармы вливался в Сену. На несколько сот метров по течению можно было видеть узкую кровавую полоску. Это длилось несколько дней.
...Так выглядела победа контрреволюции. Но она научила революционеров кое-чему. Гарибальди говорил: «Парижская Коммуна пала, потому что в Париже не было никакой авторитетной власти, а лишь одна анархия». Энгельс соглашался с этими словами. Спустя без малого полвека, в Октябрьской революции 1917 года, авторитетная власть в России уже была (в чём революцию и обвиняли её враги), и революция устояла — не 72 дня, как Парижская Коммуна, а 74 года. Один из плакатов ранних лет советской власти гласил: «Мертвецы Парижской Коммуны воскресли под красным знаменем Советов».
Перефразируя слова Ленина с заглавного плаката поста, «дело СССР не умерло, оно до сих пор живёт в каждом из нас». И погибшие 2 июня 2014 года в Одессе, да и все, погибшие в 1992-2021 годах, в борьбе против победившей реакции, тоже воскреснут под красным знаменем. Так было — так и будет.