Что может быть страшнее и противоестественнее того, что человек радуется смерти отца?
А если человек этот – шестилетний ребенок?
Наедине с недугом
Катька, щупленькое чумазое существо, гуляет по берегу реки, деревня вот она, рядом, окнами смотрится в воду.
В деревне Катьке неинтересно, два её младших брата сидят с бабулей, старшая сестра Оксанка ходит в школу, да и все Оксанкины ровесники ещё сидят за партами, а малышня в садике, в соседней деревне.
Катьку мать сняла с садика, во-первых, потому, что её там дразнят, Катька немая, а, во-вторых, за садик матери платить нечем, мать работает в клубе уборщицей, зарабатывает копейки, которых и так еле-еле хватает на еду, она говорит, что спасает их бабуля, если бы не её пенсия, пропали бы они.
А отца уже почти полгода как нет, исчез он той новогодней ночью, и никто не знает, жив ли он.
Катька задумалась, пытаясь вспомнить отца, странное дело – эта детская память, будто стёрла вмиг его образ, получается, защитила неустойчивую детскую психику, только вот речь не вернула, после той ночи язык у Катьки отнялся напрочь, она смотрела на людей огромными всё понимающими глазами, а ответить им ничего не могла.
Мать возила её в свою районную поликлинику, но психиатр только руками развёл:
- Ждите… От испуга речь пропала, от испуга и вернётся… Хотите более быстрого успеха, везите её в Москву…
И психиатр как-то виновато улыбнулся, прекрасно понимая, что ни в какую Москву Катьку не повезут, негде им взять такие деньжищи.
Так и осталась Катька наедине со своим недугом.
Недобрая весть
По сонной гальке заскрипели каблуки, Катька обернулась и увидела, что её догоняет деревенский дурачок Сава, ещё одна примечательная фигура в их вымирающей деревне.
Проходя мимо Катьки, Сава провел своей большой ладонью по её голове, надвинув шапку на самые глаза, и, широко улыбаясь, сказал, как нечто обыденное, не имеющее большого значения:
- Привет, Немтырь, твой батько нашёлся, я сейчас в сельсовете был и всё слышал… Иди, мать-то обрадуй…
И пошагал дальше. Катька съёжилась и маленьким озябшим комочком опустилась на брёвнышко, торчавшее из воды. Ей опять стало страшно.
Вспомнилась та новогодняя ночь, когда она из первой артистки на клубной сцене, где читала стихи и пела песни, превратилась в испуганного зверька, которому и имени другого не стало, кроме как Немтырь.
Катька помнила, что отец работал на большой грузовой машине, возил лес в какой-то далёкий город, и его целыми неделями не бывало дома. Мать билась одна и с хозяйством, и с ребятишками. Отец возвращался обычно злой и пьяный, давал матери немножко денег, а потом уходил с друзьями в запой и куролесил до следующего рейса.
Перед Новым годом отец позвонил и сообщил, что на праздник домой не приедет, у него сломалась машина, мол, празднуйте одни.
Мать сначала поплакала, потому что денег у неё совсем не осталось, а хотелось к празднику хоть чем-нибудь ребятишек порадовать. К тому же у Катьки была мечта – уговорить отца, чтобы купил на ёлку гирлянду, такую, как у соседки Степаниды Ивановны, чтобы она горела разноцветными огнями, моргала и переливалась, чтобы новогодней ночью можно было выйти на улицу, долго стоять и любоваться такой волшебной красотой.
Они уже и ёлку притащили из леса, мать сама установила её. Принесли из чулана старые, с облупившейся краской, игрушки, нарядили ёлку, замаскировав все изъяны плотной сеткой серебристого дождя.
А накануне мать пришла с работы весёлая, оживлённая, усадила ребятишек на кровати и сказала:
- Если будете себя хорошо вести, будет у вас гирлянда! И подарки будут! Всё будет, как у людей! Мне на новогоднюю ночь работу предложили. Мы с Николаем Ильичом поедем по деревням детей поздравлять и профсоюзные подарки ребятишкам развозить. Вера Степановна пообещала нам хорошо заплатить. Поработаю ночь, а днём будем праздновать. Вы не против?
Катька была очень даже не против, потому что мама обещала исполнить её мечту о гирлянде. Младшие захныкали было, потому что им опять светило провести вечер на бабулиной печке, слушая её бесконечные сказки, которые она сама им и сочиняла. Только Оксанка обрадовалась, они с подружками собирались вдоволь поплясать вокруг клубной елки, ей было одиннадцать лет, и она считалась в их семье почти взрослой.
Отец изрубил ёлку
Катька осталась в доме одна, она долго смотрела телевизор, который то моргал, то исходил полосами, и не заметила, как уснула.
Проснулась она от страшного грохота, кто-то большой и страшный ломился в дверь, стараясь сорвать её с петель.
- Анька, стерва, открывай! Что, мужа не ждёшь? Обрадовалась, что меня нет?
Дверь, наконец-то, поддалась, вылетела вертушка, которую отец сам же и сделал, чтобы запираться изнутри. Увидев заправленную кровать, он взревел зверем:
- Где? Где эта тварь? Убью!
Он заметил влипшую в угол Катьку и, схватив девочку за косу, выволок на середину избы.
- Где твоя продажная мать? Говори! Убью!
- Она уехала с Николаем Ильичом в Першино, подарки развозить…
- Что? Что ты сказала?
Сильной рукой он отшвырнул Катьку обратно в угол, она больно ударилась головой об косяк, рассекла лоб, но не заревела, просто, размазывая кровь по лицу, постаралась сделаться ещё меньше и незаметнее.
А взбесившийся отец выскочил на крыльцо, схватил топор, воткнутый в вязанку дров, приготовленных для утренней топки, и начал крушить всё, что попадалось на глаза.
Первым делом он уронил ёлку, жалобно зазвенели игрушки, послышался хруст раздавленного стекла. Он изрубил всё дерево на маленькие кусочки, будто готовил сечку для коровы, чтобы ей было легче жевать еловые лапы. Порой лезвие топора падало совсем близко к Катькиным ногам, и ей казалось, что, если отец промахнется хоть на сантиметр, то непременно отрубит ей пальцы.
Покончив с ёлкой, отец принялся за шкаф с одеждой, каждое мамино платье он рубил с особым наслаждением, и даже, когда под руку попала Оксанкина форма, он не заметил, изрубил и её. И только устав, он поднялся, окинул сумасшедшим взглядом комнату и вышел. Больше Катька его не видела.
Она сунула ноги в катаники и побежала к бабуле на соседнюю улицу. Но рассказать бабуле она ничего не смогла, от страха у Катьки отнялся язык. Она слегла с высокой температурой и проболела целую неделю, а потому и не знала, что случилось дальше.
Безудержная радость
А дальше – отец нашёл маму. Николай Ильич, маленький тщедушный старикашка в костюме Деда Мороза не сумел её защитить, отец одним ударом отбросил его так далеко в сугроб, что Николай Ильич уже прощался с жизнью, не чая даже остаться в живых.
Маму отец бил долго и с остервенением. И только, когда понял, что его жертва больше не подает никаких признаков жизни, угомонился. Грязно выругавшись, отец завёл ржавый «Москвичонок» Николая Ильича и погнал неведомо куда.
Пока-то Николай Ильич доковылял до ближайшей деревни, пока-то приехала машина «Скорой помощи», мама потеряла много крови и сильно замёрзла, от обморожения её спасло только зимнее пальто, которое было надето под костюм Снегурочки.
Надежды, что она выживет, почти не было. Катька каждый день бегала в Першино, где была их больничка, пять километров ей казались ерундой. Она клала свою озябшую ладошку на мамин лоб и с мольбой глядела на неё огромными испуганными глазами.
Вопреки всем неблагоприятным прогнозам мама выздоровела и даже вышла на работу, только вот корову Зорьку бабуся без неё продала, потому что с дойкой у Оксанки ничего не получалось, она всякий раз ревела горькими слезами, ручонки у неё распухали, да и денег на мамино лечение потребовалось немало.
Теперь в Катькином доме поселилась зловещая тишина, семья жила в напряжённом ожидании, потому что отец пропал, его искали, но не нашли, и никто не знал, в какой момент он вернётся…
Катька поднялась с брёвнышка и побрела домой, чтобы предупредить мать, пусть она бежит к бабуле, пусть прячется. Калитка оказалась открытой, она вошла в дом и увидела мать, сидевшую на стуле посреди комнаты. Мать плакала, на голове её был повязан чёрный платок.
- Доченька, нет у нас больше папки… Он утонул…
Мать даже не ожидала, что из маленького Катькиного горлышка вылетит такой победный клич:
- Ура-а-а!
- Катя, доченька, он же отец твой…
И вдруг поняв, что к девочке вернулась речь, обняла её и заревела в голос.