После предсмертной исповеди Эфсун, беременной наложницы Мустафы, признавшейся в попытке отравления шехзаде, Сулейман устраивает Хюррем беспрецедентную по жестокости проверку "на вшивость". Он дает ей выпить некую жидкость из маленького пузырька, предлагая на выбор либо умереть у его ног, либо "много раз, но без него".
Собственно, в этих словах и кроется ответ на вопрос "Зачем"? Сулейман действительно проверял преданность Хюррем. В этой мизансцене примечательно, что разговора об Эфсун и Мустафе не шло. Сулейман не задавал вопросов, Хюррем не отвечала. Потому как в общем и целом, преданность султану не исключала желания убрать по-тихому его старшего сына от другой наложницы: на то у хасеки были объективные причины, султан понимал это. Потому-то и не задавал неудобных вопросов.
На мой взгляд, султан прекрасно понимал, что Эфсун не лгала. Не было никакого резона ей делать это. Сулейман не раз встречался лицом к лицу со смертью, а также был хорошим психологом. Он знал, что умирая, люди обычно говорят о самом главном, чаще всего о том, что касается близких, которых они оставляют. А Эфсун ждала ребенка от шехзаде! Да и факт болезни Мустафы неясной этимологии был "засвидетельствован" султаном лично.
Другой разговор, что покушение не состоялось. Доказать вину Хюррем "невозможно", потому что султан этого не желает. У них вообще-то любовь и пятеро детей, подумаешь, прихватило живот у Мустафы да пару дней в горячке провалялся! Было бы из-за чего кипятиться, тем более, что старший наследник уже начинал недвусмысленно демонстрировать свой взрывной и непокорный характер... Сулейман начинал потихоньку понимать отца, приславшего ему отравленный кафтан.
Я читала в интервью с Мерал Окай, что ей очень тяжело дался характер Сулеймана. Сложно было представить, как мыслил повелитель семи стихий. Но на мой взгляд, образ султана — тени бога на земле — ей удался. Например, гениально придумано, что Сулейман часто демонстрировал своим близким (до всех дотянуться не мог), что их жизнь и смерть в его руках.
Ведь по сути он казнил Хюррем — она пережила, все, что положено человеку пережить в последние минуты жизни. Смысл этой жестокой выходки — дать Хюррем понять, что ожидало бы ее в случае реального разоблачения. Это во-первых.
Султан понимал, что разговор о покушении на Мустафу с Хюррем вышел бы сложным, но ему было крайне важно донести до жены простую мысль: посягательство на жизнь шехзаде — тягчайшее преступление, которое карается смертью. И любовь к ней не остановит его от свершения правосудия. Иными словами, ему надо было обезопасить не столько Мустафу от Хюррем, сколько ее от самой же себя, ведь о дивной целеустремленности супруги султану уже было известно по истории с принцессой Изабеллой.
А во-вторых, наблюдая сначала за отрубающейся Хюррем, а потом за спящей, Сулейман, очевидно, пытался представить, что он чувствовал бы, если бы отравил свою хасеки в действительности. Султан имел нездоровую склонность к рефлексии и многократному проживанию отдельных волнующих его эмоций. Вечно раздираемый чувством долга, совестью и своими реальными чувствами, он балансировал на грани, в результате чего и тронулся умом под конец жизни... В истории с мнимым отравлением Хюррем, он выпуская пар, он сканировал свои чувства на предмет возможности жить без "радость и веселье приносящей". А такая жизнь была для султана невозможной...
Увы, Мустафа был одним из главных потенциальных соперников Сулеймана. И чем старше становился шехзаде, тем более четко проявлялось в нем стремление соперничать с отцом. Собственно сам факт попытки сохранить ребенка, указывал на бунтарские задатки Мустафы. И Хюррем, безропотно выпившая яд и, "умирая", кричавшая Сулейману "Любовь моя"! сильно выигрывала на фоне старшего наследника.
Когда наутро Сулейман сказал Хюррем мол, как же я смогу тебя убить еще и своими руками, он был предельно искренен. Только в отношении жены он мог быть спокоен и иметь некую иллюзию уверенности в ее преданности. (Хюррем-то хоть и была преданна султану, но рыла по сути всегда под себя). Потому-то и не мог ее убить. Хотя на тот момент "еще ничто не предвещало" вечно одинокий Сулейман уже вовсю чувствовал тяжесть османской "шапки Мономаха": мама пытается разлучить с женой, брат из Парги строит статуи в свою честь, Мустафа рожает детей, не потрудившись отбыть в санджак... Каждый за себя, и только Хюррем "за нас": за себя и Сулеймана.
Она лихо хлопает стопку "яда" еще и причитает, что исполнилась ее главная мечта: умереть на руках султана... Чего уж боле! В общем, как обычно, хасеки вывернула откровенно фатовую ситуацию в свою пользу. Хотя ей и пришлось нелегко. Как сказал великий русский классик: "Минуй нас пуще всех печалей / И барский гнев, и барская любовь". Но Хюррем деваться от этой любви было некуда!
