Известие о грядущей свадьбе дочери – это всегда тревожно. Но кто-то, пряча тревогу вглубь, принимает его с радостью и душевным теплом, а кто-то… Моя подруга Татьяна относится как раз вот к этим, вторым.
Худ ли был мужик
Видно, что Татьяна нервничает, то достает из кармана сигаретку и, обламывая спички, торопливо прикуривает. То, будто спохватившись, сминает её и бросает в урну, хмуро глянув на меня, коротко, будто в оправдание, роняет:
- Да бросила я, бросила, видишь, даже зажигалки нет, но ведь когда башка от дум разрывается, то только сигареткой и спасёшься…
- Да не спасёшься… И от чего спасаться?
Мой приезд в город не случаен, ранёхонько утром Татьянин телефонный звонок вытащил меня из постели и заставил поторопиться, чтобы успеть на утренний автобус.
Голос у неё был очень тревожный, но это не насторожило меня, потому что не ново, она такой человек, чуть что и сразу бросается в панику, поэтому я особо и не обеспокоилась её звонком, но поехала, подруга всё-таки, к тому же помощи просит, да и не виделись с ней от самого лета. Знаю, расскажет мне то, что другим рассказать не может, и успокоится, она мне верит и счастливой считает, потому что у меня муж, за которым, как ей кажется, я живу, как за каменной стеной.
- Почему ты так думаешь? – удивляюсь я.
- А потому… Он мне, бывает, по-дружески руку пожмёт, я и то от него, как от батарейки, энергией заряжаюсь, а ты день и ночь рядом…
- А кто тебе мешал от твоего Петьки заряжаться? Худ ли был мужик, заряжал так заряжал, - пытаюсь я обратить в шутку наш непростой разговор.
- Да ну тебя! – отмахивается Татьяна. – Тебе бы только смеяться. От Петьки, между прочим, по отношению ко мне была одна сплошная несправедливость, она меня просто с ног сшибала и в грязь вбивала. Вот мне сорок лет, я без него уже двенадцать прожила, а несправедливость его до сих пор в душе ношу… У меня даже вспоминать его нету сил…
- Придумываешь всё, оправдание себе ищешь…
- Ничего не придумываю. Ты помнишь, как он дурака валял, когда я тогда на вечере с Колькой потанцевала? Помнишь? Он же меня целый вечер на мотоцикле по полю гонял, бегала от столба к столбу. А если бы догнал?
- Так за дело же гонял, Танька…
- Какое дело? Подумаешь, Колька меня в шею поцеловал, когда танцевали… А он, между прочим, мне ещё накануне почти в любви объяснился…
- Как это? Ты мне об этом не рассказывала…
- Так у нас же накануне медосмотр был, я бегу, тороплюсь, а Колька на крылечке стоит, поинтересовался, куда это я бегу. Я сказала, что на медосмотр. А он, представляешь, обнял меня за талию и говорит: «А сегодня, Танечка, мне поручили тебя осмотреть…». У меня так внутри всё и загорелось… А потом на вечере… Ну, ты сама знаешь…
- Знаю, знаю и твой поступок не одобряю, молодец Петька…
- Чего сразу молодец-то? Гонял бы Кольку, я-то при чём?
- А при том, что меня бы никакой Колька никогда бы не поцеловал, а ты, значит, не возражала… Вот и получила, чего же обижаться-то?
- Ну, допустим, в тот раз виновата я была… А вот когда он пьяницей меня назвал, думаешь, справедливо? Какая я пьяница, ты же сама мои возможности знаешь…
- Знаю, но… Мужик в командировке чуть не месяц, возвращается, а у тебя застолье подруг и Дашутка у бабушки…
- А что, нельзя? Это он разозлился потому, что с ним-то я не пила, неинтересно мне было с ним… А он злобу всё копил, чужая я ему стала, вот и ушёл… К молодой ушёл, хоть и я была не старуха, это уж теперь…
- Ой, ой! Не верю что-то я, что в сорок лет ты в старухи записалась. С чего это?
- Да как «с чего»? Дашка-то, паразитка, меня бабушкой надумала сделать…
- Да ты что! Беременная она, что ли? Вот это новость! Так ты меня из-за этого и вызвала?
- Никакой новости нет, не беременная она, вроде, а вызвала я тебя «из-за этого…»
Причалила к отцу
Вообще-то Татьяна живёт в Ростове. Оставила дочке Дашутке свою двухкомнатную квартиру и укатила в другой город в поисках удачи. Говорит, что хотела дочку к самостоятельности приучить, да и сама попытать счастья. Но со своим-то счастьем у неё как-то не особо получилось, а вот с дочкиной самостоятельностью, вроде, ничего.
Дашутка устроилась на работу, за квартиру исправно платила, порядок блюла, соседи ею нахвалиться не могли. Татьяне бы радоваться за дочку, а она приедет, построит её, по столу для острастки постучит, ногами потопает и отбывает восвояси. А Дашутка её выговоры во внимание не берёт, живёт и живёт себе тихо и размеренно.
Мне иной раз так и хочется сказать Татьяне: «Доченька-то у тебя вся в Петьку, самостоятельная…». Да разве скажешь? Подруга всё-таки, ещё обидится… Что там у неё-то в душе, не заглянешь… Может, и сама замечает, что дочура не в неё уродилась.
- Из-за чего «из-за этого» ты меня вызвала, если у Дашутки всё в порядке? У самой что ли проблемы? Говори, я же волнуюсь за тебя… Боюсь, когда ты такая…
- Скажи, разве мало ей душевного тепла отдано? Двадцать лет девке, могла бы и осознать, что я мать, что мне не всё равно? Конечно, у неё рассвет, а у меня закат, где уж ей понять? Она вон как цветёт, а я…
- Танька, ты что, дочке завидуешь? Вот дурочка…
- Не завидую, но всё-таки… Кавалер ведь у неё появился. В прошлый раз не показала мне его, сказала только: «Папа видел, ему нравится…» Представляешь? Я так и онемела, стою и слова сказать не могу, я, значит, далеко, а папа близко, и он для неё главный советчик.
Не зря же он её всё «Чаечка, Чаечка…» Причалила, значит, к отцу… Но в тот раз я стерпела, хоть и уехала с камнем на душе. А в этот раз приехала без предупреждения, рано приехала, ещё солнце из луж воду пило, стучусь… И открывает мне не доча моя, а какой-то тип с золотыми усами. Представляешь? Это он уже в моей квартире поселился…
- Почему в твоей? И в Петиной – тоже, квартиру-то, помнится, ему, как молодому специалисту, дали, это он её вам по доброте душевной оставил, с одной сумкой от вас ушёл, ты ж сама говорила…
- Ну, правильно, он и прописан до сих пор в этой квартире, но зачем же командовать?
«Отдайте Дашу в жены…»
Я вдыхаю сиреневый воздух и беру Татьяну за руку, говорю, заглядывая в её красивые, но наполненные гневом глаза:
- Угомонись! Может, твоя Дашутка сама молодого человека в дом взяла, может, дело к свадьбе…
Вижу, как Татьяна побледнела, сжав мою руку, а через минуту, зло прищурившись, начала выговаривать:
- И ты туда же! Радуешься, что дочка торопится меня бабушкой сделать… Какая свадьба? Ей же еще только двадцать недавно исполнилось, ребёнок совсем… Сомневаюсь я, что у неё с этим усатым что-то серьёзное выйдет, побалуется он с ней, дурочкой, и бросит…
- Таня, хватит сомневаться, ты себя-то забыла? В двадцать лет ты свою Дашутку уже за руку водила… Вспомни, как ты к своему Петьке из дома убежала, сказала, что только повидаться, а сама так и осталась. Вспомни, как грозился твой отец, а ты боялась признаться ему, что любишь Петю, что у вас с ним уже всё случилось. Вспомни, как мы с вами шли в деревню к твоим родителям руки твоей просить…
- Так Петька у отца всё-таки руки моей попросил. А этот?
- А этот не успел, ты, наверное, такой грозой на них налетела. Давай пойдём к ним, посидим, поговорим, по крайней мере узнаем его намерения.
Татьяна смотрит на меня с сожалением, она надеялась, что я займу её сторону и помогу разобраться с потенциальным зятем.
Мое предложение пойти на мировую что-то не очень её радует. Она с рождения такая, бунтарка, горячая до невозможности, мелкие обиды может возвести до вселенских масштабов. Потому-то и зовёт всякий раз на помощь меня, ей нравится моя неторопливость, рядом со мной и она остывает быстро.
Мы заходим с ней в магазин, покупаем пирожные и по сверкающей солнцем центральной улочке городка направляемся к её дому, около которого растут, обнявшись стволами две ивы. Мимоходом Татьяна проводит по веткам, будто гладит: «Петька сажал. В тот год, когда я Дашутку родила… Сколько лет-то прошло…»
Я вижу, как в окошке на втором этаже отодвинулась и опять задвинулась занавеска: нас заметили.
Я ничего не говорю Татьяне, мы молча поднимаемся, и я звоню. В открывшемся проёме двери стоит Даша, а рядом с ней тот самый парень с золотыми усами, в руках у него роскошный букет жёлтых хризантем. Внезапно он опускается на колено и, протянув Татьяне цветы, просит: «Татьяна Александровна, отдайте мне Дашу в жёны…»
Танька ревёт. Я – тоже. Вижу, как в проёме кухонной двери показывается лицо Пети. Он машет рукой: «Хватит нюни распускать, заходите, такое событие отметить надо…»
Дорогие читатели! Благодарю за лайки, комментарии и репосты!