За окном светало. Вадим взглянул на часы, – надо малому завтрак приготовить, путь неблизкий. Вика тоже поднялась, нерешительно спросила:
-Можно, я Тёмке кашу сварю? – Заметила в глазах Вадима удивление, торопливо, сбивчиво объяснила: – Ты пока собирайся… ничего не забудь. Москвину позвони. А я сварю кашу.
Вика знала, какую кашу любит Артём. Краем глаза не раз видела, как Вадим готовил Тёмке завтрак, скептически улыбалась: муж так серьёзно и старательно варил молочную кашу, потом добавлял в неё тёртое яблоко и орехи. Сейчас Вика всё сделала так же, как и Вадим. Ей самой каша показалась неожиданно вкусной, и так захотелось, чтобы и Артёму понравилась её каша.
Присела за стол. Тёмка, как всегда, ел очень аккуратно, быстро, с хорошим аппетитом крепкого мальчишки. Поднял глаза на Вику:
- Спасибо! Очень вкусно.
Вика растерялась: выходит, Артём понял, что сегодня кашу готовила она?..
Перед самым отъездом мальчишка обнял её. Изо всех сил Вика сдерживала слёзы, а он с беспокойством всматривался в её лицо, переводил взгляд на старлея Аверина: Тёмку явно что-то тревожило… И Вика не знала, что в машине Артём сосредоточенно молчал, о чём-то думал, – даже хмурил тёмные бровки, а когда военный городок остался далеко позади, вдруг серьёзно попросил старлея Аверина:
- Ты не бросай её.
Аверин ошеломлённо промолчал, а мальчишка с отчаянной надеждой спросил:
- Не бросишь?
До отъезда в аэропорт оставалось целых полдня, – самолёт только вечером. Вика собирала вещи. Неожиданно увидела Тёмкину футболку, не сдержалась, заплакала. Прижала к лицу эту простую мальчишескую одежонку, замерла: беленькая Тёмкина футболка пахла чем-то чистым и таким тёплым, ласковым…
…-Женился бы ты, Валеер… – в безотрадной горечи прошептала Марина.
Валерий приподнялся на локте. Они с Маринкой лежали на его ветровке, а под ветровкой – мягкий, душистый клевер… Маринкина ладошка невесомо легла на его повлажневший лоб. А Валерка с чуть заметной улыбкой закрыл глаза, прикусывал сорванный стебелёк луговой мяты… и знал, что сейчас он снова властно притянет к себе Маришку, найдёт её губы, а руки его будут ласкать Маришкин животик и… ниже, и колени его почувствуют такую желанную и нежную покорность Маринкиных коленок… И вдруг – горестный Маришкин шёпот:
-Женился бы ты, Валеер…
- Марин?.. Мариночка! Ты что говоришь?
Нет, не показалось:
- Валер, женился бы ты. – Маринка прижалась к его плечу, заплакала: – И мне бы легче было…
Валерий закурил.
- Я женюсь только на тебе. Ты давно моя жена, – с той самой ночи, когда батя твой в четвёртую работал. – Голос Валеркин вздрагивал от грубоватой нежности: – Ты только моя жена. Я никогда не буду расспрашивать тебя о дочке, она просто будет и моей дочкой. – В каком-то непонятно-тревожном счастье, в необъяснимой, но уверенной гордости заглянул Маринке в глаза: – Ты же видишь, как Настюшка любит меня.
- Оой, Валерочка!.. – Марина всхлипывала у него на груди: – Любит. Как любит она тебя!..
Валерка ласкал губами Маринкину шею:
- И ты меня любишь, – я же знаю… Ещё с той ночи знаю…
От своей непосильной ноши Маринка задыхалась. Бесконечные мамины укоры больно сжимали сердце горькой обидой…Сколько раз ей хотелось рассказать о Настюшкином рождении! Сколько раз приходилось сжимать кулачки, – что аж ногти впивались в ладошки, до боли прикусывать губы приходилось,– чтобы сдержаться, не выдать Викину тайну… И от печали в Валеркиных глазах – это он не понимал своей печали… А Маринка хорошо знала, что это за грусть-печаль такая безысходная, – всё чаще хотелось закричать:
- Валера! Валерочка, дочка твоя это! Настенька моя – дочка твоя родная, кровиночка твоя! От того и рвётся твоё сердце, душа твоя рвётся за ней, моей девочкой с твоей синевой в глазах…
Рассказать, и… Секундное облегчение, радостная надежда – и… сердце леденело: а что ж от радости останется!.. Горе родителей, что у их младшенькой девочки не всё так гладко и счастливо, как им казалось все эти годы… А если о Викиной тайне узнает Вадим?.. Такое Маринино признание разрушит их семью, и – какое ж облегчение, какая тут радость! Чем же Вадим заслужил этот Викин обман! И… Валерий узнает, что не она Настюшкина мама…
От тяжести этой Марина надрывалась. Но сбросить её было нельзя, – непомерная цена у такого облегчения…
Марина поднялась, пошла по тропинке с берега. Валерка подхватил ветровку, метнулся за Маришкой… А она оглянулась, покачала головой. Валерий смотрел ей вслед, и глаза застилала обида, – не на Маринку, а на то, чего он не мог понять, от чего хотелось рвануть рубаху на груди, упасть лицом в прибрежные купыри, бить землю кулаками…
А после всего этого была первая смена, и Полухин всю смену угрюмо молчал. За излишнее любопытство двинул плечом Андрюху Лугового, сквозь зубы послал назойливого Славку Лазорика… А поднялись после смены, – хмуро бросил Славке с Андреем:
- В «Чабрец » идём.
Славка подмигнул Андрюхе, невинно поинтересовался:
- А что за праздник?
Полухин взглянул исподлобья:
- А тебе кто сказал, что пьют только по праздникам?
«Чабрецом» не обошлись. Спустились к Донцу. Славка сбегал к деду Григорию Ефимову, гордо поднял над головой бутылку:
- Первачок!.. При мне дед поджёг, – горит ровненько, не шелохнётся… и цвет – синий-синий, как надо!
В Валеркиных пьянках Мария Полухина уверенно винила Марину. Кивала Маришке вслед, объясняла соседкам:
- Не отступится от Валерки. Чем-то напоила, видно,– чтоб взял её с девчонкой. А чего ж!.. Дом – вон какой! Девчонку Валерка с рук не спускает, – с родными так не носятся, а он аж трясётся за Маринкиной дочкой! И по Марине с ума сходит: в дымину пьяный, а имя её повторяет…
А дома мать корила Марину:
- Не вышла замуж, когда достойный человек предлагал!.. За Константином Васильевичем как за стеной каменной была бы! А теперь сидишь … И будешь вековать, – как тётка твоя!
А тётка, сестра батина, Лидия Михайловна, – на порог. Улыбнулась:
- Уезжаю. Оль, за домом присматривай.
Ольга Антоновна глазами захлопала:
- Куда собралась-то? Надолго?
Уже без улыбки тётя Лида кивнула головой:
- Надолго. Навсегда, – в Ковыльный. Замуж я выхожу, Оль.
-Замуж? – оторопела Ольга Антоновна. – За кого?
Лидия слезинку смахнула:
-А он у меня единственным и был…
- Михаил? Громов?! – догадалась Ольга. – Так он же… Его же, бабы вот говорили, директором Ковыльненского шахтоуправления назначили!
Лидия усмехнулась:
- Так что ж, – директору неженатым ходить?.. Смолоду не получилось у нас. А сейчас он один остался… Сын в этом году школу оканчивает. – Обняла Маринку, к себе прижала: – А ты не горюй. Счастье и неожиданным бывает.
… Марина собиралась во вторую. Доглаживала Настины платьишки, на часы поглядывала: не опоздать бы на шахтёрский автобус. На скрип калитки не обратила внимания. А подняла глаза – замерла: в комнату вошла Вика. У матери слёзы – потоком:
-Ой, доченька! Что ж так долго не приезжали-то! Мы же каждый день ждали вас, выглядывали! Дай же посмотрю на тебя! Прямо генеральша! Где Вадик-то, почему не заходит?
Вика устало улыбнулась:
- Я одна, мама. Без Вадика. Совсем.
Ольга Антоновна растерялась:
- Как это – совсем?.. Вадик не приехал?
Вика не ответила… Остановившимся взглядом смотрела на девчушку с Маринкиными светлыми кудряшками… И с Валеркиными глазами. Настюшка как-то беспомощно оглянулась. Вика достала большущую куклу, подошла к Насте. А девчушка спряталась за деда, вдруг заплакала. Ольга Антоновна с досадой дёрнула Настю за руку:
-Ну, чего расхныкалась! Это – твоя тётя Вика! Посмотри, какую куклу тебе привезла!
На куклу Настя не взглянула: у неё всё равно лучшая была, – та, что дядя Валера купил ей…
В знакомо вызывающих Викиных глазах заметила Марина непривычное, какое-то горькое удивление. Обняла сестру, улыбнулась:
- Она же не помнит тебя.
А у самой в глазах темнело. Надо было бежать к автобусу, а Вика будто не видела её умоляющего взгляда…
На смене заставила себя ни о чём не думать, кроме управления спуском-подъёмом шахтной клети. А тут ещё Валерий заглянул, – он с первой сегодня:
-Мариш! Я вечером к бате твоему хочу зайти. Поговорить надо, – с ним и с матерью.
Маринка взмолилась:
- Валер, не надо!
- Давно надо. Работай. Я тебя встречу.
И вышел.
Встретил Маринку отец. До самого дома молчал. Притихшая Маринка не дышала… Выбежала из машины, бросилась в спальню, склонилась над детской кроваткой. Настюшка спала, – с Валеркиной куклой…
Вошла Вика. Усмехнулась, – поняла, о чём умоляли Маринкины глаза. Напомнила:
- Это же моя дочь.
Дрожащей рукой Марина поправила одеяльце. Викины слова били в затылок:
- Ты до сих пор не сказала Полухину, что это наша с ним дочка? Он и правда не знал, – до сих пор?
Марина не слышала своего голоса:
- Не знал. А теперь… знает?
- Знает. Я сказала ему.
У Марины колени подкосились. Хорошо, что за кроватку держалась. А Вика задумчиво улыбалась:
- Знаешь, Марин… А из Валерки получился бы отличный отец. Видела я… как он с Настей. Ни за что бы не поверила… будто он не знает, что это его родная дочка. И она от Валерки не отходит.
Марина не отвечала сестре, – не могла справиться с комом в горле, что не давал дышать.
Вика вздохнула:
-У нас с Вадимом ничего не получилось. И… Настя должна ко мне привыкнуть.
Марина хотела что-то сказать. Вика перебила:
- Не надо, Марина. Ты же не знаешь, что и как мне пришлось понять… А мне тот бланк заявления – отказа по ночам стал сниться. Я… хотела увидеть дочку.
Настюшка беспокойно заворочалась в своей постельке, и Марина решительно сказала сестре:
- Давай завтра поговорим. Ты иди, отдыхай.
А сама до утра не спала.
Ольга Антоновна тоже долго не спала, беспокоилась:
- Вот как девчонку воспитала!.. А Викуле же обидно, что родная племянница – в слёзы!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Навигация по каналу «Полевые цветы»