Несмотря на свою неоспоримую гениальность, Леонардо был ярым гомосексуалистом, а также
поклонялся божественному порядку в Природе, что неизбежно превращало его в грешника.
Мало того, эксцентричные поступки художника создали ему демоническую ауру: да Винчи экс гумировал трупы с целью изучения анатомии человека; вел какие-то загадочные журналы, куда
записывал свои мысли совершенно неразборчивым почерком да еще справа налево; считал
себя алхимиком, верил, что может превратить свинец в золото. И даже бросил вызов самому
Господу Богу, создав некий эликсир бессмертия, уж не говоря о том, что изобрел совершенно
ужасные, прежде не виданные орудия пыток и оружие.
Непонимание порождает недоверие, подумал Лэнгдон.
Даже грандиозный вклад да Винчи в изобразительное искусство, вполне христианское
по сути своей, воспринимался с подозрением и, как считали церковники, лишь подтверждал
его репутацию духовного лицемера. Только от Ватикана Леонардо получил сотни заказов, но
рисовал на христианскую тематику не по велению души и сердца и не из собственных религи озных побуждений. Нет, он воспринимал все это как некое коммерческое предприятие, спо соб изыскать средства для ведения разгульной жизни. К несчастью, да Винчи был шутником и
проказником и часто развлекался, подрубая тот сук, на котором сидел. Во многие свои полотна
на христианские темы он включил далеко не христианские тайные знаки и символы, отдавая
тем самым дань своим истинным верованиям и посмеиваясь над Церковью. Как-то раз Лэнг дон даже читал лекцию в Национальной галерее в Лондоне. И называлась она «Тайная жизнь
Леонардо. Языческие символы в христианском искусстве».
– Понимаю, что вас беспокоит, – сказал Лэнгдон, – но поверьте, да Винчи никогда не
занимался черной магией. Он был невероятно одаренным и духовным человеком, пусть и нахо дился в постоянном конфликте с Церковью. – Едва он успел окончить фразу, как в голову
пришла довольно неожиданная мысль. Он снова покосился на паркетный пол, где красные
буквы складывались в слова. На вид идола родич! О мина зла!
– Да? – сказал Фаш.
Лэнгдон снова тщательно подбирал слова:
– Знаете, я только что подумал, что Соньер разделял духовные взгляды да Винчи. И не
одобрял церковников, исключивших понятие священной женственности из современной рели гии. Возможно, имитируя знаменитый рисунок да Винчи, Соньер хотел тем самым подчерк нуть: он, как и Леонардо, страдал от того, что Церковь демонизировала богиню.
Фаш смотрел мрачно.
– Так вы считаете, Соньер называл Церковь «родичем идола» и приписывал ей некую
«мину зла»?
Лэнгдону пришлось признать, что так далеко он в своих заключениях не заходил. Однако
пятиконечная звезда неумолимо возвращала все к той же идее.
– Я просто хотел сказать, что мистер Соньер посвятил свою жизнь изучению истории
богини, а никому на свете не удалось опорочить ее больше, чем Католической церкви. Ну и
этим предсмертным актом Соньер хотел выразить свое… э-э… разочарование.
– Разочарование? – Голос Фаша звучал почти враждебно. – Слишком уж сильные выра жения он для этого подобрал, вам не кажется?
Терпению Лэнгдона пришел конец.
– Послушайте, капитан, вы спрашивали, что подсказывает мне интуиция, просили, чтобы
я как-то объяснил, почему Соньер найден в такой позе. Вот я и объясняю, по своему разуме нию!
– Стало быть, вы считаете это обвинением Церкви? – У Фаша заходили желваки, он гово рил, с трудом сдерживая ярость. – Я видел немало смертей, такая уж у меня работа, мистер
Лэнгдон. И позвольте сказать вот что. Когда один человек убивает другого, я не верю, чтобы у
жертвы в этот момент возникала странная мысль оставить некое туманное духовное послание,