О подарке соседки по коммунальной квартире, находках на нью-йоркском блошином рынке, старой открытке и "погоне за счастьем" рассказывает Борис Гамиловский.
Эта московская история началась в далеком 1965 году, когда моя семья переезжала в новую отдельную квартиру в Измайлово из моего любимого Курбатовского переулка (улица Климашкина в наши дни). Одна из соседок, Алла Федоровна Кукотенко, которую я называл тётей Алей, вручила мне на память несколько книг: двухтомник Хемингуэйя, «Жизнь взаймы» Ремарка и какой-то рулон, завернутый в газету.
- Дома, дома посмотришь, — сказала она торопливо, видя мою попытку заглянуть внутрь.
Посмотрел я только через пару недель.
Содержимое меня не особо впечатлило. Офорт - копия достаточно известной и популярной картины (об этом я узнал гораздо позже) немецкого художника второй половины ХIХ века Рудольфа Фридриха Геннеберга «Погоня за счастьем». Меня, семнадцатилетнего юношу второй половины ХХ века, воспитанного на полотнах русских художников, знакомого с живописью Босха, Брейгеля, Дюрера, неизвестный Геннеберг со своим фантастически-сказочным сюжетом совсем не тронул.
Тётю Алю я поблагодарил, её напутствие и пожелания быть реалистом по жизни и т.д. и т.п прослушал по телефону в пол-уха, а Геннеберга засунул подальше на антресоли — не вешать же кусок ватмана размером с метр на полметра на стенку, где уже висели фотографии Битлз.
Через 50 лет я прилетел в гости к своему одногруппнику по институту в Нью-Йорк. Его сын, Мишка, которого я знал с пеленок, занимался продажей недвижимости, вкладывал деньги в промышленные здания, которые переделывал в жилые помещения — лофты. Для интерьеров этих лофтов мой друг любил мотаться по блошиным рынкам США, выискивая какую-либо необычную штуковину для этих помещений. Мой приезд совпал с открытием очередного блошиного рынка с двумя тысячами арт-диллеров всякой всячины, на которую приезжали тысячи, тысячи покупателей. Поехали и мы.
Хорошо, что мой товарищ заказал мотель вблизи этого городка, а скорее поселка. Заказал поздновато, поэтому только мотель, а не гостиницу, и не в этом поселке, а в получасе езды от этого пиршества «барахла». Другу нужны были конкретные арт-диллеры, поэтому он не задерживался там, где мне хотелось постоять, посмотреть, потрогать, поговорить с продавцом. Мы разбежались, договорившись созвониться.
Переходя от одного стола к другому, от палатки к палатке я наткнулся на стационарное небольшое деревянное строение с надписью «Post-office». Почты там не было, но сидели продавцы открыток, марок, букинистических журналов, книг, всякой бумажной продукции.
Русских, советских марок я не нашел, перешел к продавцу открыток, где в ящичках с надписью «Европейские города» обнаружились чудные старинные открытки Москвы. Я не филокартист, но вдали от любимого города так приятно было увидеть (и приобрести) что-то родное. А рядом лежали открытки стопкой, которые я стал пересматривать. Большинство из них были использованными: с текстами, проштампованными марками.
На одной из них (вспоминаю, как у меня учащенно забилось в тот момент сердце) я увидел знакомую картину Геннеберга «Погоня за счастьем». Более того, на обороте был написан русский текст, который я привожу:
«Славная … (имя неразборчиво). Вчера получилось письмо, полное отчаянья… Оно ошеломило меня… тем более, что после последних писем, полных восторга и радости, это последнее письмо твоё ужасно неожиданно… Это письмо до того расстроило меня, что представить себе не можешь. Я вне себя! Жду с нетерпением твоего ответа на мои последние письма».
Внизу неразборчивая подпись. А на лицевой стороне надпись, с которой могут согласиться наверняка половина населения планеты: «Этот сюжет поразительный символ наших судеб...»:
Эта открытка, может быть, купленная в Берлинской национальной галереи, где находится картина Рудольфа Фридриха Геннеберга, была послана из России (город мною не установлен) в 1913 году, я определил это по почтовому штампу.
Еще не началась Первая мировая в Европе, Николаевская Россия на пике своего экономического могущества, четыре года до Октябрьской революции и начала убийственной Гражданской войны, а сколько волнения, беспокойства, тревоги у отправительницы к своей подруге, живущей в Нью-Йорке.
Что происходит у адресата - женщины, покинувшей Россию в «погоне за счастьем»? Почему так резко меняется тон в письмах от «восторга и радости» до «последнее письмо твоё ужасно»?
И почему отправительница открытки объединяет свою судьбу и судьбу подруги словами, что «этот сюжет символ НАШИХ (выделено мною) судеб? Вопросы, вопросы, вопросы…
Прилетев в Москву, первым делом полез на антресоли и достал офорт. К счастью, он почти не пострадал. В мастерской заказал раму, «Погоню...» отвез на дачу, повесил в столовой.
Поднимая бокал вина, смотрю на героя картины, устремляющегося вслед за ускользающим, уносящимся от него видением прекрасной обнаженной женщины, на другую, лежащую без чувств, на смерть в образе скелета и думаю о том, как сложились судьбы неизвестных мне молодых (я уверен, что молодых) подруг, оказавшихся по разные стороны океана.
Что лучше: осмотрительность, надежность, стабильность или призрачное, маячащее где-то вдалеке счастье?..
Сам я, видимо, прислушался к словам тёти Али, не гонялся за мифическим счастьем, а был реалистом. #борис гамиловский