Найти в Дзене
газета "ИСТОКИ"

НИЗРИНУТЫЙ В БЕЗДНУ ЗЛОПОЛУЧИЙ

Все перечитавши, и несколько раз, что только нашлося своего или занятого, все передумавши и неоднократно, что только задержалось в моей старой голове, всем наскучивши, что только могла доставлять благодатная мечта, наконец, с месяц нахожусь я в совершенном безделии, следовательно, в несносной скуке. Работать в огороде или бродить по окрестностям моего самопроизвольного заточения? Препятствует ежедневный жар. Выезжать на охоту? Стрелять в сие время нечего, к тому оводы одолевают коней. Чем же наполнить день, особенно чем сокращать предолгие предобеденные часы? Писать… Но ничтожность незанимательна, следовательно, не может быть продолжительна. Ин пиши, сыскав себе предмет, что ты лучше знаешь. Дельно! Я знаю самого себя лучше всего; так вот мой предмет: МОЕ ВРЕМЯ.

Так начинает свои записки Григорий Степанович Винский, не по своей воле оказавшийся в башкирском краю в 1780 году. Детство, проведенное в Малороссии, учеба в Киевской духовной академии, военная служба в Санкт-Петербурге в лейб-гвардии Измайловском полку, похождения по злачным местам и картежная игра, арест и дознание в Петропавловской крепости по делу о казнокрадстве, к которому тот не был причастен, лишение дворянства и ссылка, преподавательская работа в качестве домашнего наставника в семьях местных помещиков, или бродячего учителя, – обо всем Винский рассказывает, не щадя ни себя, в духе исповеди столь любимого им Жан-Жака Руссо, ни тех, с кем свела его судьба. И что особенно поражает в бывшем семинаристе и гуляке, – тяга его к самообразованию, умение обобщить увиденное и прочувствованное, острый взгляд, от которого не ускользает ничего. В Уфе Винский прожил около двенадцати лет, эти годы, по его признанию, были счастливейшими.

О семействе уфимских помещиков Булгаковых: Николай Михайлович Булгаков, его супруга Прасковья Михайловна, трое детей и до 60 обоего пола челядинцев составляли в настоящем виде русский дворянский дом. Господин был за 40 лет, кроток, снисходителен, искателен, не корыстолюбив, хотя и не щедр. Госпожа – под 40 лет, ласкательна сначала без меры, искательна до низости, услужлива до подлости, завидлива, скупа, сварлива, тщеславна, болтунья, бесстыдница и к людям жестока. … Челядинцы, как и везде, составляли домашний скот; одни приближенные, любимцы, имели лучшее одеяние и содержание; другие, назначенные работать руками и ногами, имели одно нужное, и то бережливо. Закон, запрещающий дворянским людям ни в каком случае не иметь голоса против своих господ, делает их истинными безответными скотами, покорность коих посему дальше всякия вероятности, как и зверство их властелинов.

Еще об одном уфимском знакомце: К сему времени случай доставил мне знакомство почтенного Александра Ивановича Арсеньева, дворянина отличных достоинств по уму и доброте сердца. Он, получивши превосходное воспитание и достаточное научение в родительском доме, потом усовершенствованный долговременным пребыванием при своем дяде, бывшем министром в Англии, употребленный отличительно при посольстве князя Репнина, состоял тогда по военной службе подполковником. Сей благородный человек, по благодушию своему, занялся образованием моего невежества, как благодетель ближнего. Около года имел я счастие почти ежедневно пользоваться его беседою; он-то одобрил меня заняться переводами важнейшими.

О совестных судах, учрежденных Екатериной II: Можно утвердительно сказать, что во все время существования сих судов едва ли десять дел произведено в оных надлежащим образом. Я, четыре года живши в доме совестного уфимского судьи, видел, как его Алешка, бутуз, гонял со двора несчастных чуваш и мордвов, притекавших к совестному правосудию; как судия сам хвастал, что в двенадцать лет его судейства и двенадцати дел не поступило в суд.

О ружейной охоте и неложных преимуществах ее пред охотою псовою: Оренбургский край, преизобилуя всех родов дичью, доставлял чрез сию охоту и для здоровья весьма полезное занятие, и для моего лакомства изобильное удовлетворение. Могу по совести похвалиться, что я в 35 летах моей жизни, может быть, ни одного дня не прожил без дичины своего стрелянья и что забава сия, послуживши к поддержанию моего здоровья, доставляла мне всегда немалое удовольствие собственно сама собою.

О благотворных переменах во взглядах и привычках: Чтение, переводы и беседование с знающими людьми, которых на сей раз в Уфе находилось довольно, оживили семена моей нравственности. Мне не великого труда стоило перемениться, ибо я природою был добр, человеколюбив, бескорыстен. Не мог еще совершенно побороть дурных во мне склонностей, как то: мотовства, бражничества, беспечности, но буйство, грубиянство, низкие знакомства окончательно были прекращены.

О людях, которых рассказчик вспоминает cпризнательностью и любовью: Живучи в Уфе, мне посчастливилось познакомиться с весьма добрыми и умными людьми. Из них же вечное мое напоминание о тебе, почтеннейший и любезнейший друг Петр Иванович Чичагов. В тебе я потерял одного совершенно моего единомышленника, сострадательного друга, честного и с обширными знаниями человека. Приводя часто на память твою доброту, твою кротость, твою неизменную чрез двадцать лет со мною приязнь, я всегда в мыслях прибавляю: «Аще забуду тебе, любезный Петре, забвенна буди моя душа». Благодарение и тебе, любезный, добрый Миллер! Твоя дружеская улыбка, сотовариществовавшая всем твоим речам, никогда для меня не переменялась; и при последнем прощаньи ты так же дружески меня проводил, как за двадцать лет до того встретил. Гагемейстер не долго для меня жил, но много мне добра желал. Вы все уже давно в вечности.

Не забуду никогда и живущих еще. Почтенный, искусный, человеколюбивый врач Занден. Тебя, благотворитель мой, Степан Степанович Андреевский, который не только по искусству своему освободил меня от тяжкия болезни, но умными твоими суждениями, беспримерною добротою твоея души ускорил образование моей нравственности. Ты от благородного упражнения врачевать болезни телесные, переместившись на лестницу службы гражданской, по уму твоему и сердцу, можешь быть в пространнейшем кругу благодетелем несчастных; дай лишь Бог, чтобы ты никогда не забывал: honores mutant mores [почести меняют нравы] и чтобы скверная корысть не коснулась чистоты твоея души.

Кеслер и Рейн также мне навсегда пребудут памятны: первый за любезность его нрава и трогательные тоны фортепиано; другой за сотовариществование мне, или лучше, за возобновление во мне любви к стрельбе.

Довелось Винскому учительствовать в семействе Петра Ивановича Рычкова. Преподавал он историю, географию, литературу, французский язык. Он же, кстати, давал уроки братьям Марьи Николаевны Зубовой, в замужестве Аксаковой, будущей матери нашего знаменитого писателя-земляка.

О многом говорится в записках, повествование ведется живо и интересно. Но история жены Винского Элеоноры Карловны, юной чистой девочки из добродетельной немецкой семьи, трогает более всего.

«Пятнадцатилетняя, беленькая, как фарфор, с голубыми глазками девочка, по малому росту довольно стройная, по взорам и всем движениям истинная невинность, по беленькому англинскому с зеленым тафтяным передником платьицу, весьма опрятно одетая, резвая и веселая по ответам на братнины шуточки», – такой увидел Винский свою милую Лорхен впервые. Когда же прозвучал суровый приговор о вечной ссылке в дальнем краю, Лорхен, не раздумывая, вопреки сопротивлению родных, бросилась вслед за мужем.

Лишь только усевшись и скрепя сердце, хотел я молвить: «Пошел!», услышал голоса с правой руки: «Постойте! Постойте!» Унтер говорит: «Две женщины бегут, видно проститься». Слышу шаги и вижу, что одна, прыгнувши ко мне в сани и схватя меня весьма крепко обеими руками за шею, кричит: «Нет, я с тобою, мой друг, не расстанусь; вели ехать; ступай!» …Опомнившись несколько, спрашивают: как она решилась на сей поступок? – «Ах! Они меня вчера и третьего дня непрестанно уговаривали, чтоб я тебя оставила; хотели услать в Выборг; я им божилась скорее умереть, нежели с тобой расстаться. Они верно знали, что тебя посылают сего дня, ибо весь день меня из горницы не выпущали, и платье, и шубу мою спрятали; сестра надо мною сжалилась, дала мне свою мантилию и проводила меня сюда». – «Да ты, моя милая, замерзнешь?» – «Нет, нет; мне подле тебя будет тепло».

Как поддерживала Лорхен любимого, не давая ему отчаяться на новом месте, в непривычной обстановке! Как по-детски умела радоваться любому пустяку!

Чувствуя себя после 18-месячной неволи впервые без надзору, я ощутил было сначала некоторую приятность; но взглянувши на брошенные в угол наши бедные пожитки, видя мою несчастную Лорхен в задумчивости, сообразив бегло, где я и что я, грусть мгновенно сжала мое сердце. Жена, приметив мое уныние, подошла ко мне и своим ангельским взором и нежнейшими ласками разогнала весь мрак моея души. «О чем, мой друг, тужишь? Теперь мы, слава Богу, вместе; никто не помешает нам быть неразлучными; мы станем работать, будем веселы и счастливы». – «Работать? – отвечал я смеючися, – но я ничего не умею, а ты не сможешь». – «Научимся, мой друг, научимся». И после сих слов принялась улаживать наше житье, чем и меня заохотивши себе помогать, гореванье мое весьма облегчила.

…Разбирая нашу бедную рухлядь, мы неожиданно увидали две пары новых шелковых чулок, завалившихся в моей укладке. Как мы обрадовались оба сей находке! Мы тотчас назначили их быть проданными для нашего содержания. …Возвратясь, я нашел мою милую Лорхен ожидающую меня с обедом. Какой обед, мой Боже! Глиняная посуда, деревянная ложка; но мы ели тогда с охотою, со вкусом, приправляя все сладостными мыслями, что мы вместе, никем более не надсматриваемся.

Десять лет прожили они в любви и согласии. Бедная Лорхен, отправившись из деревни в Уфу, заболела четырехдневною горячкою (жестокая простуда? воспаление легких? малярия?), умерла и похоронена в нашем городе. Григорий Степанович до конца жизни сокрушался, что не был с нею тогда рядом.

Записки Винского были опубликованы в «Русском архиве» в 1877 году, отдельной книгой вышли в издательстве «Огни» в 1914 году с предисловием известного пушкиниста Павла Елисеевича Щеголева. Это издание с владельческим штампом Виталия Евгеньевича Фосса (сына известного в уфимских анналах революционера Е.Н. Фосса) хранится в Мемориальном доме-музее Сергея Тимофеевича Аксакова в Уфе.

Анна МАСЛОВА

Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!