Говорят, шестое чувство есть у каждого человека. В какой степени оно развито и используется – другой вопрос, индивидуальный. Я, например, постаралась закрыть его еще лет двадцать назад, потому как жить с неизвестно откуда взявшимися предчувствиями очень тяжело. Все равно трудно что-то в жизни изменить. Не зря говорят, что написано на роду… Хотя как сказать! Наши священнослужители считают, что понятия судьбы нет, не существует. Что линия жизни зависит от самого человека – его действий, поступков, мыслей и т.д.
Где-то читала, что дети до шести лет очень тесно связаны с тонким миром. Поэтому многие «видения» и высказывания детей раннего возраста взрослым не понять. Считается, что ребенок фантазирует. Но это из области психологии или фантастики. А я хочу рассказать о некоторых случаях из своей жизни…Думаю, у каждого таких случаев может быть не меньше десятка.
Лето. Я нахожусь в пионерском лагере. У нас в отряде свободное время, когда зарядка и отрядное дело уже закончились, а до обеда еще час-полтора. Мы с девчонками сидим на скамейке возле своего корпуса и болтаем о том, о сем. День обычный – не выходной, когда приезжают родители проведать своих детей, будничный – даже день недели помню -вторник.
Разговор ни о чем, только Валя Шулепова, она старше меня на год, грустит и беспокоится. Ей зачем-то очень нужно повидаться с родителями. Она живет в селе за тридцать километров от нашего Павловска – в Воронцовке. И прекрасно понимает, что до выходных еще далеко, а очень надо – по-моему, что-то купить из личных вещей ей срочно нужно было. Позвонить, конечно, некуда и некому. На дворе – год 1973…какие там телефоны!
Мы с Валей дружим. Мне она нравится за спокойный характер, дружелюбие, рассудительность, опрятность. И вообще она очень симпатичная девчонка. Я ей сочувствую и одновременно собираю букетик из полевых цветочков и колосков. И вдруг совершенно неожиданно для самой себя говорю ей, глядя куда-то поверх Валиной головы, задумчиво так:
- Они сегодня приедут к тебе, на мотоцикле.
Валя ошарашенно смотрит на меня, не понимая, о чем я говорю:
- Кто приедет?
- Родители твои, - сама говорю, а сама себе удивляюсь. Как будто не сама по себе это знаю, а эта информация откуда-то ко мне неожиданно пришла.
Девчонки вокруг настораживаются:
- Откуда ты знаешь?
- Приедут, скоро, часа через полтора, - говорю уже уверенно и мысленно вижу событие, которое еще не случилось.
Скоро за Валей прибежал дежурный с поста у входных ворот лагеря и сказал, что к ней приехали родители, ждут ее. Помню, девчонки все были просто в шоке. А Валя потом рассказала, что у родителей были какие-то дела в городе, вот и заехали к ней по пути, так сказать.
Потом, конечно, девчонки пытались разузнать у меня про свое будущее, сделать своего рода прогноз. Но куда там! Откуда я могла это знать? Даже и не пыталась …
Второй случай тоже памятный…Середина или вторая половина восьмидесятых. У моей коллеги, с которой мы тесно дружим, Клавы Журавлевой, сын должен прийти из армии. Все – дембель. Клава его ждет, как всякая солдатская мать, с большим нетерпением. Но по всем подсчетам, он должен быть дома еще три дня назад. Но Вадика все нет. И связи, как водится, в те годы тоже нет. Все это мы обсудили не один раз на рабочем месте. А сейчас возвращаемся на рабочем автобусе домой. На часах – почти шесть часов вечера. В автобусе много людей. Клава сидит. Я стою на проходе рядом с ней. Не до разговоров. Клава вся своих мыслях и переживаниях. И вдруг ни с того, ни с сего я ей говорю:
- Он сегодня вечером приедет. Встречайте, жди …
- Кто? – не поняла Клава, глядя снизу вверх на меня.
- Вадик, - удивляясь сама себе, говорю я.
- Откуда ты знаешь? – Клава человек реальный, старший бухгалтер, не журналист-фантазер какой-то…
- Знаю, - говорю, а у самой аж дух захватывает: такими вещами не шутят!
На следующее утро Клава пришла на работу радостная, счастливая – встретила сына из армии. Все допытывалась: откуда ты узнала, что Вадик придет именно в этот вечер?
Да, дорогая наша Клава, светлая память тебе, подруга! Сама не знаю – откуда. Мне даже эта информация не успевает в мысли прийти – сразу с языка срывается, непереваренная.
Это были хорошие события или нейтральные. А вот, когда начала приходить информация о событиях не очень…мой организм стал резко реагировать.
Это было в 90-х годах. Мы с коллегой запланировали отпуск с 1 июля еще в январе – так требовали в отделе кадров, чтобы составить график отпусков. И готовы были пойти в отпуск строго по графику. Но в конце июня на нашем предприятии было проведено годовое собрание акционеров и принято решение опубликовать все постановления собрания в нашей газете «Гранит». Ничего не попишешь – порядок превыше всего! Мы с Ниной переписываем свои заявления на отпуск, отсрочивая его на 10 дней. И занимаемся выпуском газеты – начиная – от печатания материалов до печатания газеты в типографии, откуда мы ее привозили сами. Тираж весит 10 кг – тысяча экземпляров нашей многотиражки. Мы с Ниной с чувством исполненного долга и с со своей тяжелой, но такой дорогой нам ношей в руках, отправляемся на автобусную остановку, чтобы на городском автобусе доехать до нашей рабочей остановки. А потом привезти газету уже на предприятие. По дороге подходим к газетному киоску – тогда мы еще очень ждали свежую периодику. Киоскер уже откладывает мне газеты, начинает считать, и на меня вдруг накатывает такая волна беспокойства, что резко начинает кружиться голова, а в груди появляется какая-то ворочущаяся тяжесть, как при тошноте. Я с трудом опираюсь на прилавок и неожиданно говорю удивленной и встревоженной Нине:
- Нас ждет что-то плохое…
- Что? – Нина в шоке. – С чего ты взяла?
- Не знаю, - говорю с трудом. – Но связано это с нашим генеральным.
У нас с руководством предприятия и так были отношения напряженные. Но за последнее время вроде бы никаких прецедентов не было, в отпуск собираемся. Материалы в газете – чисто официальные. Это нас за наши журналистские расследования и острые репортажи не жалуют. Но сейчас-то что может быть?
Привозим газету в наш ГОК и меня вызывают не к генеральному, а к главному инженеру, который в этот день замещает генерального на время его однодневной командировки.
Виктор Тимофеевич расположен дружелюбно. У него на столе – мое заявление, которое он читает, и уже взял ручку, чтобы подписать, но при этом рассуждает о том, что впервые видит, как пишет журналист, его почерк:
- Я же ваши материалы читаю в основном в печатном виде, - говорит. - И мне всегда интересно, как выглядят ваши статьи в рукописном виде.
Я улыбаюсь, и, затаив дыхание, жду, когда он закончит свою витиеватую подпись, когда вдруг в кабинет без приглашения заходит начальник отдела кадров Ирина Федоровна. Видя нашу приятную беседу, она подсаживается к столу, потом нервно встает и уходит к окну. Видя, что Виктор Тимофеевич не прерывает беседу с журналистом, прерывает ее сама:
- Виктор Тимофеевич! Я вижу, что вы подписываете заявление для отдела кадров. Могу я узнать, что это?
- Девчата собрались в отпуск, - гудит своим мощным голосом главный инженер.
- Тогда у меня вопрос! – Ирина Федоровна с вызовом смотрит на меня. – Почему наша редакция просит перенести свой отпуск? Журналисты должны быть в отпуске уже 10 дней!
Виктор Тимофеевич настораживается. Смотрит на меня, ожидая объяснений. Я, уже предупрежденная откуда-то свыше о том, что день сегодня будет не простой, собираюсь и, не выдавая своего волнения, говорю:
- Потому что нам нужно было опубликовать официальные материалы акционерного собрания, прежде, чем на месяц уйти в отпуск. И в своем заявлении я это указала…Работа прежде всего!
- Ну вот, все правильно, - пытается смягчить обстановку Виктор Тимофеевич. – Ирина Федоровна, тогда заберите это заявление сразу, чтобы я его через канцелярию не отправлял.
Ирина Федоровна была в нашем ГОКе первой леди. Так она себя вела. Одна из звезд первой величины и очень любила, чтобы все это знали и подчеркивали. Моя младшая сестра работала у нее в отделе инспектором. И я до сих пор не пойму, чем я ей так не угодила. Или это был очередной повод показать, кто есть кто. Как мне много позже сказала сестра, вспоминая этот случай:
- Это была ее жизнь! Всех ставить на место!
В тот день, она, видимо, отправляя из отдела кадров наше заявление на подпись, попросила секретаря предупредить ее, когда меня вызовут к генеральному. Видимо, она не рассчитала, что в этот день сам генеральный уедет, оставив за себя Митьковского.
Слава Богу, все обошлось. Но осадочек остался.
Был еще один случай, когда меня просто колотило. Я приехала в Воронеж на стажировку на региональный ВГТРК – «Вести- Воронеж». Нас с видеоператором разместили в гостинице. Но в первый же вечер я не могла усидеть в гостинице после работы на телевидении, просто не находила себе места и отправилась к своей золовке в гости. В то время рядом с ней в общежитии жил и двоюродный брат мужа, который четыре года учился в Павловском техникуме на юриста и жил у нас. Мы с ним очень тепло встретились, разговорились, но состояние тревоги не проходило. И становилось все хуже.
- Да что с тобой? – удивлялся Юрик. – Ты же только из дома.
- Вот с домом и связано, - говорила я и ежилась от внутреннего ледяного холода, как от озноба.
- Ну какие проблемы? Позвони домой и узнай, что там! – предложил Юрий.
У моей золовки Светланы был в комнате общежития свой телефон. Я набрала номер родителей и очень долго разговаривала с отцом. Он был в хорошем настроении. Мы с ним, как всегда, могли говорить долго на любые темы. По его словам, все было хорошо.
Я положила трубку и поняла, что тревога не ушла. Просто стала какой-то болезненно-хронической…Душа болела так, что это ощущалось на физическом уровне.
Больше я отца не слышала. Это был наш последний разговор…На следующее утро в 9-40 он, как обычно, заварил чай, пошел пригласить маму к завтраку и вместо приветствия сказал только:
- Машенька, мне плохо…
Скорая приехала очень быстро…Но ничем помочь уже не могла.
«Оно» еще раз пыталось посетить меня, когда старший сын служил в армии. Письма от него приходили редко. Мне было так плохо, так муторно, что я приказала и «ЕМУ», и себе – закрыть этот канал в информационное поле. Потому что жить с этим очень тяжело. Да, тогда через время пришло письмо от сына, где он сообщал, что чистил снег на плацу, упал на бордюр и сломал руку. Я, конечно, сделал вид, что поверила. Хотя знала о непростых отношениях в части.
Ну вот и все. Когда-то, когда я была еще школьницей, мамина коллега, которая тоже обладала такими способностями, сказала маме о ее будущем, предрекая ей долгую жизнь:
– Только в конце жизни будешь тяжело болеть…, - сказала она. - А вот твоей средней дочери уготована известность, далеко пойдет…И может видеть.
Ну не знаю, как далеко я ушла – да, всю жизнь руководила СМИ – от редакции многотиражки до районного телевидения, четыре раза избирали меня депутатом райсовета. И по сей день – депутат действующий. Уже двадцать лет стараюсь отстаивать интересы моих и не только моих избирателей. Кстати, на протяжении всех этих лет в депутатском корпусе я - единственный журналист почему-то... Очень благодарна своим избирателям за доверие. Член Союза журналистов России. Сейчас вот завела свой канал на Дзене. Радиоканал свой создала – слушают его люди. А вот «видеть» пока не хочу. Будь, что будет.