Часть первая
Часть третья
Часть четвертая
Часть восьмая
Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцатая
Часть двенадцатая
Часть тринадцатая
Часть четырнадцатая
Часть вторая
…Конечно, наличие крупной собаки аборигенной породы является крупным бонусом, когда ты одинокая девушка и боишься открывать дверь, но я все равно бдительно глянула в дверной глазок. Сердце подпрыгнуло и с уханьем нырнуло куда-то в пятки, по дороге запустив фейерверк из мурашек.
Да, это был он – тот давешний красавчик с букетом. Правда, сейчас он был без букета.
- Чего надо? – нелюбезно встретила я его.
- Вас! – с обезоруживающей улыбкой заявил красавчик и, видя мое нахмурившееся лицо, торопливо закончил:
- Не в том смысле!
Вот так всегда.
- Что-то продаете? – безнадежно поинтересовалась я. Шикарный молодой человек, наверное, попытается впарить мне какое-нибудь барахло типа неработающего пылесоса или пластиковой мясорубки. Не зря же он улыбается мне в 34 зуба.
- Елена Сергеевна, мы можем поговорить? – уже серьезно спросил он. – Но для этого вам придется пустить меня в квартиру. Не бойтесь, я не маньяк. К тому же, у вас охрана.
И парень кивнул на внимательно слушающего наш диалог Байкалку.
Действительно, чего это я? С такой-то охраной.
Я смущенно посторонилась.
Вежливо поинтересовалась:
- Чаю?
- Хорошо бы, - снова улыбнулся парень.
Я присмотрелась к нему, стараясь делать это незаметно. Отметила – «красив зараза». Глаза такие интересные – темные, бархатные. Никогда раньше не знала, что означает выражение «бархатный взгляд». Теперь – знаю.
- Надеюсь, на ваш подержанный космический челнок потрясающая скидка, - пробормотала я почти про себя.
Но парень услышал.
- Нет, нет, я ничего не продаю.
- Тогда что?
- Разговор предстоит долгий, - сообщил он.
Прозвучало зловеще. Лучше б он оказался тайным поклонником. Тем более, розы я люблю.
- Сначала – вот.
И парень протянул мне визитку. Золотые буквы на веленевой бумаге складывались в слова, повествующие о том, что передо мной Александр Иванович Ставридин и что оный Александр Иванович является программистом. Визитка была роскошной, при этом ее роскошь ухитрялась не переходить границу китча. Программисту она никак не подходила. Визитка программиста, на мой взгляд, должна быть более скучной, машинной, что ли. А вот с сидевшим передо мной Александром Ивановичем Ставридиным она сочеталась идеально. Он тоже был роскошный – с прямым крупным носом, темными растрепанными волосами, которые почему-то растрепанными не выглядели, а выглядели прической римского патриция. Высокий бледный лоб очень этому впечатлению способствовал.
- Ничего не поняла, - честно призналась я.
Тут как раз вскипел чайник. Я вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг. Струя темного янтаря быстро заполнила два бокала. Я кинула опасливый взгляд на сахарницу. Ее крутые изгибы, чем-то напоминающие амфору, были безупречно белыми. И крышечка с рисунком ириса тоже. От сердца отлегло. Хорошо, что вчера ее помыла. Меня-то пятна от пролитого чая на сахарнице не смущали, но неприлично же.
Молодой человек ожидал чая смиренно. Я поставила перед ним бокал, вручила ложку и кивком указала на сахарницу.
- Насыпьте сколько надо.
Молодой человек не обратил на чай никакого внимания.
- Праправнук того самого Ставридина, - значительно сказал он. – Мецената.
Я вспомнила. И, приглядевшись, ляпнула:
- Что-то вы не похожи на оригинал!
Изображение купца и мецената Ставридина, немало в свое время сделавшего для нашего города, красовалось на торце одного из домов в центре. Пять на восемь метров. Видимо, чтобы горожане не забывали свою историю. На мир вокруг Ставридин смотрел серьезно и немного печально, как будто суетящиеся внизу потомки его разочаровали. Мне всегда было его почему-то жалко, когда я проезжала мимо. Особенно в дождливый день, когда струи воды из низко нависших туч били прямо по рисунку. Но я помнила, что это был типичный русак: с коротким носом и круглыми глазами. Александр совсем на него не походил. Ни по окрасу, ни по стати. Скорее, он был бы своим где-нибудь в Древнем Риме. Точно, завернуть в тогу – вылитый римлянин из тех, оставшихся во времени в бюстах и статуях. Только вот глаза совсем не древние. Черные, яркие. Бархатные. Мда.. Я вдруг поняла, что разглядываю Александра Ивановича в упор, совершенное невежливо. И поспешила отвести взгляд.
Александр на мое, не слишком-то вежливое, удивление не обиделся.
- Ну, сколько лет прошло, - заметил он. – Ставридины после революции в Канны уехали. А там, скажем прямо, не все чисто русские.
- Так вы иностранец? – подняла брови я и похвалила: – Надо же, а как чисто по-русски говорите!
Могла бы и догадаться. Хотя бы по костюму. Тот выдавал его, прямо как парашют и буденовка Штирлица в известном анекдоте. Наши мужики в белый лен редко одеваются. Прямо скажем, такое я видела только в кино.
- Ничего удивительного, - пожал плечами Александр. – Гражданство у меня испанское, но родился я в России. Папа атташе в посольстве, - пояснил он. – И учился я в обычной русской школе.
Я заглянула в свой бокал. Он показал мне пустое дно с коричневыми разводами. Я мельком глянула на Александра. Свой чай он так пить и не начинал.
Налить, что ли, еще? Но чай в меня больше не лез.
- Так зачем вы ко мне пришли? – поинтересовалась я.
Вместо ответа Александр повторил вопрос:
- Как у вас с историей родного города?
Смотря где. Я проиллюстрировала уровень своих знаний, неопределенно покрутив ладонью в воздухе.
История родного города… Да как у всех учившихся в нашей школе. Уроки краеведения и поход в местный музей. Помню, там требовали надевать тряпочные тапки, которые сами претендовали на статус музейного экспоната. Они были серые и все почему-то сорок шестого растоптатого размера. Я еще чуть в них не навернулась прямо с аутентичной чугунной лестницы. Классная очень ругалась. Почему-то на меня, а не на тех, кто выдал ребенку опасные тапочки. Стачка 1905 г., революционные рабочие. Синюхин, Суцепин… Ставридин, опять же. Строительство казарм, передового по тем временам жилья для рабочих, театра, больницы… Первая в России футбольная команда. Смутно вспомнились виденные в музее фотографии, где наш город представал совсем уж незнакомым с его редко разбросанными зданиями, между которых плескались хляби, которые не в каждых сапогах перейдешь. Смотрящие с тех фотографий люди, одетые старомодно и немного мрачно. Хотя, наверное, последнему способствовало само черно-белое изображение. Там же, в музее, впечатлившая меня «экспозиция жизни рабочих» - комната два на три метра со вторым этажом палатей, где могло жить до четырех семей. А после похода в музей мы долго мерзли на остановке автобуса. День был морозный. Дома прабабушка налила мне горячих щей из кислой капусты… Рассказала, что, оказывается, в каждой казарме полагалась кухарка, которая смотрела за печью. Туда брали деревенских девочек, желающих попасть в город на фабрику. Далеко не всех брали. Смотрели, какая кухарка окажется. Аккуратная ли, старательная. Интересно, что там за жизнь в деревнях была, если так рвались на фабрики, где сплошная эксплуатация и рабские условия.
Самомазка, Первая ткацкая, Вторая ткацкая, запах горячей пряжи, равномерный стук станков. В рамке окон, куда можно заглянуть прямо с центральной улицы, мечущиеся вокруг них женщины в косынках и легких халатиках. Дедушка приходил со смены, когда на полу появлялись квадратики лунного света…
А еще выступления рабочих из урока краеведения. Прабабушка тоже рассказывала. Кстати, а почему они выступили? В памяти смутно всплывали рассказы о карточках вместо денег, гнилых продуктах, долгах в лавках при фабрике. Впереди еще кровавая Гражданская война… Прабабушка, кстати, будучи из семьи если не зажиточной, то крепкой, плохого из детства, пришедшегося как раз на это время, напрочь не помнила. Называла выступивших рабочих «смутьяны». Она же рассказывала, как казаки стреляли по окнам казармы, как убили мальчишку, не вовремя решившего выглянуть в окно. И как она лежала в рабочей больнице и там – надо же! – на обед давали котлеты. Ее наивная гордость, что она ходила в церковно-приходскую школу. Ах да, еще Англичанка. Улица с уходящими в небо неохватными тополями. По крайней мере, таковыми они мне казались в шесть лет. С двумя рядами двухэтажных деревянных домов, большая часть из которых была давно заброшена. С садиками, заросшими высокой травой вперемежку с бурьяном, где прятались полусгнившие скамейки и останки клумб. Там звездное небо служило ночью уличным освещением, соревнуясь в своей работе с редкими огоньками окон еще не выселенных квартир. Я только потом узнала, что Англичанка она потому, что Синюхин, известный богатей и меценат нашего города, построил ее для приезжих специалистов-англичан. Улицу снесли в 80-х годах, построив на ее месте девятиэтажки. И мир волшебства, в котором я всегда оказывалась на этой улице, исчез. Хотя, возможно, я просто стала взрослой. В общем-то все.
Я вдруг осознала некую абсурдность ситуации. Молодой человек старательно напрашивается ко мне в дом. Зачем? Чтобы поговорить об истории родного города. А еще он внук того самого Ставридина. Мда, попытка впарить мне подержанный космический челнок явление гораздо более банальное. Я не выдержала, засмеялась.
- Я что-то не то сказал? – обеспокоился Александр.
С его внешностью он выглядел именно обеспокоенным. А не, предположим, встревоженным или взволнованным. Вот что значит кровь.
- Мой русский, возможно, несовершенен…
Смешок я подавила волевым усилием.
- Нет, ничего, это я своим мыслям…
- Аха, - кивнул он. – Так вот…
Рассказывал Александр, надо признать интересно. Вместо того чтобы прервать его и таки выяснить, зачем он пришел (ну не историю же моего родного города обсудить!), я слушала. Нет, ну каким же оживленным местом когда-то был наш тихий городок! Меценаты, выдающаяся архитектура местного театра, баржи на Клязьме, революция в рассказе Александра органично сливались с чисто бытовыми деталями, даря живые картинки жизни из прошлого. События теряли статичность исторического момента, обретая яркость и стремительность, а сами люди оживали.
-… Игнат Ставридин бежал по центральной улице. А куда еще ему было деваться? В переулки? В переулках оцепление. Революционный комитет позаботился. «Слава богу, успел спрятать». Он жалел только об одном: что бриллиантовый гарнитур не достанется его дочери. Но тут в небе возникла точка. Она стремительно приближалась. «Неужели спасение?» И точно, с пикирующего воздушного шара ему протягивала шелковую веревочную лестницу графиня Трубецкая…
Редактор во мне встрепенулся. Что-то события уж слишком сильно оживали. О чем не замедлила сказать:
- Стремительно пикирующий воздушный шар? Графиня Трубецкая с веревочной лестницей?
- Но тут…
Александр осекся. Жар рассказчика, пылающий в его глазах, остывал.
- Прошу прощения, - смущенно улыбнулся он. – Увлекся. И потом, согласитесь, все-таки ужасно скучно, что Ставридин просто уплыл заграницу на пароходе. В пути он скучно пил чай, скучно спал, вел скучные разговоры.
Я рассмеялась. Забавный парень. И слишком чужой для нашей рабочей слободки. Он, будучи потоком «того самого Ставридина», никогда не слышал монотонного перестука ткацких станков. В нем чувствуется наследственность, отяжеленная чередой образованных предков. Его «вы» избыточно для города. И сам он гладкий, холеный. В костюм вон льняной вырядился. Внезапно захотелось ругнуться матом, протянуть это местное мягкое «че?» Только усилием воли я смогла подавить недостойный порыв. В процессе успела погоревать, что интеллигентность моя наносная, ничего общего не имеющая с толщей наследственной образованности настоящей интеллигенции. Наверное, потому излишне агрессивно повторила вопрос, на который Александр так старательно избегал ответа.
- Так зачем вы ко мне пришли?
- Давайте искать сокровища? – непринужденно спросил Александр.
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть восьмая
Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцатая
Часть двенадцатая
Часть тринадцатая
Часть четырнадцатая