Виталий Кузьмич Штанько всю свою скучноватую жизнь прожил в поселке городского типа Васильевский Мох. Любил он танцы, любил жену и, разумеется, очень любил тёлок.
Да и что же еще, думал про себя Виталий Кузьмич, может радовать в этом унылом поселке, в котором и нет ничего кроме торфопредприятия и исправительно-трудовой колонии, а единственная достопримечательность - братская могила воинов Великой Отечественной? Ну, нет! Только телки приносили ему радость. Он думал о них утром, идя на работу. Преданно заботился о них в течение дня. Восхищенно рассказывал о них любимой жене Люсечке, вечером за чаем:
- Буренка сегодня так мне радовалась, как увидела! Аж прыгала, как щеночек!
- У Зоиньки такие глаза! Смотрит на меня, как влюбленная!
- Маруська теленочком разродилась. Так мучилась бедная. Так жалко ее.
Жена Люсечка восхищенно слушала. Такой умный! Такой внимательный! Увлеченный любимым делом, Виталечка становился неотразим. На всех просторах нашей необъятной родины, не нашлось бы племсвохоза способного похвастаться таким увлеченным, грамотным и преданным своему делу скотником. Его коллеги по работе сперва посмеивались над ним. Убирай навоз, кидай солому на подстилку – вот и все твои дела. Но нет, Виталечка был не из тех, кто работал для галочки. Он читал, просвещался, образовывался. Всегда своими силами и всегда ради любимого дела. Коровы, благодаря его долгим стараниям, в итоге получили матрасы. Матрасы! Весь поселок говорил об этом полгода! Начитавшись полезных статей в профессиональных журналах, он принялся увещевать руководство совхоза. Сначала, все решили, что он шутит. Потом – что сошел с ума. Но Виталий Кузьмич не успокаивался. Повышение надоев, сокращение затрат и трудозатрат на обновление органической подстилки, экономическая целесообразность, сроки окупаемости… Все это нужно правильно преподнести: публичные выступления, основы продающей презентации, ключевые потребности покупателя и методы маркетинговой стимуляции по ведущей потребности… Даже издавна очарованная своим мужем и его манерой изложения мысли, Люсечка была обескуражена, когда Виталий Кузьмич убедил свое прижимистое и, по-честному, туповатое руководство обеспечить стойло-места для своих любимых бурёночек специальными матрасами.
Поселок это обсуждал, поселок над этим шутил, поселок смеялся над сумасшедшим скотником Штанько… Издевательства и насмешки Виталий Кузьмич сносил легко. Игнорировал, зная, что прав. Издевательства и насмешки длились полгода, а потом появились результаты.
Повышение надоев, сокращение затрат и трудозатрат на обновление органической подстилки, экономическая целесообразность, сроки окупаемости, увеличение рождаемости, рост качества приплода. Предприятие увеличило долю племенного скота в общем поголовье Тверской области до 16%, а также нарастило численность реализуемого племенного молодняка до 130 голов и приказом министерства сельского хозяйства РФ включено в перечень организаций по племенному животноводству как племенной репродуктор по разведению крупного рогатого скота молочного направления.
Вишенкой на торте стало приглашение, поступившее на имя руководства совхоза, для выступления на сельскохозяйственной конференции в Твери.
Споры о составе делегации длились дня четыре. Было много взаимных оскорблений и криков, две или три драки, попойка и танцы. А потом, не с первой попытки, директор совхоза прочел название конференциии: «Проблемы интенсификации производства продуктов животноводства». Нахмурился. Сунул приглашение под нос своему заместителю:
-А ну, прочитай это вслух.
Заместитель покраснел. Затем побледнел. Снова покраснел. Ноздри раздулись. Громко задышал…
- Пал Асилич… Я чё та это… Ну всмысле… Это…
- Ясно, зови завхоза. – С завхозом история повторилась. Как-то сам собой организовался конкурс по прочтению приглашения. Абсолютным чемпионом стала бухгалтер совхоза, Елизавета Моисеевна Гусь, осилившая слово «интенсификация» всего с третьего раза. Елизавета Моисеевна вся светилась, но директор все хмурился:
- А позовите сюда Штанько.
- Скотника?
- Скотника.
После недолгой беседы, состав делегации был определен: директор, бухгалтер и скотник. Остальные грустно разбрелись по домам.
Когда Люсечка Штанько узнала, что ее мужа, простого казалось бы скотника, отправляют представлять весь совхоз, она была вне себя от счастья. Не куда-то, а в саму Тверь! Не зачем-то, а на конференцию! Делегатом! Она суетилась и бегала, собирая его. Откопала на чердаке костюм, оставшийся со дня свадьбы, начистила туфли, строго наказав не надевать их кроме как уже на конференции. А что он там кушать будет? Это даже не на один день! Сам Виталий Кузьмич не особенно думал о таких вещах. Обескураженный, он торопливо и старательно готовил доклад, о реализованном в рамках совхоза, передовом опыте мирового скотоводства. Он погрузился в доклад, в свои журналы и книги и последние дни до отъезда провел как в забытьи. В УАЗ, специально выделенный совхозом для поездки, Виталия Кузьмича вели чуть ли не под руки. Потом поездка, город, конференция. Люди, люди, люди… Так их много, так шумно. Непривычно и некомфортно. Страшно.
На сцену для доклада Виталий Кузьмич поднимался, как на эшафот. Он уже не думал о своих буренках, не думал стойлах. Думал только о жене. Скорее бы вернуться к ней. Выпить с ней чаю. Говорить и рассказывать только ей и только для нее. Спрятаться от этого грозного роя сотен голосов под крышей своего маленького уютного дома. И не так уж уныл и скучен ПГТ Васильевский мох. Там спокойно, там тихо, там все так привычно…
В центре сцены, у микрофона Виталий Кузьмич с трудом оторвал напуганный взор от собственных трясущихся рук, судорожно сжавших тонкий доклад. Осмотрел людей в зале. Все в костюмах. Серьезные. «Что им рассказывать? Кто их может чему-то учить? Я? Скотник Штанько?». Во встревоженный мозг Виталия Кузьмича, безмолвным пауком вползла паника. Ком тошноты сдавил горло. В самым последний момент, когда тело уже было готово позорно бежать, в толпе попались знакомые глаза Елизаветы Моисеевны.
Виталий Кузьмич раньше редко сталкивался с бухгалтером и впечатление о ней имел не самое лучшее. Огромная злая баба, в пошлом сарафане, в пошлых туфлях. Ее пошлый влажный рот, орущий «Премии повычетаю!». Бухгалтер и сама недолюбливала Штанько скотника, но Штанько делегат произвел на нее кардинально иное впечатление. Елизавета Моисеевна смотрела на него распахнув восторженные глаза как на рок-звезду, как на проповедника, как на полубога, спустившегося с Олимпа.
Виталий Кузьмич уцепился за этот взгляд всей перепуганной душонкой и заговорил. Доклад пошел живо, побежал как ручеек, все набирая и набирая уверенности и силы. Его слушали и слушали внимательно, но говорил он уже только для нее. «Глаза у нее, как у Зоиньки», проскакивало у него. «Так рада за меня. Как Буренка когда встречает». Он говорил и говорил. Елизавета Моисеевна влюблялась и влюблялась.
Вечером был банкет. Сначала официальный. За столами. С салатами в бессмысленных тарталетках на пол укуса, и никому не интересной шипучкой. Позже – нормальный. С самогоном, баяном и танцами в сквере за отелем. И с Елизаветой Моисеевной, глядящей ласковым как у Буренки взором…
Вернувшись в Васильевский мох, Виталий Кузьмич во всем сознался жене. Люсечка рыдала, ругала бранными словами и умоляла не бросать, но как дальше жить с ней рядом? Как дальше смотреть ей в глаза? Он ушел. Ушел не к Елизавете Моисеевне Гусь, огромной пошлой бабе в пошлом сарафане. Ушел в никуда. Вернулся в дом старого отца. Проклял танцы, от них одни беды. С трудом забыл жену. И осталась у Виталия Кузьмича одна единственная любовь до конца жизни – тёлки.