968 подписчиков

Рецензия на книгу Александра Ширвиндта «Отрывки из обрывков» (разговор по душам не с артистом, но с пожившим мудрым человеком)

9 мая 20229 мая 2022

814

11 мин

Новая книга Александра Ширвиндта и похожа на предыдущие, и отличается от них. Похожа в первую очередь, разумеется, голосом автора – это всё такие же неспешные наблюдения за жизнью, размышления о сиюминутном и вечном. А отличается тем, что на сей раз здесь не так много воспоминаний, связанных со знаменитыми друзьями, с кино- и театральной работой. Нет, упоминаются, конечно, и Миронов, и Державин, и Жванецкий, и многие другие – но баек, с ними связанных, не так уж и много. На сей раз автор по большей части говорит о себе и о своём восприятии мира – как и раньше, в форме, приближенной к афористической.

Эта форма подчёркнута и визуально: каждый абзац вновь заметно отделён от другого – так, словно бы в своём высказывании он хорош уже сам по себе; несколько абзацев на одну тему связываются друг с другом в небольшую главу. Понять принцип работы над книгой помогает и название – «Отрывки из обрывков», и следующее признание: Ширвиндт пишет на разноцветных стикерах, которые «крадутся из театра» «с разрешения бухгалтерии и дирекции». Там, вероятно, думают, что эти листики используются «для распределения ролей в будущих премьерах», но нет, не совсем: «А я на них мыслю и прилагаю к данному изданию для красоты и утолщения».

И главная тут сложность – разобрать потом, что там на этих стикерах «куриным почерком» написано: «Приходится при помощи редактора расшифровывать эти иероглифы. Но потом ещё надо понять, что в них кроется. А выбрасывать бумажку жалко: не дай бог на ней была записана тонкая, неожиданная и острая мысль».

Ширвиндт, понятно, иронизирует, но тем не менее – тонких, неожиданных и острых мыслей у него с избытком; вот за ними к этой к книге и следует обращаться.

– Вздохи под названием «Подводя итоги» – опасная вещь. У одних итоги – на трёхтомник, у других – на заголовок.

– Замахиваться на исповедальность – кокетство. Наше поколение жило с поджатым хвостом. Он был поджат настолько, что, когда наступила свобода, его уже нельзя было разогнуть. Откуда взяться честности?

– Сегодня всякая философия превращается в соревновательно-разговорную эквилибристику. Мы дожили до такого времени, когда никому не может прийти в голову, что кто-то говорит правду.

– Враньё достигло масштабов вируса. Пора создавать референдумы о необходимости лжи во имя великих побед. Бесконечно-привычное враньё – сегодня удел всех уровней.

– Из средней школы не то по математике, не то по геометрии, не то по тригонометрии я запомнил только одно – угол нравственного падения равен углу общественного отражения.

Ясное дело, знаменитый артист слегка лукавит, когда сетует, что его в магазине «с каждым годом узнают всё реже и реже» («Что делать? Или прекратить ездить в магазин, или начать круглосуточно рекламировать какой-нибудь банк»). Да, поколения сменяются, но всё же тех, кому его представлять не надо, пока что, думаю, всё ещё большинство. И неповторимая интонация узнаётся и слышится в этих строчках мгновенно. Отчего и сам актёр понимает, что вынужден сейчас как-то балансировать меж двух огней: «Если мемуары не скрашены иронией, они вообще не нужны. А когда всё время думаешь о том, что должно быть смешно, убегает смысл».

Ширвиндту удаётся выдерживать пропорцию. Нельзя сказать, что от его слов хохочешь, скорее, чаще всего на лице возникает слегка печальная ухмылка – но всё-таки. И смысл сохранён – и порой от сказанного даже больно. Отмечая, что «единственная радость в моём возрасте – сознание, что можно совершить наконец что-то безумно дерзкое, честное, мудрое, так как совершенно не страшно схлопотать пожизненный срок», – автор книги не склоняется ни перед властями, ни перед прочими «авторитетами». Что есть – то и говорит.

– Общественное мнение, коллективные письма, возмущение интеллигенции – за свою жизнь я это проходил очень много раз. Результата никакого. Разный уровень чиновников подтирается этими воззваниями.

– Что сильнее бесит вождей – монотонная ненависть противников или унисон восторженных холуёв?

– Во время эпидемии большой начальник говорит, и мы видим на экранах пару десятков министров, внимательно слушающих и записывающих. И становится страшно: почему они, будучи министрами, не знали этого до выступления главного персонажа и вынуждены записывать, чтобы не забыть?

– У начальства или привычно испуганное, или уже болезненно-маниакальное казнокрадство. Дело не в алчности – невозможно остановиться, пока не спиз…шь всё.

– Слово «обыватель» очень ёмкое. Когда на обывателя обрушивается свобода, равенство и братство, сразу возникает толпа и крик. И вместо «свобода, равенство и братство» получается «злоба, выгода и блядст…о».

– Поэтому, когда едут, едут, останавливаются, разжигают костёр, открывают шпроты, поют под гитару, а потом, с трудом садясь во внедорожник, прут дальше, оставляя шпротные банки и непогашенные костры. Российский человек, видя наши просторы, понимает, что дозасрать родину невозможно. Кроме того, все надеются: сейчас снежком припорошит – и никакого кошмара.

– …Внутри длинной жизни всё возникает по новой: фашизм, коммунизм и либерализм проживаются циклами. Они возвращаются, как возвращается мода на причёски или каблуки.

– Разбирал на даче старые книги и журналы и достал связку «Крокодила» с 1956 по 1960 год. Пузатый Дядя Сэм, американцы, карикатуры с атомной бомбой… Прошло 60 лет, эти журналы можно очистить от пыли и переиздавать.

– На планете – перепуганные страны, в которых никогда не было настоящих катаклизмов. А Россия только так всегда и существовала: то чума, то блокада, то революция, то голод. И ничего, живём. Вся прелесть нашей страны в том. Что нам ничего не страшно.

И ведь это всё (принимая во внимание определённую длину книгоиздательского цикла) было сказано ещё до войны, в то неспокойное, как нам казалось, время, которые мы помним как пандемийное... Это «раньше можно было искренне говорить только на кухне под льющуюся воду или в спальне под двумя одеялами», но теперь – была бы только смелость…

У людей моего возраста – большой шлейф воспоминаний о жизни в разное время, есть с чем сравнивать. И после всех этих сравнений у нашего поколения рождается крик в сторону нового поколения: «Ребята, опомнитесь! Оглянитесь, почитайте, посмотрите!» Никто не оглядывается, только говорят: «Старый маразматик, всего бздит». А чего мне бояться? Бояться надо за нынешнее поколение и за следующее.

«Россия – страна испуганного беспредела» – какая весомая формулировка!..

Ощущение бездны «эпохальной разобщённости таких исторически недавних времён, как те, в которых жили мои родители, и те, в которых живут мои внуки и правнуки», словно бы ненароком иллюстрируется напрямую – горький зачастую текст сопровождён подборками «литературных и живописных набросков детей, внуков и правнуков». Вот «полотно правнуков Матвея и Семёна, полуторогодовалых художников-близнецов, написанное к моему 87-летию», вот «Малиновый квадрат» двухлетней Рины, вот этапы творческого пути Эллы (от четырёх лет до десяти): «Любимые Шурины анютины глазки в вазе», «Терьер Мики в разных настроениях», «Прынцесса». Картину «Вид из какого-то окна» нарисовала правнучка Ася, обучающаяся на втором курсе ВГИКа. В разделе «Графика» выделяется работа «Мамулы. Беременный еврейский тюлень» – «художественная фантазия искусствоведа Саши Ширвиндт».

Присутствуют также разнообразные примеры семейной переписки (например, внук сочинил «памятку для дебила-деда», как пользоваться скайпом и вотсапом), из которой с искусствоведческой точки зрения примечательны лишь два документа своего времени: письмо Валентина Плучека и общее их заявление с Ширвиндтом при смене худрука Театра сатиры.

Конечно, это не самый серьёзный способ разукрасить книгу, но почему бы и нет. Читателю, в принципе, всё равно (книга ничего не потеряла бы и без иллюстраций), а потомкам автора, думается, приятно.

Как уже было сказано, узнать что-либо новое и интересное о звёздных друзьях и коллегах Ширвиндта на этот раз не удастся. Подобного рода воспоминания носят именно что обрывочный – в соответствии с заголовком книги – характер.

Владимир Меньшов, оказывается, пил – и «мог в Сочи на “Кинотавре” выпивши разнести побережье» («Он переворачивал на пляже лежаки и говорил участникам фестиваля, что о них думает»). Юрий Яковлев был более осторожен – и перед спектаклем выпивал не более 50 граммов коньяка («Он не выходил на сцену пьяным, просто принимал чуть-чуть для куража. И его неповторимый тембр становился ещё бархатистее»). Факт же, что «королева Елизавета II и Михаил Ефимович Швыдкой одновременно, не сговариваясь, бросили пить, настораживает по-настоящему».

Олег Табаков запомнился другим: вынужденный то и дело участвовать в больших заседаниях, он приходил туда с собственным кулёчком, в котором были не только бутербродики, но баночка с приправой – что заметно отличалось от предлагаемого организаторами мероприятия весьма скудного ассортимента («Если удавалось сесть на заседаниях рядом с ним, что-то можно было у него цапнуть, а что-то он категорически не давал. “Самому мало! – шипел. – Своё приноси!”»).

Режиссёр наших «Мушкетёров» Георгий Юнгвальд-Хилькевич входил в начальственные кабинеты, напевая: «Пора-пора-порадуемся…» («И тогда все: “А!” Удачами надо уметь пользоваться, пока они не стали только твоими»). Эдуард Успенский как-то раз принялся защищать спектакль «Ленкома», в защите уже не нуждавшийся, так как всем «дико понравился» («Он стал бороться за премьеру, которую восторженно приняли. Когда смелость уже профессия, это подозрительно»). А у Андрея Гончарова из Театра имени Маяковского «было два основных правила для худрука: во-первых, кнутом и пряником и, во-вторых, каждой твари по паре – чтобы было ощущение опасности и конкуренции».

Всё прочее – ещё в большей степени «по мелочи». И даже удивляешься, когда среди этих «отрывков» попадается нечто хотя бы чуть-чуть, но посущественнее. Например, вдруг – анекдот из мира кино, случай со съёмок картины «Миллион в брачной корзине», когда на хорошую дефицитную плёнку решено было «снять сказочный Неаполь и проход героя»:

Я должен идти по набережной с Зямой Гердтом, который снимался в то время в Одессе в другой картине. Его при помощи меня умолили сделать этот проход. Вроде я встретил друга в Неаполе. Замысел был такой: мы шли, на тележке ехал оператор, мы доходили до определённого места, останавливались и о чём-то разговаривали. Всё это необходимо было вместить в 85 метров. Мотор – мы с Зямочкой пошли, дошли до нужного места, и вдруг два одесских биндюжника, которые должны были стоять за нами и якобы беседовать, подошли к нам со словами: «Что вы встали? Нас же не видно за вами». Они раздвинули нас и тут закончилась хорошая плёнка.

Но уже на следующей странице – призыв к Михалкову, вновь возвращающий нас из волшебного мира кино в будничную пугающую реальность:

Никита Михалков завязал с профессией и, как какой-нибудь заядлый алкоголик сгоняет мнимых чертей со своей одежды, так и он травит вымышленных бесов с лацканов эфира в своей передаче «Бесогон». {…} Его мания быть приближенным к власти наследственная – от Сергея Владимировича. Клан Михалковых – Кончаловских – мощнейший симбиоз гениальности, мудрости и цинизма. Если эту смесь собрать в один сосуд и рассеять, как удобрения, над какой-нибудь Албанией – её хватит для процветания всей страны. Я, как старый Никитин поклонник и старший по годам, категорически умоляю его вернуться в профессию.

Как написал поэт Юрий Ряшенцев, которого сам Ширвиндт с видимым удовольствием здесь цитирует, «книги Ширвиндта – грустные. Это размышления о беспощадности времени – не нашего, сегодняшнего, а вообще времени как философской категории». И пусть автор не стесняется признаться в том, что «есть несколько тем, в которых я к 87 годам так и не разобрался» («1. Почему взлетает самолёт? 2. Почему в одно и то же время зимой темно, а летом светло?» и т.д.), пусть он порой слегка занудно брюзжит («Я ещё живой, но находиться в этом состоянии всё труднее и труднее. Я заканчиваюсь и физически, и смыслово»), всё-таки что-то толковое из-под его пера временами выходит, а стало быть: «…Если так называемое произведение принесёт хоть какую-то – пусть в микроскопических, гомеопатических дозах – пользу следующим поколениям, наверное, имеет смысл пробовать», – тем более что многие приличные люди вполне искренне хвалят.

Заставлять читать эту книгу – никто не заставляет. Но если вы всё же решите – вряд ли пожалеете. Тут просто надо сразу понимать особенности жанра: «Отрывки из обрывков» – это разговор с невидимым, но хорошо представляемым приятным собеседником. Если вы настроены потолковать обо всём на свете с Александром Анатольевичем – пожалуйста, для этого есть прекрасная возможность. Вы, быть может, не во всём с ним согласитесь, это ваше право, но то, что эта встреча вас хоть в чём-то, но обогатит – даже не сомневайтесь.