«Юрик совсем на тройки скатился. Последний класс. Куда он со своими оценками поступит? Почему ему плевать на будущее? Я в его возрасте не такая была. К чему-то стремилась. У него это началось, как мы с Гошей расстались. Интересно, какой бы он был…».
Загорелся и замигал на светофоре зеленый. Вика осторожно перешагнула снежную слякоть у бордюра и ступила узконосым замшевым сапогом на проезжую часть.
Думая о сыне, Вика ощущала тревогу, от которой вставал в горле острый ком. Вика переключилась на другое. «После парикмахерской зайти на почту. Продуктов купить. Список на столе оставила. Творог не забыть, завтра сырников сделать. Пилку электрическую для натоптышей. Стара я уже на каблуках ходить».
Она смотрела под ноги, обходя серую клейковатую жижу и увиливая от столкновения со встречными пешеходами. Слева завизжала женщина. Вика оглянулась. На нее неслась серебристая машина с широко расставленными фарами, между которыми блеснул перечеркнутый логотип. Вика увидела вытянутое в безмолвном крике лицо водителя. «Не старше Юрика», - подумала она. Удар подбросил ее, перевернул, швырнул на капот и выкинул под колеса. Водитель затормозил, но машину протащило еще несколько метров, увлекая колесами мертвое уже тело.
Вика стояла на другой стороне дороги рядом со светофором и смотрела на сбитую женщину. Тело было изуродовано: голова вывернулась назад, лицо залито кровью, руки, раскинутые в стороны, похожи на крылья. С одной из ног слетел сапог. Вика недавно купила себе такие же, замшевые с острыми носами, на тонких высоких каблуках. Как такой узкий сапог мог слететь с ноги? Вика посмотрела на лицо мертвой женщины и брезгливо отвела взгляд. Стало жаль ее, только что была жива, и, наверное, даже не думала, что все закончится. «Интересно, что станет с телом?» - подумала Вика.
Кто-то кричал: «Вызовите скорую! Скорую, срочно!». Кто-то уже вызывал. Водитель - белобрысый ушастый парень с бледным лицом, вышел из машины и смотрел на мертвую женщину. Его застывшая фигура показалась Вике мертвее лежащего на асфальте тела, которое в силу своей неестественности будто лишалось всего человеческого и переходило в класс вещей. Водитель шептал: «Это неправда! Не может быть! Господи. Не может быть, неправда», - но губы его почему-то не шевелились.
Приехала скорая и полиция. Водителя увели в полицейскую машину. Вика хотела было последовать за ним, но мертвое тело казалось интереснее. Какое-то непонятное любопытство приковывало ее к трупу неизвестной женщины. Тело неловко укладывали на носилки, грузили в скорую, везли, накрытое салатовой простыней, по вечерним пробкам. Вика видела все из салона скорой и как бы сверху, одновременно снаружи и изнутри. Все было в легкой дымке, будто где-то пожар, и дымом заволокло воздух. Но запаха не было. И Вика не могла понять, снится ей сон или все взаправду.
Вика проснулась раньше будильника. Или будильник не звонил? Она не могла вспомнить, какой сегодня день, выходной или рабочий. Посмотрела на календарь в часах. Четверг двадцать четвертое ноября. Рабочий.
Вика вскочила и поняла, что чувствует себя непривычно. В каждом движении, в каждой мысли были легкость и чистота, кристальная ясность в окружающих предметах. Вика будто трогала их взглядом. Постельное бирюзовое белье лежало крупными выпуклыми складками, дверца шкафа казалась рельефной под слоем лака: древесные линии жизни и янтарная глубина, переход из темно-коричневого в светло-серый. Репродукция Матисса светилась: танцовщицы будто выдвинулись из полотна, мускулы их красных тел переливались, доставляя телесную радость Вике, будто это она сама несется в хороводе на зеленом лугу посреди синего неба. Даже пыль на мебели была чем-то удивительным: бархатистая, ощутимо-мягкая.
За окном над крышами начиналась мистерия, всходило Солнце. Ширилась оранжево-пурпурная линия рассвета, приоткрывая завесу в иной мир, из которого уже выглядывало красное остекленевшее со сна око. Вика засмотрелась, чувствуя себя не столько зрителем, сколько частью всего.
Наконец она оглядела себя. Одетая в ночную рубашку, она выглядела как обычно, но тела не чувствовала. Не было привычных тянущих по утрам ощущений, от которых с возрастом все сложней избавляться: не болела поясница, не ныл низ живота, в голове не пульсировал отдаленно нерв. Тела будто не было. Совсем как в молодости, когда она этого еще не ценила. Теперь Вика понимала, какое счастье – тело не ощущать, не чувствовать постоянно его ноющей боли.
«Может я была в каком-то удивительном спа, из которого вышла обновлённой и легкой?» - подумала она.
Вика улыбнулась и открыла дверь ванной. Хотелось посмотреть на свое лицо, может быть и оно каким-то чудесным образом изменилось после процедуры, про которую Вика не помнила. Краем глаза она заметила на краю стиральной машинки синий стакан с зубными щетками, показалось, что задела его локтем. Вика дернулась, чтобы поймать, но стакан стоял на месте. «Странно», - она подошла к раковине, посмотрела в перламутровое зеркало. В нем отражались кафельные стены ванной комнаты, полосатая шторка из Икеи, дверь. Вики не было. Она поднесла к зеркалу руку и помахала. Отражения не было. Вика потрогала свое лицо, все было ощутимо: нос, лоб, щеки. А в зеркале пустота. Вика попробовала включить воду, взялась за кран, но пальцы прошли сквозь металл и встретились друг с другом. Вика попыталась еще раз, но рука снова прошла насквозь. В ужасе Вика хваталась за все предметы: зубные щетка, раковина, крем, ополаскиватель для рта – ничего из этого больше не являлось материальным.
В ванную зашла бывшая свекровь. Откуда она?
- Зеркало надо занавешивать, когда покойник, - раздраженно сказала она кому-то. Вику она не заметила, и тянулась, пытаясь зацепить наволочкой край зеркала сверху. - Да, Господи ты боже мой, - выругалась она.
Вика вышла из ванной. На кухне сидели Юрик и его отец. Оба сидели ссутулившись, будто что-то давило на них.
- Что будешь делать, сын?
- Не знаю, - Юрик пожал плечами.
- Гошенька, пойди помоги мне, - раздался из ванной голос свекрови.
Юрик остался один. Худые подростковые плечи его выпирали, он низко опустил голову. Вика подошла и обняла сына. «Почему я ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Я - урод. Моральный урод. Пластиковый, как пакет. И все как будто нереальное. Может, она просто уехала. Сейчас откроется дверь, войдет и скажет: «Снусмумрик, чего сидишь? В школу опаздываешь».
Вика поняла, что слышит мысли сына.
- Снусмумрик, - ласково позвала она. Он не откликнулся, даже не обернулся. - Я здесь, я не уехала! – она погладила его по голове, но он не обратил внимание. Какая-то страшная догадка зашевелилась в ней неприятным холодным беспокойством.
Вошел отец Юрика.
- Ну что сын, надо решить, когда переедешь.
- Не собираюсь никуда переезжать, - тихо, враждебно сказал Юрик.
- И что, будешь один жить? – Георгий испытующе посмотрел на сына. – Ты пока несовершеннолетний. И я не могу позволить …
- Ты потерял право позволять, когда бросил мать.
- Зачем ты так?
- Как?
- Ты не знаешь, что такое, жить с женщиной, которая всегда несчастна.
- Она не была несчастной.
- Ты не знаешь ее как я.
В Вике поднялось почти забытое, но хорошо знакомое, как вкус овсянки, чувство, которое она испытывала к бывшему мужу. Жалость и презрение, которые, поворачиваясь разными сторонами, то умиляли, то раздражали Вику. Она так четко ощутила сейчас эту двусторонность чувства, из которого лепилась ее любовь.
Вика всмотрелась в бывшего мужа. Что такого он знал о ней, чего она не знала сама?
Она попыталась прочитать его мысли, но вместо этого почему-то перенеслась в прошлое. Воспоминания казались живыми, будто она снова переживала их.
Они сидели на кухне по разные стороны стола и старались не смотреть друг на друга. Вика бессмысленно водила пальцем по столешнице и наблюдала, как расплываются от слез, застилавших глаза, древесные линии жизни. Она мучительно обдумывала все снова и снова, пытаясь найти выход из капкана, в который они оба попали, выход, от которого не будет больно. Она посмотрела на мужа. Он сидел растерянный и ошеломленный.
- Я не вижу способа, как мы могли бы склеить все, - устало сказала Вика. - Я больше не могу так. Я хочу развода.
- Хорошо. Давай разводиться.
Вика посмотрела на него испуганно, лицо ее сморщилось, потекли слезы. Несмотря ни на что, она все же надеялась, что он станет умолять, поклянется, что любит только ее. Ей хотелось от него признания, что она – смысл его жизни. Но он в этот момент (и сейчас, вспоминая, Вика ясно поняла это) взвешивал на внутренних весах детей: пятилетнего Юрика, который через год-два пойдет в школу и нерожденную еще Олю, которой была уже беременна его любовница. Если бы на этих весах оказался вместе с Юриком второй ребенок, их семья перевесила бы, и муж остался. А так выходило, что он больше нужен там.
Вглядываясь в свое прошлое, Вика видела, что логика мужа была менее эгоистичной, чем ее. Глупо было требовать от него какого-то особого отношения, другой любви кроме той житейской заботы, которую он мог дать ей как матери своего ребенка. Ему тоже больно было расставаться, не так, конечно, как ей, когда казалось, что отрываешь часть себя, но все же. Она увидела в муже того растерянного мальчика, которого одновременно презирала и любила, мальчика, который старается измерить мир линейкой, подвести статистическую основу под хаотические события мира, чтобы упорядочить его. Этот мальчик боялся женщин, как проявления непостижимого хаоса, не поддающегося линейке. Поэтому он всегда в конечном итоге отдалялся от женщины, боясь чего-то непредвиденного и абсурдного, как, например, ее аборт. А она, что сделала она, чтобы помочь ему разобраться? Ничего. Она только подтвердила его опасения, только доказала его страхи. Вике стало так горько от того, что она не смогла понять мужа. А сына? Понимала ли она Юрика когда-нибудь?
Продолжение здесь
#рассказ #отношения #мистика #современная литература #читать дзен #литература дзен #чтение онлайн #косовская мария #рассказы