После длительной паузы мы возобновляем цикл очерков «Главные сербы русской литературы», который российский славист Вячеслав Чарский и сербский русист Данка Радованович начали в 2021 году. Авторы остановились в конце XIX века, как раз на Достоевском. В предыдущем эпизоде «Толстой и Тургенев: „Славянский вопрос“ и сербская тема» Достоевскому был посвящен всего лишь маленький абзац и сделана затравка на будущее. Мы рады, что это будущее спустя год все-таки наступило.
Есть ли сербские герои у, пожалуй, самого любимого и почитаемого в Сербии русского писателя-классика? У нас их найти не получилось, но сам Достоевский много писал о сербах в контексте так называемого «славянского вопроса», который будоражил умы российской общественности на протяжении последней четверти XIX века в связи, конечно же, с Русско-турецкой войной 1877-1878 гг. и освобождением православных балканских народов от многовекового османского владычества. Поэтому совсем пройти мимо сербской темы, довольно заметно прозвучавшей в творчестве писателя, было бы неправильно.
На страницах издаваемого Достоевским моножурнала «Дневник писателя», пережившего, как бы сейчас сказали, два сезона (1876-1877, 1880-1881), он предстает больше как публицист, философ и «лидер общественного мнения» (вообще уникальный для того времени формат, во многом предвосхитивший современные общественно-политические блоги или телеграм-каналы) и оставил потомкам, занимающимся или просто интересующимся Балканами, массу глубоких и сочных цитат, которые периодически цитируются специалистами по региону, например, постоянным экспертом «Балканиста» Екатериной Энтиной, но малоизвестны широкой российской публике. Разумеется, полностью привести их все в одной короткой заметке не представляется возможным, но мы постарались выбрать наиболее примечательные.
Начать бы хотелось отсылкой к первой части нашей серии, посвященной пушкинским сербам. Достоевскому тоже, как и нам, очень нравились замечательные герои «Песен западных славян», он их называл «шедевром из шедевров Пушкина», среди которых есть настоящие «бриллианты первой величины»:
Конечно, этих песен нет в Сербии, поются у них другие, но это все равно: пушкинские песни – это песни всеславянские, народные, вылившиеся из славянского сердца, в духе, в образе славян, в смысле их, в обычае и в истории их. Я бы тем высокообразованным сербам, из которых многие столь недоверчиво смотрели нынешним летом на русских, показал бы, например, песню Пушкина о «Георгии Черном», или эту «Песню о битве при Зенице Великой». Это два шедевра из этих песен, бриллианты первой величины в поэзии Пушкина (и непременно потому-то они совершенно неведомы в наших школах не только ученикам, но и весьма вероятно, и учителям, которые с удивлением услышат теперь в первый раз, что это такие шедевры, а не «Кавказский пленник» и не «Цыгане»). А между тем хоть бы в прошлом году-то, по крайней мере, пустить эти песни в ход в наших школах. Впрочем, судя по ходу дел, вряд ли сербы скоро узнают этого неизвестнейшего из всех великих русских людей – так, я думаю, можно определить нашего великого Пушкина, про которого у нас тысячи и десятки тысяч из нашей интеллигенции до сих пор не знают, что это был таких великих размеров поэт и русский человек, и которому до сих пор не могли мы еще собрать денег на памятник, – черта эта войдет в нашу историю. А сербы, прочтя эти «Песни», конечно, увидали бы, как думаем мы об их свободе, чтим мы ее или нет, радуемся ли ей или нет и хотим или нет захватить их в свою власть и лишить их этой свободы.
Безусловно, в те времена там, где начинали обсуждать славянский вопрос, возникала тема России и ее сложной роли в славянском мире. В том же номере «Дневника» 1877 года Достоевский рассказывает историю про девочек-беженок из Сербии и Болгарии, которые, оказавшись в московском приюте, друг с другом не общались:
Детям, конечно, хорошо и тепло, но я слышал недавно от одного воротившегося из Москвы приятеля прехарактерный анекдот про этих самых малюток: сербские девочки сидят-де в одном углу, а болгарки в другом, и не хотят ни играть, ни говорить друг с дружкой, а когда спрашивают сербок, отчего они не хотят играть с болгарками, то те отвечают: «Мы им дали оружие, чтоб они шли с нами вместе на турок, а они оружие спрятали и не пошли на турок». Это очень, по-моему, любопытно. Если восьми-девятилетние малютки говорят таким языком, то, значит, переняли от отцов, и если такие слова отцов переходят уже к детям, то, значит, между балканскими славянами несомненная и страшная рознь. Да, вечная рознь между славянами! Они запоминают ее в своих преданиях и сохраняют в песнях, и без единящего огромного своего центра – России – не бывать славянскому согласию, да и не сохраниться без России славянам, исчезнуть славянам с лица земли вовсе, – как бы там ни мечтали люди сербской интеллигенции или там разные цивилизованные по-европейски чехи… Много у них еще мечтателей. Да почти все еще мечтатели…
Тема русофобии среди славян и неблагодарности ориентированных на Европу славян в адрес России вообще особенно волновала Достоевского: ей он посвятил свой знаменитый среди балканистов текст «Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать». Его можно цитировать практически целиком, но, пожалуй, самая знаменитая цитата вот эта:
… не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!… Распространяться не буду, но знаю, что нам отнюдь не надо требовать с славян благодарности, к этому нам надо приготовиться вперед. Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, «имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени». Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации… России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать.
Тем не менее писатель верит, что в определенный момент маятник непременно качнется в обратную сторону. Так, в очерке «Черняев» он комментирует ненависть сербских элитариев-мечтателей к русскому генералу, который своим участием в сербско-турецкой войне 1876-1877 гг. якобы пытался себе присвоить победу над Турцией и лишить сербское королевство блестящего политического будущего в «концерте европейских держав», делая из Сербии, как это часто любит повторять и нынешняя сербская прозападная пресса, «русскую губернию»:
Все эти мечтатели, про себя, а может, и вслух, начнут теперь бранить русских и утверждать, что через русских-то всё несчастье и вышло… Но пройдет немного — и явится спасительная реакция; ибо все эти мнительные теперь сербы всё же ведь горячие патриоты. Они вспомнят о русских убитых, положивших свой живот за их землю. Русские уйдут, но великая идея останется. Великий дух русский оставит следы свои в их душах — и из русской крови, за них пролитой, вырастет и их доблесть. Ведь убедятся же они когда-нибудь, что помощь русская была бескорыстная и что никто из русских, убитых за них, и не думал их захватывать!
Достоевский отчетливо осознавал разницу между тогдашними политическими элитами, устремленными на Запад и склонными к политическому маневрированию, и русофильскими чаяниями народных масс:
Есть Две Сербии: Сербия верхняя, горячая и неопытная, еще не жившая и не действовавшая, но зато страстно мечтающая о будущем, и уже с партиями и с интригами, которые доходят иногда до таких пределов (опять-таки вследствие горячей неопытности), что не встретишь подобного ни в одной из долго живших, безмерно больших и самостоятельных, чем Сербия, наций. Но рядом с этою верхнею Сербией, столь спешащей жить политически, есть Сербия народная, считающая лишь русских своими спасителями и братьями, а царя русского — за солнце свое, любящая русских и верящая им.
Очень советуем читателям портала «Балканист» перечитать упомянутые главы из «Дневника писателя» (и не только упомянутые, например, очерк «Самый лакейский случай, какой только может быть» — о российско-болгарских отношениях), чтобы прочувствовать, что этот по сути личный блог Достоевского (с поправкой на вторую половину XIX века, конечно же) и вправду, без ложного пафоса и преувеличения, во многом перекликается с современными реалиями.
Авторы цикла:
Данка Радованович, магистрант русистики филологического факультета Белградского университета
Вячеслав Чарский, славист, к. филол. н., зам. шеф-редактора проекта Russia Beyond