Утром меня разбудила Лиза.
– Вставай, ты забыла, что нам на покос идти?
– Ах, да! – проговорила я, оглядываясь по сторонам, но кузнеца уже не было в кровати.
Я вспомнила ночь...
Ах, как сладко быть замужем!
С Виктором я не испытывала такого удовольствия, и мне почему-то стало стыдно за это.
Как я теперь вернусь к своему мужу, как я жить смогу с ним?
Сердце отозвалось болью, и я испытала горечь от мысли, что мне придётся расстаться с кузнецом...
Я вздохнула и пошла собираться на сенокос. Не понимаю, что я буду там делать, я никогда не ходила на сенокос, теоретически я понимала, что там делают и для чего, но в жизни я этим никогда не занималась.
Лизка нам раздала деревянные грабли, мне на пояс повязала в платок Мишутку, а Соньке надела короб с покрывалом и едой для нас. Там были варёные яйца, хлеб и крынка молока.
Мы пошли за женщинами в поле. Пока шли по полю, я рассматривала посадки зерновых. Они ещё были тонкие и зелёные, но, наверное, скоро появятся колоски и заколосится рожь да пшеница.
Я думала, что мне придётся косить траву на сено – этого я делать не умела и даже не представляла, как буду выкручиваться – но всё было прозаичнее: нам нужно было раструсить сено и после обеда перевернуть его для того, чтобы подсохло.
Когда мы пришли, трава была уже скошена и лежала ровными рядками, которые уходили далеко к горизонту.
Через несколько часов работы руки заболели и спину ломило, но мы не останавливались, я работала ближе к лесу, потому что мне нужно было периодически переносить Мишутку к следующему месту. Иногда я посылала Лизку – мне казалось, что уж если я устала, то Лизка – и подавно, но она не подавала виду. Стойкая девчонка!
– Лиз, а почему только женщины на поле, а мужики где? – спросила я во время небольшого перерыва.
– Лада, мы с тобой позже вышли и еле работаем, а то ты уже видела бы их спины впереди. Но скоро они уже уйдут, чтобы вечером опять косить.
– Ещё и вечером! – удивилась я вслух, а про себя подумала: «Это какая-та изощрённая пытка... Давно пора трактор в этой деревне завести, а то с такими масштабами нам не справиться. Это ж надо! На всю деревню сено запасти!».
Мне казалось, что поле и до вечера не закончится, и нам троим тут конец и придёт. Но тут я увидела, что к нам на поле идут женщины из нашей деревни – как я поняла, идут помогать нам с сеном. Я увидела там соседку Доню и ещё троих, но тех я не знала.
– Спасибо вам! – я улыбнулась Доне и остальным женщинам, когда они подошли.
– Ладно, что тут такого! Мы же видим, что вам нужна помощь! – ответила Доня за всех.
Потом мы все сидели в тени деревьев, отдыхали и обедали...
– Лада, Сонька сказала, что ты готовишь какие-то блюда интересные. Ты нас научишь? – спросила соседка.
– Конечно, Доня. Мне не жалко, тем более что все мужики любят вкусно покушать. Как говорится: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок!», – и я засмеялась.
Но мои соседи и девчонки не смеялись, наоборот – смотрели на меня как-то странно.
– А зачем нам его сердце? – спросила Лиза, видимо, высказывая общее мнение. – И что это такое? Сердце?
– Ой, как всё запущено у вас! – пробормотала я и пустилась в объяснения. – Доня, вот ты любишь своего мужа?
– Любишь? Это как? – вопросом на вопрос ответила соседка, чем вогнала меня чуть ли не в ступор.
– Как тебе объяснить... – всё же не сдавалась я. – Ну... Это когда у тебя всё внутри загорается при виде мужа, и тебе хочется ему делать хорошее и приятное. Когда ты ему всё с радостью делаешь... Так-то вот...
– Не знаю... – после длительного раздумья ответила Доня. – Я всегда хочу ему приятно делать. Меня мама так воспитала, что мужу нужно делать хорошо, и он тебя не побьёт, и баловать тебя будет, и платок новый купит, и сапожки новые!
Тут я вздохнула и поняла, что деревенские женщины даже не знают, что такое любить.
– Хорошо, а баловать ему тебя нравится? – решила я зайти с другого конца.
– Ну... – протянула женщина. – Когда он стал моим мужем – вроде как меня баловал, а теперь... Нет, не балует. – загрустила Доня.
– А когда он целует тебя, твоё сердце замирает?
– Целует? Скажешь ещё... Мой муж не целует меня.
– Блин, как всё сложно! Хорошо... А ребёнка ты своего любишь? Глядя на ребёнка, сердце твоё замирает?
– Сердце – это что-то внутри? Душа? – переспросила соседка.
– Да, да. Пускай будет душа! – согласилась я хоть на такое. – Она замирает?
– Да, я его балую, и кусочки вкусные даю. И целую, пока муж не видит, а то заругает меня.
– Вот это – и есть любовь. Ты испытываешь любовь к своему ребёнку. И мужа можно так любить, и самое главное – чтобы он тебя любил!
– Это как Никита тебя любит? – спросила Сонька, вмешавшись в наш разговор с Доней.
– Никита? – переспросила я некотором замешательстве.
Я даже как-то до этого и не думала: «А любит ли меня Никита?» ...
Я вспомнила Никиту, вспомнила его глаза и руки, вспомнила, какое удовольствие я испытываю в его объятьях, и что-то заболело внутри от тоски по нему. Я поняла, что мне его не хватает, что я уже соскучилась по нему, что я хочу и увидеть его глаза, и смотреть на него, и таять у него в руках...
– Возможно, я как-то не думала, что он меня любит... – ответила я Соньке осторожно.
– Он очень хорошо к тебе относится, никто из мужиков в нашей деревне так не относится к свои жёнам. Даже муж Дони, хотя он её и не бьёт, и вторую жену не заводит, – сказала Сонька, и все присутствующие женщины покачали головами в знак согласия.
А я...
Меня вдруг пронзило чувство жалости к этим бедным женщинам – я вдруг чётко поняла: насколько же они несчастные, эти простые деревенские бабы. Ведь их, по существу, никто не любит!
* * *
Мы возвращались с сенокоса, уставшие, но весёлые, и я запела песню:
Ой, Мороз, Мороз!
Не морозь меня!
Не морозь меня,
Моего коня!
Сначала все на меня смотрели удивлённо – причём тут мороз среди лета? – но потом бабоньки стали подпевать, и ближе к деревне мы уже пели её хором. Мало того: по просьбам расходившихся женщин мне приходилось каждый раз её начинать сначала. В деревне мы наконец-то замолчали и весёлые стали расходиться по домам.
Подходя к своему дому, я ещё издалека заметила Марьяну, которая в своём цветастом платье стояла возле кузни. Звона молота не было слышно, да и как ему быть, если эта вертихвостка гладила моего кузнеца по плечу.
А этот гад, не противясь, молча стоял и смотрел на неё.
Во мне всё поднялось бешеной волной!
– Вот сука! – только и сказала я, отвязала платок, которым был ко мне привязан Мишутка, передала мальца Соньке, всучила свои грабли Лизке и рванула со всех ног в кузню.
Я подлетела к Марьяне, но кузнец, заметив меня в тот момент, когда я приблизилась к ним – не отдёрнул руки, не отодвинул Марьяну.
Я схватила её за косу и потащила с косогора к дороге. Она визжала и бежала впереди меня, держась за мою руку, которой я уцепила её волосы.
– Чтобы тебя тут больше и близко не было! Подстилка деревенская! – я толкнула Марьяну в сторону дороги, а потом, вернувшись в кузню, схватила кувшин и кинула его ей вслед. – Ещё раз тут увижу, косу отрежу под корешок! – крикнула я вслед Марьяне, и повернулась к мужу:
– Или я – или она! Выбирай! Второй жены в моём доме не будет! – я повернулась и пошла в сторону дома. – Пойдём обедать!
Пока говорила, я видела, как он поднял брови и посмотрел на меня с удивлением и ещё...
Показалось, что во взгляде было ещё и восхищение...
Но мне было не до его взглядов – я была злая, как сто собак! И загрызла бы в этот момент кого угодно!
«Порадуйся! Порадуйся!», – думала я со злостью. – «С бабами я драться не буду! Ещё чего не хватало, буду я тут за всяких кишки рвать! Не нравится со мной жить – ищи другую себе, но я это терпеть не буду! Надеюсь, что доходчиво объяснила и показала, как с другими обниматься на моих глазах!».
Сонька и Лиза уже накрыли стол и, увидев мое состояние, при моём появлении спрятались за печкой.
Вслед вошёл и кузнец, он молча прошёл за стол, сел и долго смотрел на меня.
Во мне опять волнами стала подниматься злость, но я молчала. Я не находила себе места, ходила по комнате туда-сюда...
Ведь у нас было всё хорошо, как он мог так поступить?!
А меня бесило всё: и то, что он молчит; и то, что он не кричит на меня; и то, что ничего в своё оправдание не говорит; и то...
Кузнец подвинул себе миску и начал есть.
В этот момент открылась дверь, и в дом вошёл староста.
Моё сердце ухнуло в пятки – теперь мне наказания точно не избежать.
А староста зло глянул на меня, подошёл к столу и сел напротив Никиты.
– Лада, выйди! – приказал мне кузнец.
И я, гордо подняв голову, вместе с девчонками вышла на улицу.
Предыдущая глава.
Продолжение.