Сергей Ивкин о книге Марии Вильковиской «Некоторые отрывочные сведения».
Что делает стихотворение стихотворением? На фестивале «InВерсия» в 2018 году с Дмитрием Веденяпиным мы договорились, что система пауз, лакуны, которые разрушают стандартное течение быта, мысли, музыки, позволяют наводить новые мосты, обнаруживать при перечтении новые смыслы. Висит в воздухе шар из листьев, физического ствола и ветвей нет, а форма дерева сохраняется. Это — стихотворение.
При встрече с верлибром каждый раз отходишь на несколько шагов, чтобы увидеть образ целиком, посмотреть, во что складываются листья без древесины, по форме понять: липа перед тобой или клён? Плачет это дерево или поёт, ворчит или смеётся? Чем листья держатся? Плачем, упрямством, гневом или радостью? Всем вместе? Нарушением законов гравитации в месте проявления этой гибридной эмоции? Стихотворение — всегда нарушение, шаг в сторону.
В конце прошлого века в США вышла антология фантастических рассказов «Секс с чужаками», прочитав её в 2021 году я понял, что в ней нет ни одного инопланетянина, каждая история — о «чужих» людях. Такими разными мы стали, что не можем уже представить себе «иной» разум, для которого все наши двадцать семь с половиной гендеров обретут общий знаменатель.
Но именно к такому «инакому» наблюдателю и обращается Мария Вильковиская (не персонаж, а напрямую автор), перед которым можно рассказать свою историю с чистого листа, без оглядки на обязательные табу и допущения, перед которым твой страх не будет «глупым», наблюдателю, который с равным вниманием посмотрит на таракана на краю кошачьей миски и на поэтку в обнимку с кошкой на пороге кухни. Потому что в проживании этой неважной для кого-то «глупости» заключён ключ к «серьёзным», глобальным вещам.
На чём базируется определение «свой/чужой»? На идеях? Так в одной семье могут быть совершенно несопоставимые убеждения, но «законы крови» удержат людей вместе:
Мы условились не говорить с родителями
о современном искусстве, политике, религии и гендере.
Что остается? Кулинария! (80)
Не работает «разделяющая» кухня. Теперь мы способны готовить на каждого члена семьи индивидуально, учитывая все мелкие капризы или самоограничения:
недавно жаловалась в кругу друзей что пишу уже
около пяти лет книгу креольской кухни
а она не кончается (103)
Каноны? Физические законы?
раньше люди не воспринимали синий
старое Presto нынче просто Allegro ma non troppo
дергаемся все быстрее
на укороченных волнах
нервы все тоньше
трепыхания чаще
пчелы и тараканы мигрируют в другие измерения (90)
Мир меняется всё стремительней, обмен ролями, обидами, страхами нашинковал общество настолько мелко, что просто необходим всё это «обнулить», найти такие смыслы и ценности, при которых накопленные границы станут не важны, например:
важно
когда есть дом куда вы можете прийти съесть горячего супа
теплым и облачным ноябрьским вечером (103)
Потому что сейчас, если подняться над Землёй и посмотреть со стороны, то человеком больше быть не захочется:
планета полностью колонизирована видом Homo sapiens
осталась свободной только небольшая территория
вокруг Южного полюса
покрытая льдами
остальная суша поделена на так называемые Nation States
доминирующий вид установил на этих участках свои порядки
часть живых существ населяющих планету помещена
в концентрационные лагеря в рамках «аграрного комплекса»
другие виды истребляются и вымирают по вине
земных колонизаторов
равнозначна ли разумность способности угнетать других? (35)
Но и не быть человеком нельзя… И что делать, если не пришли инопланетяне? Как выжить среди своих «чужих»?
и паническая атака была особенно яростна
в очередной раз поминая всуе
контролировала дыхание проговаривала стихи
выдумывала анекдоты
когда тебе плохо главное не скатываться
в аутоагрессию
аутоагрессию
аутоагрессию (96)
Развешивать в воздухе свой шёпот, «бормоты», перечислять ценности, складывать их в структуру, которая позволит тебе разогнуться из позы эмбриона, выпрямиться, начать дышать.
Вот Мария Вильковиская и выстраивает важные для неё воспоминания, чтобы не скатиться в «аутоагрессию», вывести энергию боли во что-то иное, разложить на её полки листья своей памяти. И обман группы «активисток», унижающих пригласившую их сторону, и «слабость» умирающего отца, и «развал» культуры бывшей Родины, и обретение «защиты» на чужбине, и собственную историю жизни, которая не укладывается в голове, распадается на фрагменты.
Читатель, отступи ещё на шаг, и ещё, выйди из себя, из своих привычек и норм, посмотри разом на текст и на себя читающего, реагирующего, стань инопланетянином, начни с белого листа:
самые лучшие враги алматинских художников —
алматинские художницы
самые лучшие враги феминисток — другие транс-феминистки
лучшие враги рептилоидов — иные рептилоиды
(— от кого ты меня защищаешь?
— от вот этих вот «пацанов»!)
самые лучшие враги суннитских праведников —
шиитские проповедники (55)
Пусть для тебя «война остроконечников с тупоконечниками» потеряет смысл. Тогда она потеряет смысл и для Марии. Невыносимо же постоянно жить внутри войны.
И тут надо сказать о самой Марии. Потому она и проговаривает, что ей постоянно приходится перемещаться из одной позиции в другую: родилась в Казахстане, который «скинул гнёт имперской русской культуры», переехала в Вену, где стала эмигранткой; училась на музыканта, а стала сразу поэтом, художником, философом, борцом; занимается деколониальным письмом и фем-повесткой, но сама же эти вещи в стихах проблематизирует — а помогают ли они, не увеличивают ли количество заборов? Понятно, что сомнение одного солдата войну не остановит, каждого в воздух не поднимешь. Даже вещи абсолютные и несомненные легко становятся поводом для вражды:
поскольку ни один ребе мулла батюшка или кто там
не допустят произвола со стороны покойника
им лишь бы втиснуть смерть в свои заорганизованные
унылые ритуальные рамки
и увеличить навалившуюся скорбь и подсознательную
вину наших близких (63)
Но всё-таки провести за руку одного единственного читателя через лабиринт переосмыслений — уже много, уже удача:
как же
затрахало это современное
и снобизм и махание жопой и эстетство и естественное
и безобразное (71)
Так читаешь эту книгу с космической орбиты и думаешь, что надо было «выйти в космос», чтобы затосковать о человеческой близости, о родстве, о доверии. Но при этом и отступишь на шаг — и вот уже некуда вернуться, ты — в вечной эмиграции, в вечном изгнании:
обидно но в элитизме
могут обвинить вообще голословно
в надувании щек в надувательстве институций и прочих
противоправных действиях о которых
и не помышляли
что год семнадцатый нам готовит?
с другой стороны
если не отменят макароны в них будет что положить (47)
Сидишь над «Некоторыми отрывочными сведениями» и не понимаешь: кто ты? с кем ты? куда идёшь? Зачем ты вообще начал думать? Когда моя жена подала на развод, она ответила регистратору на вопрос о причине: «Он заставлял меня думать». Василий Розанов утверждал, что русский человек, начав думать, перестаёт быть русским. На то всякий поэт — и не человек, а инопланетянин. Работая со звуком, он думает над тем, как дышит, как расставляет паузы в своём дыхании, как передаёт опыт своего дыхания другому:
и представляешь что сейчас откроется в ванную комнату дверь
и на пороге окажется доверенное лицо
которое скажет тебе все хорошо
с тобой все хорошо
ты здоров красива относительно молод
полна сил все необходимое под рукой ты прекрасна
и благополучен
и ты силишься представить себе это лицо или сущность
и не можешь
нет вариантов
никто не подходит не входит (42)
Этой книге в качестве доверенного лица необходим другой поэт. Способный замирать с автором в одном ритме, слышать её «стоп-слова». Эту книгу невозможно просто читать. Её нужно дополнять, дописывать, достраивать, взлетать на орбиту, падать с орбиты обратно во всю эту человеческую неразбериху:
любовь вечно не вовремя
валится с неба крупа
тепло ли тебе синяя?
тепло батюшка тепло
суженый тепло любимый (76)
Не авторский «костюм примеривать», а шить на собственных покойников:
дистанции нет (105)
Что изменит такой взгляд, такое понимание?
нам почти ничего не страшно особенно инопланетяне
мы приспособились к апокалипсису продолжаем
эксперименты с нашими немолодыми
но все еще полными страсти телесными симбионтами и иногда
другие женщины и мужчины и дети и животные и растения
и звезды и космос
тянут нам свет и тьму и подхватывают и берегут (21)
Даст больше бережности? Нежности? Внимания? «Подожди-подожди-подожди», — шепчешь самому себе. Подумай. Отступи от стандартного себя. Останься поэтом. Развешай эти стихи в воздухе. Различи ствол и ветви. Вспомни, зачем ты сам говоришь? Когда и как начинаешь отвечать другому?
#рецензия на книгу #современные поэты #стихи #современная поэзия