Евгений Константинович Громов в свои тридцать лет был хорошим хирургом. Ему доверяли пациенты, уважали коллеги. Он брался за сложные случаи и редко терпел неудачи.
После окончания медицинского института подающий надежды молодой специалист Громов приехал в Питер для прохождения интернатуры по хирургии. Однажды в кафе он познакомился с миловидной девушкой. Это не был страстный роман, но девушка понравилась Громову. У них было много общего. Была она не только симпатичной, но домовитой, хорошо готовила и пекла пироги. А что ещё нужно изголодавшемуся по сытной еде и вниманию за студенческие годы молодому человеку?
Не последнюю роль в решении жениться сыграли и вкусные пироги. Громов сделал предложение с колечком в красной бархатной коробочке, а Мила с радостью согласилась.
Через девять месяцев у Громова родилась дочка Ксюша. После декрета Мила не вышла на работу. Пекла пироги, занималась дочкой, ждала с работы мужа. И Громову стало казаться, что как-то всё пресно, скучно, и предрешено в его семейной жизни.
Медсёстры в больнице строили доктору Громову глазки. Не прочь были скрасить его ночные дежурства. Но Евгений придерживался принципа, что нельзя смешивать рабочие и личные отношения. Поэтому старания медсестёр не увенчались успехом. И вскоре они стали относиться к нему просто как к хорошему доктору.
- Евгений Константинович, в приёмном женщина с подозрением на аппендицит. - В ординаторскую заглянула востроглазая и улыбчивая медсестра Катенька.
- Иду, - сказал Евгений и, не спеша, сделал запись в листе назначений одного из своих пациентов. Он закрыл карту и положил её поверх остальных на углу стола. Потом аккуратно поправил её, чтобы стопочка карт выглядела безупречно ровно. И только после этого покинул ординаторскую и пошёл в приёмное отделение.
- Кто тут у нас? – спросил он приветливым заученным тоном и осёкся.
На кушетке сидела красивая девушка и своими выразительными карими глазами глядела на Громова. Её каштановые волосы рассыпались по плечам. Она прижимала руки к животу и морщила свой аккуратный носик от боли.
- Прилягте, - попросил он.
Девушка послушно закинула ноги на кушетку и осторожно легла.
Маленькая грудь вырисовывалась под тонкой трикотажной кофточкой, словно купола храмов. Громов сглотнул. «Какая фигура… - он замер, стараясь найти подходящее слово. - Совершенная», - наконец, подобрал он слово и удовлетворённо кивнул.
Он положил руки ей на низ живота, надавил и резко отпустил. Девушка ойкнула, её аккуратный носик наморщился сильнее, а миндалевидные глаза стали круглыми.
- Так-так, - многозначительно сказал Громов. – И давно болит?
Девушка без запинки, как заученный урок, сообщила всё-то, что до этого рассказывала врачу скорой помощи.
- Катенька, возьмите кровь на анализ и температуру измерьте.
- Доктор, а операцию прямо сейчас будете делать? – Девушка спустила ноги с кушетки и села, поправила кофточку.
Громов сверху вниз смотрел на неё и думал, что очень хочет увидеть её полуобнажённой на операционном столе.
- По результату анализов посмотрим, потерпит ваш аппендикс до утра или прямо сейчас прооперируем.
Уже ночью он зашёл к ней в палату, когда она ещё не до конца отошла от наркоза. На фоне рассыпанных по подушке темных локонов её лицо казалось очень бледным и тонким. На пальце правой руки, которая лежала поверх одеяла, он не заметил обручального кольца. Сердце Громова затопила нежность.
На следующий день он собственноручно делал красавице перевязку, касаясь её живота дрожащими пальцами. Тёплая белая кожа от прикосновений его чутких пальцев подрагивала. Теперь сердце Громова ныло не только от нежности, но и желания.
- Отлично, - глухо произнёс он, накладывая марлевую повязку.
Однажды, когда через несколько дней девушка прогуливалась по больничному коридору, он заговорил с ней и пригласил в ординаторскую на чашечку кофе. А в ночное дежурство перед самой выпиской поцеловал, истомившись от желания.
Он стал часто заходить к ней домой. Жене он жаловался, что ему поставили много ночных дежурств в этом месяце. Снова Маркин попросил подменить его ночью, у него жена вот-вот родит… Врачам очень легко врать. И все ночи он проводил у красавицы.
Но страсть страстью, а поесть Громов любил. Привык к вкусностям, которыми потчевала его Мила, к комфорту, обеспеченному ему женой, к тихим уютным вечерам у телевизора…
После нескольких операций в день ему хотелось расслабиться и отдохнуть, но стоило увидеть Зою, как страсть поглощала его. Что греха таить, она была огонь, но готовить не умела совершенно, а потому заказывала доставку пиццы или жарила яичницу.
Возвращаясь на следующий день домой, Евгений набрасывался на котлеты, борщи и пирожки жены. Наевшись, блаженно щурил глаза у телевизора как кот на завалинке.
А Зоя стала названивать на работу.
- Ты придешь сегодня? Я заказала роллы. У меня есть бутылочка хорошего вина… Я жду, любимый, – мурлыкала она в трубку.
Евгений слышал зовущие интимные вибрации голоса, представлял в своих объятиях жаркое совершенное тело, к которому прилагались пицца и роллы, и не мог совладать со страстью.
Но как всё в этой жизни, встречи на стороне стали привычкой, тело перестало волновать Евгения. Да и жена начала что-то подозревать. Тоже звонила на работу, и, естественно, Евгения не было в больнице во время предполагаемого ночного дежурства. Она смотрела, подперев голову рукой, как Евгений уплетал котлеты и пирожки, расспрашивала, и он снова врал. Утомленный страстными встречами с любовницей, он отказывал жене в ласках по ночам, ссылаясь на трудный день…
«Надо что-то делать. Так больше не может продолжаться», - думал Громов часто перед сном, отвернувшись от жены. Но не мог решить, от кого отказаться: от горячего ненасытного тела Зои или от вкусной еды и покоя с Милой.
Когда в очередной раз Зоя позвонила Евгению и проворковала низким грудным голосом, что ждет и скучает, он хотел сказать, что не придёт, что между ними всё кончено. Но сердце предательски заныло. Он представил бледное лицо в обрамлении рассыпанных по подушке каштановых волос, тонкую шею... И не смог отказаться. Зоя согласилась неожиданно легко.
- Привет, - она улыбнулась и подставила ему щёку для поцелуя, когда Громов подошёл к столику.
- Осторожно. Тут много знакомых, - ответил он, оставив её щёку без внимания, сел напротив. – Я буду только крепкий кофе. Здесь не продают пиццу.
Отпивая маленькими глотками крепкий горячий кофе, Громов вдруг обнаружил, что чары Зои больше не действуют на него. Руки не дрожали, сердце не стучало торопливо, дыхание не сбивалось.
Громов осторожно начал трудный разговор. В глазах Зои задрожали слёзы. Одна слезинка сорвалась с ресниц и оставила влажную дорожку на щеке. «Боже, как же она хороша, когда плачет. Но я не готов питаться одной пиццей до конца своих дней».
- Ты больше не любишь меня? – прошептала она.
Громов не мог подобрать подходящих слов, чтобы сказать, что новизна страсти прошла, а дома ждут жена и дочка, пироги и вкусное мясо по-французски. Он начал злиться. «Сама могла бы обо всём догадаться. К чему эти объяснения? Не надо было приходить», - разочарованно и виновато думал он.
- Пойдем ко мне. В последний раз, – попросила она.
Слезинка хрустальной каплей упала с подбородка на белую скатерть и оставила влажное пятно.
- Пойдём, – сказал он, ненавидя себя за слабость и безволие.
Но ничего не вышло на этот раз. Он гладил её совершенное тело, а замечал морщинки на лице, смазанную губную помаду. Впервые организм подвёл его. Громов встал с кровати и начал одеваться. Растерянная Зоя смотрела на него потухшим взглядом, комкая у груди простынь. Громов представил горку пирожков под льняным полотенцем в красную мелкую клетку и даже почувствовал их запах. Он разозлился на себя ещё сильнее. «Такой печальный момент, а я о пирогах думаю. Надо было давно прекратить эту связь. С дочкой не играл тысячу лет… Я хочу домой», - понял он и сказал то, что обычно говорят мужчины в таких случаях:
- Прости, я должен был… - Звонок мобильника отвлёк Громова. Звонила Мила. – Да, - ответил он, отвернувшись от сидящей на кровати обнажённой Зои, прикрывшейся простынёй. – Нет, сегодня у меня нет дежурства. Я скоро приду. – И отключился.
- Прости, – повторил он и вышел в прихожую.
- Ну и вали к своей кухарке! Я думала, мы вместе… Дети… Ненавижу! Убирайся и никогда не возвращайся ко мне! – кричала она, рыдая, из комнаты.
На улице холодный ветер подтолкнул Громова в спину. Он поднял воротник пальто. Он думал, как нехорошо вышло с Зоей, а ноги сами несли его домой. Он представил, как они все трое сядут за стол. Как давно они не ужинали вместе. Дочка расскажет про школу, а жена будет подкладывать ему на тарелку сочные куски мяса по-французски. С каким удовольствием он вопьётся в него зубами… Страсть проходит, красота увядает, а семья - это святое. «Никогда никаких отношений на стороне. Легче вырезать аппендикс или грыжу, чем расстаться, объясниться, оправдаться», - думал он, подгоняемый ветром.
«Я тебя оставляю…. Не бросаю, не кидаю, не предаю и не изменяю… Просто оставляю… Пусть судьба сама подберёт тебе следующий вариант».
Андрей Миронов