Девяностые лично для меня отрезок тяжелый, и не по быту или материи, а по бытию-состоянию. Вроде, все получалось.
Не упал, не уехал, не сгинул, напротив, заскочил в правильный вагон, сменил профессию, получил третье высшее, стал востребованным юристом. Обрел связи, клиентуру и влиятельных друзей, квартиру, контору, заграницу, но душа просела капитально - забросил книги и джаз, гитару и мечты.
Ну, правда, какие фантазии, алые паруса или космические перелеты, когда на уме клиенты и суды, заработки и связи, благополучие, статус и положение. Элита, и в какой-то момент, даже сам не знаю в какой, потянуло наружу. Туда, где пахнет улицей и свободой.
Вообще, небольшой отрезок вдоль Свободы, тот, что между проспектом и любимой улочкой Тимирязева, когда-то тишайшей, зеленой и благостной, а теперь расширенной и проезжей, уникален во всех отношениях. Центр, не шумно-машинный, а уютно-зеленый, общинный, дворовый, не замкнутый или по-рабочему хмурый, напротив - открытый и приветливый. Без драк или ругани, хамства или мошенничества.
По правой стороне, тогда еще не вырубленной или недорубленной, с широкими тротуарами, лабиринтом сиреневых кустов и акаций, располагались "Самсон" - питание для атлетов и магазин учебных пособий, итальянский гастробар и любимый Твист, Венецианский дворик - все называли его дворником, помпезный, с претензией на заоблачность, и небольшой, полностью скрытым высоким кустарником, продуктовый с зонтичным летником, шаг назад - Юлькина наливайка, сделанная из парадного подъезда - лестница плюс крохотный прилавок, кега с пивом, водка, сигареты и шампанское, большой салон Найфл - компы, телевизоры, холодильники и офисная мебель, сберкасса, невзрачная и облезлая - небольшое сумрачное помещение с высокой стойкой и терпеливыми кассиршами, еще советское, где пасся весь центровой пенсион - бабушки и дедушки с бесконечной чередой непонятных сумм и секретно-мелким шрифтом, мужья, хмуро исполняющие коммунальный наказ или молодухи с колясками.
Левая была не менее интересной. Железнодорожные кассы - некогда важные, модерново-помпезные, сплошь витринные, занимавшие оба этажа большого дома, с огромным плакатом "СССР - великая железнодорожная держава", а теперь порезанные коммерческой арендой, с бильярдным залом и круглосуточной барной стойкой; как-то ранним утром, не поверите, пять утра, забрел на пару оживляющих глотков и наткнулся на грустного седого человека в потертом кожаном плаще - делать нечего, выпили, сгоняли три партии, выяснилось, хорошо знает тестя, мало того, ласково называет то Юркой, то Юрком, то Юрычем, недвусмысленно давая понять запредельную близость знакомства; или понтово оформленный, но редко посещаемый бар с выходом на Тимирязева, где нас с Бондом повязали в день поминок по Петрику, правда, быстро отпустили, после чего его наказали на целую неделю - отобрали ключи и не выпускали даже на опохмел; стриптизный ресторан Аэлита - черные гладкие полы, подвесной потолок, тоже черный, на котором было приклеено, может прикручено, то ли Солнце, то ли Сириус - нержавеющая сфера с длинно расходящимися лучами, блестящие, удобные для голых танцев столы и многогранный дискотечный шар, а буквально за стеной бар, состоящий из закоулков и отдельных номеров, где вечерами уныло ощипывал гитару странный молодой человек и которого по-матерински жалели дамы, нижний буфет с верхними блюдами и паленой водкой, еще раз бар, теперь уже деревянными кабинками, шашлычно-армянская веранда, магазин эротических товаров с игривой стрелочкой поверх кружка, приподнятое на два пролета кафе с весьма недурной кухней и симпатичной барменшей.
Центральным, самым посещаемым и возлюбленным, точкой сборки, началом начал, карнавальным стартом и поздним финишем был Твист.
Я на минутку, жарко, кружку пива, и побегу, - так начинался каждый вечер. Потом, когда шла вторая, внезапно появлялся друг, подруга или просто знакомые, далее следовало предложение продолжить - сотка, другая, всем шампанского и танцы. Или дискотека, бильярд, а потом, уже точно последний, посошок, который заканчивался Балтикой-семь на ближайшей скамейке.
Стас с Иркой или без, большой Женька - в то время издатель поэтический газеты, которому что-то хорошее написал сам Вишневский - разумеется, не создатель врачебной мази, а поэт лирик-сатирик "внезапно кончился диван", на пару с бородатым очкариком или невысоким, архитектурно образованным евреем, футбольная мини-команда - хозяин фабрики мебели Сашка, его торговый агент Толик, подручный Ленчик, их братья Сашка и Сашка, два юриста-футболиста, бешеный патриот с триколором на древке, волшебно-юные официантки, угрюмо-серьезный хозяин заведения, любитель ночных дискотек Димка, который по совместительству значился родным братом большого друга главного олигарха, иногда сам олигарх, а иногда его красавица дочь с подругами, Лелик-таксист, который с удовольствием развозил девчонок по дискотекам, доктор Игорь с ветреной студенткой, знаменитый сценарист Виктор Петров - автор фильма "Барак", друг Саши Каунова и молчаливый любитель кофе, Фред с супругой - на субботнее пиво с креветками и двухчасовой треп за Израиль, евреев или анекдоты с мацой, потешно-серьезная банда дяди Коли - Николай Иваныча, человека женатого, когда-то служившего на средних должностях строительно-снабженческой части, при строгом костюме местами лоснящемся и потертом, белой рубашке и галстуке, подстриженного и конкретного, человека, который в целях улучшения состояния тела утром принимал ледяную ванну, однорукий бандит, говорили, управляющий турбино-обанкроченным заводом, еще директор заброшенного НИИ - плотный, кучерявый мужик, который сходу выпивал графин под "вкусные" пельмешки с майонезом, две жутко наштукатуренные дамы - прям, Сцилла и Харибда, мимо не пройдешь, одна огромная, шумная и настырная, другая потише и поинтересней, но обе на гране фола, силовой заместитель губернатора с крепышом из думы, следаки из шестерки и менты из батальона охраны, азербайджанские ребята в кожанах, одноклассник Коля - водитель крупного авторитета, а может вовсе завгар, который однажды познакомил меня с Мишей Плоткиным, Петрик, царствие небесное - приехал с охоты, продолжил, и заснул в гараже под гул работающего двигателя, мужская половина нашего подъезда, Царя и его омоновские сослуживцы, вечно поддатый, с начищенными до блеска золотыми цепочкой и перстнем, глупо улыбающийся Бекет с пипидастером в руках - они с женой держали полуподвальный пельменный цех, чаще, его жена, охочая до пива и запретной любви, девочка с крысой на плече - младая наркоманка, которую приходилось силой доставлять в родные Палестины, еще одна девочка-мальчишка, поговаривали, лесби - скорей всего так и было, плохо другое, умерла совсем молодой, экстравагантная красавица Любаша - да, да, та самая Люба из обреченного круга пустоты, а тогда еще активно светская, знаток секретов и милых шалостей сильных мира сего, еще один Димка по кличке "кишки" - два пива, три водки, вечно пытающий занять сто долларов на весьма прибыльный бизнес - глинтвейн-салон с фишкой из табачных листьев, Косякин - Саша, Шура, Саня, умнейший, образованный, милейший,филигранно балансирующий на грани алкоголизма и пьянства - пробавлялся фото-кино съемкой, и чтобы утром быть огурцом вечером, уже после последнего злоупотребления выпивал две горсти таблеток, или Петрович - туземный философ от голографии-вчера, Юрка Коваль - бывший межвузовский снабженец, заходил по субботам, и только после бани, аккуратно пил три по сто и шатко убывал на автопилоте, чиновники из госимущества или комитета экономики, в будущем великий, а в том настоящем, простой юрист Мишка, бывший тесть, который поставив машину, обязательно заворачивал на кружку пива, продавщицы из соседнего обувного или продавщицы из соседней одежды, парикмахерши с ближайшей цирюльни, поставщики пиццы и бургеров, торговцы книжных развалов под руководством легендарного Джетро - именно он продал мне Баяна Ширянова, мало того, вечером прибежал на литературный капустник, и низкопольный, похожий на Оби-Вана начальник охраны "Трех поросят" - знаменитой тогда дискотеки, занявшей место студенческой столовки, припомаженные менеджеры салона Найфл, а еще просто друзья, просто знакомые и просто прохожие. Вавилон, всех не упомнишь.
И конечно, дамы. Отдельная песня. Красивые до умопомрачения, что самое главное, нормальные, человеческие - теплые, искренние, воодушевленные или расстроенные, улыбающиеся или с грустинкой, болтливые и хмурые - девки, девочки и девчонки - свои, наши, родные. Лучшего человечество так и не создало.
Красавица Юля, бухгалтер из поросят - высокая, стройная, черноокая и черноволосая, всякое знакомство с мужчиной, пусть совершенно мимолетное, рассматривающая как пролог к официальному предложению руки или сердца. Белокурая Аленка, тоже бухгалтер - стремительная полька, вечно влюбленная, правда, в разных кавалеров. Другая Юлька - пышнотелая хохлушка, оставленная мужем при деньгах и шмотках, бесстрашная и веселая. Волоокая барменша из гастро-бара, Блоковская дама, молчаливая и загадочная - Бекет неоднократно пытался, подкатывал, мило шутил, пьяно целовал руки, увы, всякий раз выпадало пусто.
Наташи, Юли, Светы, Ирихи и Маринки, Анечки и Линки, Татьяны и Оли - золотой фонд человечества, краса и гордость нашей Свободы.
Народ вальяжно перемешался туда или сюда, встречались, обнимались, пожимали руки, пили брудершафты или мировую, бегали курить или просто посидеть вдвоем. Волшебные дни, томные, солнечные, золотые - дни, полные надежд и желаний, легкой грусти и волнующей близости.
Но всему свое время - время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать, время обнимать, и время уклоняться от объятий, время искать, и время терять, время молчать, и время говорить...