Сегодня утром я увидел ночь – и не надо мне говорить, что по утрам не бывает никаких ночей, я и сам прекрасно знаю, что утром не бывает никакой ночи. И тем не менее я увидел ночь – она запуталась в прибрежных камнях, и не могла выбраться, чтобы спрятаться в глубине пещер, где прячутся все уходящие ночи. Я никогда раньше не имел дело с ночами – вот так, совсем вблизи – и все-таки рискнул подобраться поближе, чтобы помочь ночи. Увидев меня, ночь оскалилась и грозно зарычала – но впрочем, ограничилась тем, что показала мне клыки. Она как будто понимала, что я собираюсь ей помочь – покорно притихла, пока я её распутывал, а потом стремительно дала деру в глубину пещер, где прятались ночи.
Я никому не сказал об этом, ну еще бы, кому бы я вообще это сказал, кто бы вообще в это поверил, где это видано вообще, чтобы ночь с наступлением рассвета не уходила, где это видано, чтобы ночь путалась обо что-то, и уж тем более – чтобы человек высвобождал ночь. Бросить её надо было, оставить, потому что... ну потому, что не полагается все это, и все тут, а не полагается потом... что... ну не положено, и все тут, что тут рассуждать вообще. Поэтому я никому ничего не сказал, и по хорошему мне ничего не оставалось кроме как забыть об этом случае – тога чего ради, спрашивается, я пришел на берег на следующий вечер и принес с собой кусок сыра, зачем спрашивается кусок сыра, с чего я взял, что ночи едят сыр. Так и случилось, ночь понюхала сыр и отвернулась, - я так разочаровался, что даже не успел толком удивиться, чего это ради сюда пришла та самая вчерашняя ночь. А вот кусочек сахара ей понравился, даже очень.
В третью нашу встречу я последовал за ночью в ущелье, где прятались ночи – я понимал, что там людям не очень-то и рады, но все-таки надеялся, что для меня сделают какое-никакое исключение. Ночи и правда отнеслись ко мне чуть более снисходительно, чем я ожидал - по крайней мере, не набросились и не заклевали насмерть.
Как я и ожидал, здесь были ночи, которым еще только предстоит быть, и ночи, время которых ушло безнадежно давно. Несколько знакомых ночей радостно бросились мне навстречу, особенно первая ночь, когда я ночевал не дома, ох и влетело же мне тогда, - а теперь эта ночь прыгала мне на грудь с радостным лаем.
Среди бесчисленных ночей, ночей и ночей я искал одну-единственную ночь – ночь, когда убили Хелен, но ночь как будто нарочно пряталась от меня, не хотела показываться. Я понимал е , я бы на её месте тоже не хотел бы показываться мне на глаза: хоть ночь и не убивала Хелен, но могла чувствовать себя виноватой, что это случилось в её время...
В отчаянии я даже стал искать в мелких студеных ручьях в подземелье – кончилось тем, что я поскользнулся на камнях и чуть не утонул – перепуганные ночи врассыпную бросились во все стороны, взмахивая плавниками. Нет, кажется, они были не так умны, как мне казалось, и напрасно я спрашивал у ночей, не видели ли они ночь, когда убили Хелен.
Я хотел видть ночь, когда убили Хелен.
Я хотел знать, кто это сделал.
Черт возьми, я хотел остановить того, кто это сделал...
...остановить...
Напрасно я метался среди ночей, ночей и ночей, напрасно пытался объяснить что-то, вы понимаете, он убивал каждую ночь, да всех без разбора, старого Джемса, маленького Тимми, потом сестер Элен и Элис, потом тетушку Мэгги, хотя тетушку Мэгги я бы и сам с удовольствием... чш, чш, об этом ни слова...
Я называл дату – ночи не понимали даты, это было безумие какое-то, что ночи не понимали даты, ведь ночь не может быть просто так, ночь бывает с какого-то по какое-то, а ночи этого не знают, глупые, глупые ночи.
Я понимал, насколько нелепо из мириадов ночей найти одну-единственную ночь.
Понимал.
И все-таки продолжал искать сам не знаю, что.
Однажды утром я увидел ночь – это было тем более странно, что утром не может быть никакой ночи, но я уже привык, что по утрам бывает ночь, я подошел к ночи – она запуталась в прибрежных камнях и водорослях, и не могла выбраться, чтобы скрыться в темноте ущелий. Я пытался освободить ночь – я уже знал, как это делается – но она зарычала, оскалила зубы, грозно защелкала клювом. Я все-таки вытащил ночь из ловушки и понес к ущельям – ночь оказалась неожиданно тяжелой, выскальзывала из рук, била плавниками, оставляла на моих руках серебристые чешуинки звезд. Я уже почти дотащил ночь до пещер, уже хотел выпустить её в студеный подводный ручей, когда присмотрелся к этой ночи, присмотрелся как следует, - и все буквально перевернулось внутри...
Я еще не верил себе, что это та самая ночь, я еще врал себе, что могу ошибиться, ведь на ночи нет даты, - и все-таки не оставалось сомнений, что это та самая осень, и ветка старого ясеня, уже сорванная внезапной бурей, но еще не убранная с дороги, ведущей к морю, и уже приделанные ажурные фонари, но еще не зажженные, отчего улица казалась особенно темной.
Ночь попыталась вырваться – я схватил её, сжал что есть силы, в глубине ночи даже что-то хрустнуло, мне стало не по себе, я испугался, что сломал ночь – но ночь по-прежнему вырывалась и защищалась. Я оказался в темноте ночи, затаился у негорящего фонаря, я выжидал, боясь, что ничего не дождусь, что что-то случится, что-то пойдет не так, просто потому, что здесь я, но нет, все идет так, именно так, как надо, я вижу Хелен, я вижу её лицо, перекошенное страхом, я вижу занесенный над ней нож, почему этот нож в моей руке, почему я наношу ей удары один за другим, один за другим, пока Хелен не падает на мостовую, еще проверяю, точно ли мертвая – прежде чем броситься прочь, к морю, смыть с себя кровь, еще проплыть сколько-то твм, выбраться как можно дальше от этого страшного места, пойти домой, а я что, а я ходил купаться, да я каждый вечер тут плаваю, нет, я шел по улице Рождества, а по какой надо было?
Ночь вырывается, ночь убегает, перепуганная тем, что случилось – мне тоже хочется вырваться и убежать, и я бегу к городку, я клянусь себе больше никогда сюда не приходить.
Я не выдерживаю, я нарушаю скороспелую клятву, я прихожу сюда – еще и еще, я ищу сам не знаю, что, я перебираю ночи, ночи и ночи. Однажды мне попадается ночь накануне смерти Хелен, даже не ночь – поздний вечер, переходящий в ночь, холл с лестницей на второй этаж, торопливый говорок Хелен, да куда ты сейчас пойдешь, ты что, а если тебя... ужас какой, а если тебя вот так... то что... Обещаю, что со мной ничего не случится, стараюсь не думать, а что, если Хелен... Хелен... нет, нет, не Хелен, Хелен не пойдет на улицу среди ночи...
...я не верю себе, когда слышу стук в дверь – среди ночи, я не верю себе, когда вижу, что на пороге стоит ночь, и ладно бы сегодняшняя, - а то ночь, которая была тогда, роковая ночь, разделившая жизнь на до и после, я вижу Хелен, еще живую, я бросаюсь к ней, чтобы предупредить, но почему она держит нож, почему она хочет заколоть меня, почему, почему, почему я перехватываю нож, я не хочу её убивать, но все выходит само собой...
Ночь замирает, как будто извиняется передо мной, ну что поделать, ну вот так вот все получилось, ночь не виновата, а может, виновата, кто знает, могут ночи менять происходящее или нет. Я все понимаю, я не виню ночь, я никого не виню, я все еще не могу прийти в себя, до конца понять, что именно произошло...
Иногда прихожу на берег, где в ущельях прячутся ночи, ночи, ночи, - как назло больше ни одна ночь не попадается, тем более, я сам толком не могу понять, что именно я ищу...