Это место, словно город тряпичных кукол, я теряю серьезность мысли на вязких осенних аллеях, смотрю извне. Не слышу собственных шагов и как-то интуитивно перехожу на шепот. Здесь я непрочно стабилен, трогаю пуговицы пиджака и вздрагиваю от их липкой мягкости, они будто войлочные.
Я так давно не совершал поступков, что всерьез сомневаюсь в такой способности. Эта ощутимая трусость вполне очевидна, если набраться храбрости и честно признаться самому себе. Возраст протаптывает тропинку к хроническому эгоизму и лени, учит прекрасно находить оправдания и жалеть себя. И я теряю вкус этой жизни. Точнее потерял. Утратил, покрыл противным бытовым воском, пропил, высмеял, убил.
С какого-то момента стал ненавидеть фиолетовый. Так раздражает своей категоричностью, что хоть беги. Но побег не выход. Тоннель для бегства вырублен в фиолетовой скале таких глубоких воспоминаний, от которых следы покрываются пылью, такой же фиолетовой и едкой.
Я забываю имена из прошлого, буквы истлевают буквально на глазах и оседают на траченом временем костюме. Пустота и бессилие, ощущение невозможности счастья. Смех украдкой, редкие минуты небольших радостей в виде тишины и покоя. Дрожь в коленях. Паника.
Рты, расплывшиеся в улыбках, словно пришиты к лицам людей желтыми нитками. И глаза, глаза с ватными взглядами так сильно меня пугают, что я прохожу мимо, опасливо потупив взор. Мне страшно смотреть в зеркало, что, если и у меня такой?
Пухлыми тряпичными пальцами так легко скользить по дисплею, удобно, практично. Семьдесят пять процентов внимания направлено на мигающие экраны, мы не помним, как выглядит собеседник за нашим столом. И он не помнит. Из области нашего взгляда исчезает что-то важное, непостижимое, красивое. Зайдя в музей, я вижу группу кукол, которая, стоя возле подлинника Вермеера, разглядывает фотографии чизкейков, пишет односложные поролоновые штампы и делает селфи на фоне шедевра. И делфтский феномен, великий голландский мастер, со всем своим трудом, талантом, бессонными ночами и муками, растворяется в хаосе пирожных со взбитыми сливками, тирамису и мороженом с клубникой, безвкусной и мертвой.
Сальвадор Дали сказал - «Ван Гог был сумасшедшим и потому бессмысленно, великодушно и безоговорочно отрезал себе левое ухо бритвой. Я — отнюдь не сумасшедший, и все же я готов отрезать свою правую руку, однако совсем не бескорыстно: я согласен это сделать при условии, что мне дано будет увидеть Вермеера Дельфтского, который сидит за мольбертом и увлеченно работает.
Я верю старине Сальвадору, он и правда сделал бы это, такое совершенно в духе его безумного гения. Ему был настолько интересен секрет красок Вермеера, что он готов пойти на такую жертву. Но его готовность жертвовать, как и сама картина непостижимого голландца, затерта итальянскими кондитерами. Все меню дешевых забегаловок летает в виртуальном пространстве в окружении плюшевых сердечек. Искусство губит кулинария, какой невероятный парадокс.
Жертвенность гениев, что-то действительно стоящее поглощает искусственный вакуум, но куклам не нужен воздух. В этом комфортном пространстве я давно чужой и задыхаюсь, как хронический астматик. Мне так страшно умереть от этого удушья, что тряпичному социуму я предпочитаю одиночество и книги, которые более живые, чем большинство людей этого города.
Мои попытки протеста обречены. Бунт, в любой из его форм запрещен законодательно. С силой попытавший топнуть каблуком по мостовой, я слышу окрик кукольного полицейского:
- Искры не высекать, гражданин! Войлок вспыхивает мгновенно!
И сгорает до тла.
Бесследно.
Автор: grisha
Источник: https://litclubbs.ru/articles/35809-voilok.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#войлок #проза #рассказ
