Слово «МАССОЛИТ» придумано Булгаковым. Однако пишущие о романе указывают, что оно точно вписывается в ряд модных в те годы аббревиатур (увы, сейчас эта мода вернулась, и я иногда не могу понять, о чём идёт речь в новостных заголовках – но это так, к слову…). Приводятся многочисленные примеры: ЛЕФ (Левый фронт искусств), ЛЦК (Литературный центр конструктивистов), РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), МОДПИК (Московское общество драматургов, писателей и композиторов), МАСТКОМДРАМ (Мастерская коммунистической драматургии), СВОМАС (Свободные художественные мастерские). «По образу и подобию» создавались именования и в других художественных произведениях – не могу не вспомнить знаменитые «древесные мастерские Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара» из «Двенадцати стульев» И.А.Ильфа и Е.П.Петрова, а также замечание К.И.Чуковского: «Это уморительное Умслопогас, внушающее мысль об угасании ума, было настолько похоже на тогдашние составные слова, что стало нарицательным именем одного очень большого издательства, давно упразднённого. Мы так и говорили тогда: “У нас в Умслопогасе…”»
Подлинной расшифровки слова «МАССОЛИТ» Булгаков не даёт. Исследователи предлагают свои варианты вроде «Московская АССОциация ЛИТераторов», но так ли уж это важно? Автор снова уходит от конкретики – разве только что вновь намекнёт на время: все эти ассоциации прекратили своё существование в 1934 году, когда на Первом съезде писателей СССР был создан Союз писателей СССР. Сам Михаил Афанасьевич был принят в Союз 4 июня 1934 года, а до этого, с марта 1923 года, состоял во Всероссийском союзе писателей.
Возможно, название «крупнейшей московской литературной ассоциации» намекает на её массовость. Вспомним:
«– Дач всего двадцать две, и строится ещё только семь, а нас в МАССОЛИТе три тысячи.
– Три тысячи сто одиннадцать человек, – вставил кто-то из угла».
…Комментаторы романа скрупулёзно высчитывают, кто и в каком образен выведен. Для меня, к примеру, совершенной новостью прозвучало мнение увидевших в Настасье Лукиничне Непременовой, «московской купеческой сироте, ставшей писательницей и сочиняющей батальные морские рассказы под псевдонимом Штурман Жорж», Ольгу Форш. Да, какие-то моменты из биографии могли быть использованы, но тождество вряд ли нужно искать.
Примерно так же обстоит дело и с критиками Мастера и его романа. Конечно, можно найти «прообразы». Так, практически все связывают Мстислава Лавровича, призывавшего «ударить, и крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить… её в печать», с драматургом Всеволодом Вишневским (фамилии, восходящие к «лавровишневым каплям», имена славянских князей), который писал: «Я болен поисками, мне надо писать. Кричать, давить глотку Эрдмана и Булгакова», - и всё это делавшего. 19 марта 1932 года Булгаков рассказывал своему другу П.С.Попову: «Когда сто лет назад командира нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжёлую пистолетную рану. Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в дальний путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине». С «ударом финским ножом» драматург сравнивает роль Вишневского в расторжении договора с Большим драматическим театром в Ленинграде на пьесу «Мольер». О нём и о драматурге В.М.Киршоне Е.С.Булгакова говорила: «Это были одни из главных травителей Миши. У них ни совести, ни собственного мнения».
В то же время термин «булгаковщина» (явная аналогия «пилатчины») впервые употребил другой критик – А.Р.Орлинский. В.Я.Лакшин указывал: «Ещё в 1926 году он начал бешено нападать на Булгакова. Одна из его статей называлась "Против булгаковщины. Белая гвардия сквозь розовые очки". В другой статье, опубликованной на третий день после премьеры "Дней Турбиных", он писал: "Задача организованного зрителя и критика — дать отпор булгаковщине, напирающей на театр..."» Использовали этот «термин» и другие. «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы и кончая “Мольером“, занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем “булгаковщины“». Так писал О.С.Литовский, которого чаще всего называют прототипом ненавистного Маргарите Латунского: «Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою по сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского “Воинствующий старообрядец”».
Посмотрите на портрет Литовского и вспомните диалог:
«– Это блондин-то? – щурясь, спросила Маргарита.
– Пепельного цвета... Видите, он глаза вознёс к небу.
– На патера похож?
– Во-во!»
По-моему, действительно, «на патера похож» (портрет Орлинского сумела найти, но столь скверного качества, что поместить в статье невозможно; прошу поверить на слово: совершенно иной тип внешности, нежели у Литовского).
В 1926 году Литовский опубликовал статью о пьесе «Дни Турбиных» (конечно же, критики писали не о «Мастере», который был опубликован через четверть века после смерти писателя, они изощрялись в нападках на его самую знаменитую пьесу – Булгаков коллекционировал отзывы: их около трёхсот, и только три из них положительные), назвав её «вишнёвым садом белого движения», неоднократно нападал и потом.
В интернете мне попалась статья «Злой рок над гонителями Михаила Булгакова (кто не расстрелян, тот рано умер…)». К большинству гонителей Михаила Афанасьевича это действительно относится, но вот с Литовским судьба обошлась достаточно своеобразно: в отличие от них, он прожил долгую жизнь – умер в 1971 году, увидев вновь возникший интерес к своему литературному врагу, и даже в мемуарах пытался объяснить своё «пристрастное отношение» к Булгакову. Его литературное наследие (а он писал пьесы) прочно забыто, и – странное стечение обстоятельств! – сейчас мы куда чаще вспоминаем его сына Валентина, незабываемого Пушкина-лицеиста…
Кстати, именно Литовский жил в «писательском доме» в Лаврушинском переулке. Вот снова пример двойственности. «Её внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: “Дом Драмлита”». Дом этот действительно существует. Его современный адрес – Лаврушинский переулок, дом 17.
Именно в нём учиняет Маргарита разгром квартиры ненавистного критика, да так, что «и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза»:
«– Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера.
Швейцар у дверей, выкатив глаза и даже подпрыгивая от удивления, глядел на чёрную доску, стараясь понять такое чудо: почему это завизжал внезапно список жильцов».
Однако хотя мы и легко можем узнать дом, в романе он находится совсем в другом месте: «Она пересекла Арбат, поднялась повыше, к четвертым этажам, и мимо ослепительно сияющих трубок на угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами». Если судить по этому описанию (к «маршруту» полёта Маргариты я ещё, конечно же, вернусь), «Дом Драмлита» должен располагаться в Большом Николопесковском переулке, где подобных построек просто нет.
Многие пишущие о «писательском доме» отмечают своеобразную «месть» Булгакова: он хотел поселиться в этом доме, подавал заявление, однако в просьбе ему было отказано. А кое-кто считает прообразом «Дома Драмлита» уже не существующий сейчас дом № 3/5 в Нащокинском переулке (тогда это была улица Фурманова) первого писательского кооператива, куда Булгаков въехал в 1934 году и где прожил до самой смерти.
Дом в Нащокинском был снесён в семидесятые годы, и поэтому рядом с его найденной в интернете фотографией я поместила сделанный мной на том месте, где он стоял, снимок. И мне кажется, что «роскошной громадой» его трудно назвать – да он ею и не был никогда, его называли «писательской надстройкой»: жилищно-строительное кооперативное товарищество «Советский писатель» под председательством А.А.Жарова (того самого – возможного Рюхина) реконструировало Нарышкинские палаты (два старинных каменных особняка), объединив их и надстроив до пяти этажей. То, что территориально он тоже расположен совсем в другом месте, совершенно очевидно.
Так что, видимо, «громила» Маргарита всё же тот дом, что стоит в Лаврушинском.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь