Позиционирующий себя эстетским кинофорумом Каннский кинофестиваль отказал журналистам из России в аккредитации.
Текст Михаила Дряшина
У прогрессивной общественности бытует поверье, что исторически западные фестивали отличались аполитичностью, чем принципиально не походили на фестивали СССР, где призы раздавались-де исключительно по идейным соображениям. Мол, нынешний сдвиг заморских мероприятий в сторону злободневности и политической актуальности – не более чем сиюминутное знамение. Дескать, устроителям самим неловко, и как только ситуация изменится к лучшему (читай «Россия перестанет вести себя плохо»), всё вернётся на круги своя. В Каннах позабудут о Сенцове, Роднянский вернётся в Россию и вновь запустит свой «Кинотавр», и вообще всё будет как при бабушке.
Однако история, особенно нового времени, – вещь упрямая. Не любит она вольного с собой обращения и вовсю сопротивляется мифам, в нашем случае – о природной аполитичности фестивального бомонда, якобы при первой возможности исповедующего чистое искусство.
Хрестоматийный пример: старейший кинофестиваль мира – Венецианский, основанный в 1932 году лично Бенито Муссолини. Кубок Муссолини вручался тогда режиссёрам, актёры же соревновались за Большую золотую медаль Национальной фашистской ассоциации развлечений.
Ну да бог с ними, с сомнительными предвоенными десятилетиями. Фашизм был разгромлен. Однако в 1951 году на обломках рейха появился один из самых идеологизированных и социально озабоченных международных форумов – Берлинский кинофестиваль. Учредителями стали лидеры так называемого свободного мира – США, Великобритания и Франция, под чьим управлением находился тогда Западный Берлин. Берлинале, по собственному же признанию, по сию пору ориентирован на «прогрессивный геополитический кинематограф». Вольному искусству путь сюда заказан.
Ладно Берлинале с его железобетонной гражданской позицией, но эстетский Каннский фестиваль уж точно должен быть свободен от какой бы то ни было политической конъюнктуры – если не сейчас, в наши извращённые времена, то хотя бы в недавнем прошлом. Однако и тут вынужден вас разочаровать.
С юности засел в памяти главный призёр Канн 1981 года – «Человек из железа» Анджея Вайды. Фильм – панегирик Леху Валенсе. На экране сам электрик / профсоюзный активист / первое лицо «Солидарности» – камео и хроникальные кадры гданьской бузы, в основном с ревущей от восторга толпой, скреплённые, чтобы агитка не разваливалась наспех сочинённой игровой интригой. В итоге – «Золотая пальмовая ветвь».
А дипломированные эстеты из жюри перед необходимостью борьбы с коммунизмом с радостью засунули своё эстетство сами понимаете куда. И никто потом не повинился. Похоже, никто никакой вины перед вечностью и не почувствовал.
Как не вспомнить в связи с этим поступок Григория Чухрая, фронтовика-орденоносца, председателя жюри Московского международного кинофестиваля 1963 года, бесконечно далёкого от формализма, совершенно его не понимавшего, которому, однако, стало стыдно за родную державу, что вознамерилась дать главный приз не «Восьми с половиной» Федерико Феллини, а скверной советской производственной драме «Знакомьтесь, Балуев».
Говорят, Чухрай лёг на амбразуру, пригрозил положить партбилет на стол вместе со всеми орденами. Начальство испугалось скандала, и главный приз достался аполитичному и безыдейному итальянцу. Такой поступок кажется подвигом. Особенно теперь.
Не бывает кинофестивалей и вообще публичных мероприятий в сфере высокотехнологичной массовой культуры, свободных от политики. Обратное утверждение – чистой воды лукавство. Как минимум потому, что кто-то выделяет на всё это немалые деньги. А деньги должны работать. Как бы эстетские МКФ, как спящие ячейки: до поры дремлют, но, когда надо, выстреливают в нужную спонсорам сторону.
Это, конечно, неправильно, но так уж устроен мир. Чужие на нас работать не будут, на то они и чужие. Скверно, когда и наши не за нас. Оттого и надеюсь, что многочисленные роднянские никогда больше сюда уже не вернутся.