Стас хотел работать в айти, но вместо этого болтался на верёвке. И не в петле. Нет. Многого вы хотите. Стас промышленный альпинист. Начинал в детстве, лазил по деревьям. И в дождь, в снег, в ураган, в пекло, и в солнце сидел на верхушке. Слушал как ветер шелестит листвой.
В ПТУ Стаса подозвал к себе физрук. Затянулся и спросил.
- Слышь Шишкин.
- М?
- Там указка свалилась...
- Где?
- Не где, а какая?
- Какая?
- А вот такая. Приказ из гороно пришёл. Мальчишек по секциям распихать.
- По секциям?
- Ну.
- По каким?
- По разным.
- И чего?
- Ты хочешь в секцию Шишкин?
- В какую?
Физрук подозрительными своими перегнившими от бражки и похоти вишенками уставился на Стаса. Долго стоял, пускал дым к баскетбольному кольцу, оправлял кукурузину в трениках. А потом гавкнул.
- В какую-какую? Футбол разобрали. Баскетбол тоже. Шашки тоже. Вышивку тоже разобрали. В гимнастику пойдешь?
- Неа.
- А больше ничего и нет. Только спортивное ориентирование.
Подбородок Стаса размазался от удивления. Мох подростковых усиков заскрипел.
- А чего делать-то надо?
- Хрен его знает чего там делать. Но тушенка точно бесплатная. Еще компас дадут. Лес, свежий воздух. По горам, говорят, лазить будете.
- По горам?
- Ну.
- По каким?
- По всяким Шишкин.
- Аке.
- Чего аке?
- Записывайте.
В красном уголке Стас познал методы крепления и страховки. Выезжал на пленэры. Облазил пригорки и холмы всего Подмосковья. А потом стал промышленным альпинистом. Время-то быстро летит. Считай от 15 до 43 лет – это вжих один. Была у Стаса мысль пойти на курсы программирования. Бэкенд, фронтенд. Вроде платят много, но хрена лысого там плавал.
Вот на исходе 43-ьего года жизни Стас и болтался на верёвке. Сидя на деревянном поджопнике, трясясь от холода. Перед глазами стекло. 11 этаж. За стеклом штора. Такая пыльная, ветхая с желтизной дрянь. Возможно это была тюль. А возможно и нет. Стас вынул коробок спичек, закурил. Потом увидел, что за тюлью кто-то егозит. Ну жизнь, подумал Стас. За окном всегда кто-то егозит. То пенсионерки, то старики различных формаций, то домашние животные, коты всякие, псы, тараканы, привидения или силуэты мебели. Стас присмотрелся. За занавеской было что-то такое, что приятно будоражило глаз. Хм, что же там? А там силуэт полуобнаженной молодой девахи. Стас вытер глаза. Потом еще раз. За тюлью точно была молоденькая девчонка. Гладкие, пышные формы. Белокурые локоны. Стас проглотил комок соплей и припал к стеклу потным лбом. Оставляя там богомерзкий, жирный развод. Стас приложил палец к левой глазнице и нажал пытаясь сфокусировать зрение. Тюль постоянно колыхалась от сквозняка, но альпинисту удалось разглядеть прекрасное наваждение. Фарфоровая кожа. Ни одного лишнего пигмента. А там внизу, там..., там вертикальная пленительная полоска разделяющая настырные, молодые, упругие ягодицы. На левую и на правую. И обе такие, что слюни текут непроизвольно, как у собаки Павлова. Девка-то без трусов! Стройные, гладкие ноги с бедрами, талия, спина.
Она взяла что-то с полки. И пока поднимала руки, Стас различил безупречные бутоны грудей с розовыми искусительными сос*ами. И тут она обернулась. Стас одной мыслью и всеми своими миллиардами клеток был увлечен голубыми, бесконечными, как океанская гладь, глазами. Рухнул в них с потрохом. Со всеми своими казенными прибамбасами. С веревками, страховками, ведром, ёршиком, креплениями. С безобразной строительной, расколотой, пластиковой, китайской каской. С перчатками. Берцами. Со своим лбом, шрамами, нарастающим алкоголизмом. С глазами протухшими крыжовинами. С грязной чёлкой. С плешивым гнездом посреди макушки. С губами от которых почему-то шибало ацетоном. С щетиной. С брюхом и грязным, мелким пи*юном в штанишках.
Блондинка заметила, что Стас прилип к стеклине. Пулей метнулась в комнату. Пока Шишкин пытался рвануть карабин и ускользнуть от подозрений она уже крутила ручку окна. Оделась в халатик.
- Ты что за мной наблюдаешь что ли Шишкин? – замяучила деваха своим оккультно-опрятным голосом.
- Да я, да я..., - икал Стас подмышки которого взмокли от стыда.
- А ну залазий! Ишь какой!
Стас попытался сообразить откуда она знала его фамилию.
- Откуда фамилию знаешь? - брякнул Стас.
- Заткнись.
Блондинка распахнула окно и схватилась за веревку на которой болтался альпинист Шишкин. Он ввалился в однушку. Воняя потом и ацетоном Стас расчехлил узлы и предстал перед красотой в чём смена застала. В изгвазданных брюках, куртке. Готовился Стас к прибытию участкового, которого блондинка наверняка хотела уже набрать в своей мобиле. Стояла она. С нагими икрами. А груди прекрасные были укутаны теплым халатом. На хрена? Задумался Стас такому телу ютиться в одёжках. Блондинка разглядывала чумазое рыло. Челку. Рябую кожу. Бесстыжий курносый нос. А потом произошло такое, что Стас офонарел. Блондинка-то опустилась на колени. Расчехлила ремешок. И тут тяжелые, грязные, переполненные пылью и строительным духом штаники рухнули на пол. А следом и исподнее. Которое Стас не менял дней пять, а не соврать и пять с половиной. Упали брючки, а блондинка стала творить такое, что Стас Шишкин захрюкал от навалившегося счастья, закатывал глаза, как пожилая, лохматая шавка.
Плыли по небу перины облаков. Резали их в даль летящие самолёты с пассажирами иностранцами. Жарили трупы животных на мангалах во дворе какие-то дети с родителями. Некоторые пребывали в труху синие, а некоторые выплясывали окаянные танцы. Двигались машины по шоссе. В лесу горлопанили птицы с птенцами. Плавали уточки в пруду. А Стас после 46 секунд богоподобного забытия бесстыже разразился напором.
- УАХЫХ-Ых! Аххх!
Шишкин устыдился праху и что прах его так быстро вышел вон. Взмолился Шишкин о продолжении и посеменил бесстыжий в комнату шаркая обувкой о ламинат, который назывался - таёжный дуб. Улёгся Шишкин, а блондинка прекрасная стала ждать пока вернётся прыть. Да не просто стала ждать, а поднесла еще стопку водочки Царской и пухлый, хляблый помидор на тарелке.
- Не замужем? – кряхтел Шишкин.
- Неа, - взвизгнула деваха сверкая иссиней голубизной бездонных с поволокой глаз.
От этой поволоки сходил с ума Стас и все ловил взгляд красавицы, чтобы снова в нём потонуть, как в поганой запруде топнет дурачьё забредшее во владение кикиморы.
Повторялся акт девять раз. А когда солнце завалилось за горизонт Стас Шишкин обескровленный и освободившийся от праха упал на подушку и захрапел.
Очнулся в полутьме. Чесалось брюхо. Шишкин дёрнул рукой. Дернул второй. А рука-то прикована! Вот тебе на. Альпинист пробовал подтянуть ногу, а она тоже самое. Прикована на мертво. Сердце Шишкина стало выпрыгивать из груди. Шкомуталось внутри тулова. Шарахалось, трепыхалось. А мозг играл в такие образы, что не приведи никому. Лежал Шишкин окутанный хворыми, психоделическими мыслями 5 минут тридцать семь секунд. И тут двери скрипнули. Появилась щелочка. Стас уставился в эту щелку. Страшный, разметанный и голый. С волосатым хвощем в междуножье. Который из упрямого, маленького кортика, теперь превратился в совсем позорную ссохшуюся худоморь затерявшуюся в недрах подлеска. Дверь потихоньку отошла. И предстала перед Стасом ублюдочная, скверная старушменция с такой отвратительной мордой лица, что в желудке у Шишкина заходил дурной напор кислой хляби.
- Ты кто? – хватал воздух обезвоженной пастью Стас, - чё надо? Ты мамка её что ли? А я то чё? Я то чё? С неё спрашивай! Я то ни при чем тут.
А мымра шла на него глядя заместо полыхающих ледяных глаз, черными, сморщенными угольками. Мымра шла на него подтягивая к себе крючья сухих пальцев-ветвей готовая душит ублюдка. Мымра ползла на него растрепанная взирая исподлобья ничего не выражающим старушачьим, морщинистым рылом. А когда доковыляла стал облик ее так близок к лицу Шишкина, что учуял тот застаревший мертвечинный запах погани.
- Мой теперь Шишкин, - шлепала языком старуха, - мой!
А потом шаркая челюстями добавляла.
- Никуда не денешься Шишкин! Никуда от меня не уйдёшь. И пи*юн-висюн твой теперь тоже мой Шишкин! Мой! Слышишь меня Шишкин, слышишь ты кусок г*вна?
Старуха полезла закорюками пальцев Шишкину в пах, а Шишкин чувствуя обреченность заголосил, заглоточным, закодычным мецо-сапрано.
- Аяйяйааааа!
И увидел Шишкин в углу беспардонный костюм, чучело, который лежал будто снятая жабья кожа. По форме и очертаниям похожий на ту самую блондинку с которой Шишкин испробовал столько прелестного сладострастья.
Пропал Шишкин. И п*сюн его тоже пропал.
