Сейчас осталось очень мало людей, помнящих день смерти Сталина. Но составить свое представление о реакции народа на это событие сегодня могут все – по книгам, статьям и фильмам.
Если определить эту реакцию коротко, она была такой: умер Бог! (пишу с заглавной не только потому, что так нынче велено – с большой буквы написали бы и жившие тогда; хотя, по правде говоря, в основной массе были безбожниками). Люди ощущали себя полностью потерянными и еще долго потом отходили от шока, привыкая к тому, что всегдашний второй план рулит ими не понарошку, а на самом деле - и воображает, что может что-то сделать вместо товарища Сталина.
Вера в головах – вещь сильная. При этом я имею в виду не одну религиозную веру – любую. Ее перекраивать - значит выбрасывать на помойку часть вполне еще справных вещей, служивших тебе верой и правдой долгие годы да и сейчас выглядящих почти как новые. Другую часть надо переделывать под новые реалии, а как - непонятно: нет у тебя такой привычки - переделывать свои взгляды.
Мой отец до конца своей жизни оставался сталинистом. Свержение с пьедестала идола своего поколения он Хрущеву не простил. Допускаю, что внутри себя стал к нему слегка помягче, когда в годы хрущевского же правления был награжден орденом («ну ладно, ладно, видят все же, кто ломит, а кто нет»), но нет, не простил. «За Родину, за Сталина!» сильно засело.
За долгие годы правления тот дядя, который сидит наверху (даже тогда, когда он сидит под нами, например, в каком-нибудь бункере), неизбежно становится частью нашей жизни, можно сказать, даже предметом повседневного быта. Скажете: да я о нем, бывает, на неделю забываю. А вы и про чекушечку, спрятанную от жены в валенок, иногда даже на восемь дней забыть можете. Но она лежит и в нужный час дело свое делает.
Вопросы религиозной веры я здесь не задеваю. Во-первых – и в-главных, - некоторые мои друзья и родные люди верующие, и я их чувства не из-за идиотического закона, а «по своему хотенью» задевать никак не хочу. Во-вторых, вопросы эти очень серьезные, они занимают большое место в моих мыслях об устройстве жизни, вообще о человеке и обществе, и так, по верхам, мимоходом о них говорить не хочется.
Скажу в этой связи лишь одно. Законодательством мне не запрещено быть атеистом. Однако в этом есть вот какая закавыка. Сама внутренняя форма слова «атеист» предполагает отрицание существования бога. И вот, в каком-то разговоре на меня «наезжают» аргументом «от бога». Я отвечаю: «Бога нет». Меня под микитки? В каталажку? А что еще больше может ранить чувства верующего, чем отрицание того, что является для него основой и смыслом всей здешней и «тамошней» жизни? Мне оставляют только такое личное кредо: я атеист, и бог есть? Чтобы быть в ладах с законодательством.
Вера – вещь сильная, и очевидность происходящего не может ее поколебать. Очевидность связана с приземленными, повседневными вещами, с людскими поступками, а вера – она в выси, реет неколебимо надо всем этим и не дает себя замарать никакой жизненной пошлостью; она же и внизу, образует твердь под твоими ногами, не дает провалиться в неверие и питает твои ноги, а через них позвоночный столб, а через столб – голову живительными силами земли наподобие Антея.
Веру не поколеблет Марина Овсянникова. Вот тут – стоп. Тут возникают разные «не поколеблет». Есть люди, сознательно и тщательно разработавшие для своего обихода пропутинскую платформу. Они на каждое contra внутри себя сочинили достойное pro. Мотором такой нешуточной внутренней работы выступает практичность лично заинтересованного человека. Ты на хорошей должности, сын устроен в Газпром, депутат от Единой России твой школьный товарищ…
И все хорошо. И пусть бы. И пожелаем каждому такого товарища. Нет у тебя товарища – заведи, дружок, хотя бы в ЛДПР или в ЛГБТ (нет, отставить, последнее уберем). Одного не надо: говорить, что эти твои интересы – это интересы всей России.
Интересы не в том смысле, что кому-то из нас прямо сейчас не нужно жить лучше. Когда мы спорим с братом, он делает мне одолжение, признает, что в стране не то что поворовывают, а очень даже сильно воруют. «И пусть воруют», - говорит он, - «главное, моей семье на жизнь хватает». А я часто думаю: «Как мы недооцениваем наши богатства! Воруют, воруют все беззастенчивее, а все что-то остается». Правда, остается только пока. Брат не задумывается над тем, что в итоге останется его внукам. И о другом, наравне с этим: его внукам жить среди людей, поколениями воспитанных на идеологии воровства. И если он в собственной работе по воспитанию последует лекалам наших родителей, итогом будет то, что его потомки в том обществе будут париями.
Вообще, надо заметить, что человек, сосредоточенный на сиюминутном, воспринимает многие важные вещи как абстракции. Или как не касающиеся или слабо касающиеся его самого.
Другие люди, не имеющие отчетливых объективных причин стоять горой за власть, поддерживают ее, потому что эта власть – «наша». «Что в ней нашего?» - такой простой вопрос их сбил бы, но не собьет: в них воспитано убеждение, что есть вражеские «они» и есть героически противостоящие «мы». И все что угодно скверное, подлое, практически невыгодное для них самих, что может сопутствовать их повседневной жизни здесь, оно ничто по сравнению со всегдашними угрозами оттуда.
Думаю, в первых рядах этих людей не затерялись и коммунисты. Карл Маркс не бог, он в чем-то ошибался, как ошибаются все люди. Но он головища! Коммунисты, а что он говорил про капитализм, про угнетение, про захватнические войны? Мы в каком строе живем, дорогие товарищи? А профсоюзы у нашего пролетариата существуют?
Итак, мы остановились на том, что одурманивавшая их телередакторша признается, что им врала. «Нет, она врет, что врала», - говорит стойкий путинец-телелюбитель. – Почему она врет? – Потому что такого не может быть». Ну и.., как любит говорить небезызвестный Валерий Карпин. А тут еще быстренько-быстренько экс-коллеги «находят» у Марины корыстные мотивы. Еще бы не нашли!
Ладно, Овсянниковой еще как-то могли «поверить, что надо не верить». А вот слово Верховного безальтернативно. Он может говорить, что хочет. За его словами никто никогда не будет следить. Очередной пример: затевая заварушку, он чинненько и благообразненько обещал, что захвата украинской земли не будет. А тут нате вам, военно-гражданские администрации, наша валюта, наше ТВ, взывания о присоединении… Мне скажут: люди оттуда взывают! А я отвечу: а когда какая-либо аннексия происходила по-другому? Всегда взывали. Но после ухода чужих сразу же отзывали.
Каждый из нас проживает собственную жизнь. Жизнь людьми понимается по-разному: для одного она - приключение, для другого – тяжкий, надсадный труд, для третьего – исполнение команд, приказов, регламентов, и т.д, и т.п. Так что можно сказать: живя в одно время, в одной стране, разные люди проживают разные жизни.
Конкретный человек проходит разные стадии жизненного пути. И только совсем молодой отделяет себя, будущего, от «вон того старика, который еле ковыляет, задерживая движение». Он не понимает, что тот старик – это он сам, только одетый в старческие одежды. Скажи ему, что, пусть он и понимает (умозрительно) свое будущее старение, оно не постигается им в главной сути: в будущем старческом теле будет заключен тот же самый он, та же самая душа. Он этого не поймет, не осознает. Для него он – это он сегодняшний, а будущий старик – совсем другой человек. «И пожалуйста, не надо нас соединять!». Но как пел Володя Высоцкий, пусть и по другому поводу «…а я тот же самый».
Так вот, ребята, жизнь проскакивает быстро. И не поддавайтесь так уж безоглядно сиюминутному, кажущемуся чрезвычайно выгодным. Все равно, на финише бабки подбивать придется. Перед самим собой.
ДО НАСТУПЛЕНИЯ 2030 ГОДА ОСТАЕТСЯ 2775 ДНЕЙ (ПОЧЕМУ Я ВЕДУ ЭТОТ ОТСЧЕТ, СМ. В "ЧЕГО НАМ НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ РЫВКА?").