Удивляются. Дескать, был ведь Александр Невзоров когда-то за наших, с того и начинал. Наших, собственно, он и придумал. К уходящему уже Льву Гумилёву приставал, записывая того в имперцы. Отбивался с Собчаком-папой от настоящих, живых крыс, что так и норовили залезть на Медного всадника. Отстреливался с генералом Стерлиговым от наймитов закулисья из табельного нагана. И держался даже в чеченском мареве девяностых. А потом что-то в психике его надломилось. Перестал быть за наших. Стал за не наших.
Текст Михаила Дряшина
Бросьте. Никогда он за наших не был, наши-ваши – не его профиль. Он всегда был за мёртвых. Его вдохновляли идущие на смерть гладиаторы, приговорённые к высшей мере храбрецы или маньяки, на тот свет отходящие или совсем уже трупы, полуразложившиеся покойники, фрагменты бездыханных тел, но желательно всё это – в стиле милитари. Обречённая, ещё лучше – мёртвая гвардия какого-нибудь элитного пехотного корпуса.
Это такая эстетика военизированной мертвечины, под которую в зависимости от того или иного исторического момента подпадали многие, нередко достойные, благородные, мужественные и самоотверженные. Однако условий влюблённости самого Невзория в героев собственных репортажей было всего два: чтобы те были обречены, но, понимая это, дрались до последнего, и чтобы в мундирах.
Ну, нравятся ему гвардейцы из лейбштандарта, ничего не поделаешь. Похоже, права была яростно возненавидевшая его поначалу демшиза, отмечавшая за ним бесстыдное любование выправкой румяных драгун. Против природы, как известно, не попрёшь.
Некрофил. Вычурные безвкусные платья в карикатурно-трансильванском духе, грим под Влада Цепеша, вёдра бутафорской крови в видеоопусах, которые он уже не снимает. Спит в гробу и на всех зубом цыкает. Демоническая личность. Эстет голубых кровей. Тросточка опять же с фигурным набалдашником, сам в чёрном или кроваво-вишнёвом, напудрен. Прямиком из склепа. Ужимки театральные. Под вурдалака косит.
Да ещё и ценитель мужской доблести. Ценители, как известно, бывают боевыми, я бы сказал – бойцовыми, а бывают и демоническими. Этот как раз из последних.
Нас-то его поведение последних месяцев должно по идее только бодрить, ведь вдохновлён он бывает исключительно уходящей натурой. Харон, перевозчик. На заре туманной юности взахлёб копался в ленинградской криминальной требухе, затем влюбился без памяти в вильнюсский ОМОН, как только почуял, что тому крышка, когда понятно стало, что проиграли спецназовцы, и их сдали. Тогда и начал ощупывать жарким влажным взглядом героические торсы уходящих в небытие, буквальное и переносное.
Потом – Чечня. Тоже пировал глазами, пока отступали, мёрли, застревали, истекали кровью. Последний долг всегда вызывал в его естестве (не скажу, душе или сердце – не тот случай) живой отклик. Некрофагия.
А теперь вот небратья в окопах. И он с ними. К счастью, не с нами. Есть, между прочим, чему радоваться. Значит, не мы ему интересны, мы покамест живые. А эти – увы, раз уж он к ним с таким участием.
Есть такая народная примета: если Невзоров на вашей стороне – это к скорой вашей кончине. Могилы вырыты, вопрос решённый. Иначе не пошёл бы на запах тления, не возбудился бы так. Тут же – натуральный оргазм. Почуяли ноздри трупный смрад. Собрал кредиткой дорожку человечьего пепла, свернул стодолларовую купюру, и никакой Колумбии не надо. Полное импортозамещение. Всё своё.
Теперь же и вовсе на плантации переехал. Гражданство дали. Отныне до горизонта – одни только некрополи, военные мемориалы, братские могилы, расчленёнка. Всё цвета хаки. Всё любимое. Есть Невзорию чем поживиться.