Кто вообще читает списки литературы? Представляете, занесла нелегкая.
В «Письмах из Казанского университета» Анатолий Аграновский спрашивал студентов: «Кто твой учитель?» Мне повезло – у меня он был. Она. И она еще до первого курса давала мне читать очерки Михаила Кольцова, Василия Пескова, подсунула «Москву и москвичей» и, конечно же, познакомила с Аграновскими: Абрамом и Анатолием.
Классик и его сын – не менее именитый журналист. Мастера своего дела. Имена в истории. Это все само собой. Но вот я готовлюсь к поступлению, в который раз читаю требования к экзамену и вижу знакомую фамилию, но с инициалами «В.А.». Младший, о котором мне не рассказали. И его книга «Вторая древнейшая. Беседы о журналистике», где он пишет:
«Сегодня только я (увы, единственный!) знаю, как жили и работали трое журналистов – Аграновских» [2].
Полностью согласна с ним. Он и поможет мне показать неповторимого маститого журналиста просто Толиком, который знал свое дело.
Итак, Анатолий пошел в «Известия», по стопам отца, где стал «писателем в газете» [2]. Почему? Смотрим: как он писал. Во-первых, он использует средства художественной выразительности, чтобы красочнее описать ситуацию:
«Факты – воздух науки» [1, c. 36], «В мире произошло какое-то смещение романтики...» [1, c. 42], «он — столп здешнего производства, и, что бы ни было, урожай все спишет» [1, c. 457].
Но пользуется Анатолий ими в меру, перемежая с прямой речью героев и доказательными фактами. В основном подобные высказывания сопровождают его личные выводы и рассуждения, к которым автор приходит вместе с читателем на основании проверенной информации. Например, третья цитата – из очерка «Вишневый сад» 1973 года. Анатолий описывает случай в селе Дброалександровка: мальчик десяти лет наворовал вишни в сельском саду, бригадир посадил его в ядохимикатный склад, где тот отравился парами. Не смертельно. Журналист приехал туда, все выяснил, оказалось, что и мальчик не такой уж невинный и совсем уже не больной. Но в конце концов Анатолий приходит к выводу, что с ребенком так поступать нельзя не при каких обстоятельствах, а решение имеет право выносить только суд. Если уж не суд, то наказать – да. Но не так жестоко. А самое главное – бригадиру ничего за это еще и не было. И в последнем абзаце звучит та цитата, которая не кажется какой-то излишне пафосной или витиеватой, а наоборот лаконично вписывается и вторит чувствами и мыслям читателя.
Вообще его тексты написаны исключительно чисто. О его методах работы над материалами мы еще поговорим: у такой удобочитаемости, как бы сейчас сказали, и искусной выверенности речи есть свои причины. Здесь хочу лишь сказать, что я не согласна с замечанием, которое часто сыплются в адрес писателя: мол, он пишет штампами. Честно говоря, может быть, и пишет, но я уверена, что это осознанно. Ведь мы не можем вечно искать какие-то новые способы выразить мысль. Так мы докатимся до полного абсурда. Просто тексты Анатолия разноплановы: что-то у него остроумно и ярко – первый план. Что-то довольно обыденно, но сухо-информативно – фон. Невозможно пестрить авторскими выдумками тут и там. Он мог, но преследовал другие цели. Вот, например, как он дал исчерпывающее описание семьи в трех предложениях:
«Мне нравятся Едоковы, это я сразу могу сказать. Работу они не меняют, жен не бросают, получку всю отдают в дом, в будни не пьют, детей растят без битья. Юрий рассказывал, как отец единственный раз в жизни взялся его учить: “Он лупит, а мне смешно. Потому — он не умеет”» [1, c. 208].
Сказано и о семейном положении, и о работе, и о порядках в доме, и о типаже, и о родителях, и о детях. Всего три предложения. А мог и остроумно штампами написать. Позволю себе большую цитату здесь, это отрывок из «Скажи мне, кто твой учитель». Анатолий читает методичку по написаю курсовой работы и дивится:
«“ ...Всегда следует помнить, что цитатами не пишут. Весь описательный материал подлежит авторской творческой переработке (не искажающей сути дела) и самостоятельному изложению. Прямое заимствование чужого текста (плагиат) не допускается”. Вот он, оказывается, единственный грех студента, который списал диплом. Он допустил “прямое” заимствование. А надо бы не прямое. Надо это делать элегантно. Не из одной работы списывать, а из нескольких, не просто сдувать, а “творчески”» [1, c. 37].
Во-вторых, А.А. Аграновский часто обращается к литературе. Цитирует классиков, использует эпиграфы, сравнивает своих героев с персонажами русской литературы. И так это у него уместно получается. В последнем очерке «Древу – расти» из «Писем из Казанского университета» 1960 года автор рассуждает о том, что «нельзя тянуть в науку бесталанных людей» [1, c. 52]. Что такие студенты, конечно, могут пережевывать старые темы, становиться доцентами. Но везде нужен свой талант. Что ты можешь быть не глупым и даже трудолюбивым, но особых способностей к открытиям у тебя не будет. И здесь просматривается еще одна особенность публицистики Анатолия Аграновского – он всегда изо всех сил старался, чтобы его правильно поняли. Я когда читаю его тексты, у меня в голове картинка, как кто-то вяжет спицами носок. Это ведь сложно: у тебя целых пять спиц, четыре стороны, тут не перетянуть, там не дать слабину. Вот и он не оставляет сомнению или недосказанности даже щелочку, чтобы протиснуться в вязь его текста. К «Вишневому саду» он даже приписку сделал, чтобы не писали ему кровожадных писем, что бригадира нужно казнить, истребить, посадить.
И в «Древу – расти» для него крайне важно, чтобы читатели не решили, что он кого-то оскорбляет, обзывает или вообще разубеждает идти в науку. Но он подозревает, что так будет – тогда ведь письма в редакцию читали еще. Поэтому он пишет: «Ох, как непросто все это!» [1, c. 52]. Объясняет свою мысль еще раз и припечатывает словами Ф. М. Достоевского «Ум есть, но без своих идей». Все. Абзац кончился. С классиком-то спорить не будут.
В-третьих, темы его материалов. Сразу хочу высказаться по поводу того, что некоторые считают творчество Анатолия Аграновского морализаторством. Давайте представим, ваш отец – уважаемый журналист Абрам Аграновский, который своим «росчерком пера» увольнял десятки человек. И такое было. Вы очень много читаете литературы. Талантливы: рисуете, поете, пишите. Пережили даже слишком много жуткого. И еще должны «не посрамить имя отца». И о чем вы, такой одаренный, будете писать? По пожарам бегать? Или все-таки о чем-то более существенном? То-то и оно.
Да, он поднимает моральные темы, всем нам давно известные. Но! У него было за правило:
«Возврат к набившим оскомину темам оправдывается
только тем, когда журналист находит новый поворот» [3, c. 229].
Анатолий Аграновский – это не тот человек, который будет заниматься пустым морализаторством. Он, безусловно, пишет на те самые вечные темы, которые также характеризуют в нем «писателя в газете».
Например, очерк «Пустырь» 1966 года о гласности. Но не о ленинской нежизнеспособной гласности из «Декрета», а «о развитии демократизма, об истинном уважении к людям, о необходимости знать их запросы, прислушиваться к ним, учитывать их» [1, с. 213].
Но опять же – это не пространные высокопарные рассуждения. Очерк начинается с рассказа об одной семье – советской, образцовой, работящей. Которые живут рядом с пустырем, где, говорят, будет дом для начальства. Дальше выясняется, что семья знает больше о том, что происходит во Вьетнаме, об Индире Ганди, о событиях в Оклахоме, но не уверена, что же строят у них под носом – дом или не дом для начальства. И премии на заводе дают втихомолку. И врут, что с планом на заводе надо поднажать, чтобы выполнить в срок, а оказывается – перевыполнить. И вот мы уже и пришли к проблеме-то. Почему образцовым, работящим, честным Едоковым плохо живется? А потому, что гласности нет, демократизм не развит и уважение к людям. Изящно? Еще бы. Получается, Анатолий пишет на эти самые вечные моральные темы, но так, чтобы было доступно всем: от пионерки до пенсионерки. Вот откроет Едоков газету, прочтет, что нужна гласность. Кивнет, забудет. А вот если он откроет, да узнает себя, да свой завод, свои проблемы, а в конце еще и поймет, в чем же причина его бед. Вот здесь уже и польза.
В этом и была его цель:
«По Аграновскому, моральная тема – это когда описывают одного человека, а читатель видит, узнает других людей» [3, c. 228].
Человековедение – вот, чем он занимался. А не морализаторством. Чтобы окончательно доказать свою точку зрения, приведу в пример очерк «Золотой дым» 1969 года. В общих чертах он похож на классические очерки Анатолия Аграновского. Но лишь в общих. История про старика, имя скрыто, в городе N, который пришел в милицию, чтобы сдать свое богатство на нужны советской армии. Сущая интрига, текст читать очень интересно. Да и случай какой? Потом выясняется, что у деда залежи золота, брильянтов (38 штук), ковров, фарфора, 13 650 долларов купюрами. Автору это все поведали в милиции. С самим героем поговорить так и не удалось. Анатолий несколько раз приходил к нему домой, тот не захотел. Соответственно – о чем очерк? О случае. Герой есть, но в качестве действующего лица, а не препарата для рассмотрения каких-то моральных тем. Да, ближе к концу автор пытается понять мотивы старика, рассуждает о богатстве. Но в конце не делает никаких привычных выводов. На вопрос, который сам же себе задает, зачем это рассказано, отвечает:
«Просто я подумал, что читателям будет интересно узнать и об исключительном случае. Курьез — он дает иногда пищу для серьезных раздумий» [1, с. 364].
Текст о курьезе, о необычном случае из жизни. И все его тексты, по больше части, об этом, а моральные рассуждения – результат раздумий над этими случаями.
Он не ментор, никогда не считал себя лучше других, нет в его тексте наставнического тона. Валерий подчеркивает в своей книге, что «все мы к славе были хладнокровны» [2]. Хотя и ходила такая фраза «Каждое солидное издание должно иметь хоть одного Аграновского!» [2] Анатолий правда был любим читателями, а власти его уважали и боялись, но зазнаться он не смел. В одной из глав Валерии пишет, что его брат дал ему совет «не стыдиться незнания» [2]. Так сам и поступал. Зато если брался что-то узнать, копал до последнего. Он сравнивал степени обработки материала с обработкой в цехе: «грубая обдирка заготовки, обточка, шлифовка» [3, c. 229]. Чем тщательнее обработан материал, тем больший объем и вес будет у итогового текста. И вот наконец мы подобрались к вопросу «Как?» Как он работал над своими материалами?
Валерий пишет:
«Писал он трудно, мучительно, не похоже на современных скороспелок: сразу в газетную полосу он не хотел да и не умел» [2].
Обратимся хотя бы к «Вишневому саду»: начинается все с простой констатации случившегося. Мальчик украл – бригадир отравил. Понятно, кто злодей. Но тут автор узнает, что этот самый Саша Кравченко не просто горсть вишни утащил, а 27 килограммов. И отец у него за воровство сидит. А бригадир свой сад любит, трясется над ним дни и ночи, переживает за урожай. Здесь уже выводы не так ясны, одни сомнения. И Анатолий чувствует, что на нем лежит ответственность, как бы все правильно преподнести читателю, как я уже говорила ранее. Как бы никого ни очернить, ни обелить. Тут и 27 килограммов сомнения вызывают: как ребенок планировал столько тащить? А свидетелей не было. Полное расследование. Поэтому и тяжело. Валерий свидетельствует, что брату было важно задать тональность очерка с первых абзацев. Поэтому он иногда звонил брату ночами, зачитывал начало, которое только что написал. Мы можем это заметить в очерке «Древу – расти», когда он меняет тему и начинает новый абзац: «Как мне начать разговор о биологах Казани?.. Я в растерянности» [1, c. 53]. Вот эта самая растерянность – мы ее должны почувствовать с порога, потому что ситуация действительно абсурдная. Также младший брат говорит:
«Помню, он всегда с трудом садился за письменный стол, но уж коли садился, то работал запойно» [2].
Но я хочу отметить, что и до того момента, как сесть за стол, он явно работал очень много. Обратимся снова к «Письмам». Возьмем хотя бы самое первое «Поиск талантов»: с каждым, о ком пишет, поговорил, методичку прочитал, статистику по среднему возрасту профессоров достал, на семинаре для отборных школьников посидел…Вы представляете сколько времени и сил на сбор, только на сбор материала? А потом за письменный стол и запойно. И потом проверять ход мыслей на всех близких, поворот темы, все выверять и править. Валерий писал, что Толя как дояр – выжимал из близких и себя все до капли такой усердной работой над текстами. И был результат. Я не думаю, что еще есть смысл писать какие-то восторженные слова в адрес Анатолия. Скажу лишь, что грустно, что сейчас у большинства журналистов нет ни желания, ни времени так увлеченно писать и редактировать тексты. И радостно, что есть у кого этому поучиться.
Источники:
1. Аграновский А.А. ИЗБРАННОЕ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ I [Печатная версия]/ Издательство «Известия». Москва. 1987
2. Аграновский В.А. ВТОРАЯ ДРЕВНЕЙШАЯ. БЕСЕДЫ О ЖУРНАЛИСТИКЕ [Электронная версия]/ URL: http://lib.ru/NEWPROZA/AGRANOWSKIJ_W/agran_01.txt (доступен 19.11.2020) // Издательство «Вагриус». 1999
3. Сопкин П.Т. ВЕЛИЧИЕ ПУБЛИЦИСТА АНАТОЛИЯ АГРАНОВСКОГО [Электронная версия печатного издания] // «Материалы Второй Международной научно-практической конференции Краснодар, 24–25 сентября 2015 г». Издательство «Новация». Краснодар, 2015. C. 227-230.