Глава 53.
Время действия - 1930 год
- Товарищи! Сегодня наш советский народ совместно с трудящимися всего мира отмечает Первое мая — День международной пролетарской солидарности. Наша страна встречает Первомай в обстановке трудового и политического подъёма масс, - оратор вынул из кармана платочек и вытер вспотевший от напряжения лоб. - Динамично развиваются социалистическая экономика, наука и культура. Крепнет морально-политическая сплоченность советского общества, дружба и братство наших народов.
Колыхнулись красные флаги, гром аплодисментов заглушил слова стоящего на трибуне человека. Сорвались с деревьев испуганные птицы, метнулись в небо.
- Повсюду на просторах нашей необъятной Родины — в городах и сёлах, в каждом уголке страны кипит напряженная работа, - откашлявшись, продолжил он. - Труженики сельского хозяйства организованно ведут полевые работы, закладывают основы будущего урожая. Растет количество колхозов и совхозов, товарищи, и это радует!
- Ура!!! - раздалось в толпе, снова затанцевали флаги и транспаранты.
- Урааа! - эхом отозвались стоявшие на рейде корабли.
- Что, Гриша, как в Андреевке прошла коллективизация? Кажется, «Революционный матрос» назвали? - наклонился к Григорию стоящий рядом лысоватый мужчина в светлом костюме.
- Хорошо прошла! Быстро! - засмеялся Григорий.
Время изменило его. Чёрные когда-то волосы стали совсем седыми, а на лбу сложились глубокие морщинки как у человека, много видевшего в своей жизни. Однако глаза его, большие, темные, были по-прежнему молоды.
- Агитацию провели наши бабушки. Осталось их всего-то двое, а всё-таки сила. Матросы, говорит, когда-то артелью жили. Всё сообща делали, сообща решали, друг другу помогали, и жить было гораздо легче, чем поодиночке. Первыми в колхоз подались.
- Не пожалели наделов своих?!
- Положа руку на сердце, не такие уж и большие наделы у них оставались. По восемь десятин на каждое хозяйство царём даровано было. Для неженатого человека оно, конечно, неплохо. А когда дети-внуки пошли, уже не шибко густо. Кто-то за дочерьми приданое давал — полоску отрезал. Кто-то, конечно, прикупал немного, когда выпадали свободные средства. Только не так часто это случалось. Хозяйство — быков, коров — в гражданскую растеряли. Так что к кулакам их не причислишь. Но то, что имели, они с чистой совестью колхозу отдали.
- Молодцы! Героические старушки! - засмеялся лысый. - Слушай, а правда, что они замуж выходили по жребию?
- Правда! - улыбнулся Григорий.
- Может быть, пойдём вот там, в беседке посидим, ты мне расскажешь? Жарко очень, хочется в тени посидеть.
- Не могу, извини, Виктор Иванович. Важное дело у меня здесь! Ты посиди в беседке, я позже подойду. А то подожди со мной, это скоро!
Тем временем оратор на трибуне продолжал:
- И сегодня мы чествуем передовиков пролетарского труда, которые ещё выше поднимают социалистического соревнования за досрочное выполнение плана первой пятилетки! Честь и слава всем, кто вдохновенным трудом укрепляет могущество нашей советской Родины, приближает светлое будущее — коммунизм!
- Уррааа! - снова радостно отозвалась толпа.
- И сегодня мы хотим наградить наших передовиков!
Толпа на площади заволновалась радостно, задвигалась. Каждому хотелось услышать упоминание о знакомых и родственниках. Каждое новое имя, называемое оратором, встречалось гулом одобрения.
- Чем же ты теперь заниматься будешь, Гриша?
- Да разве же мало дел? - засмеялся Григорий. - Учительствовать, наверное, пойду.
- Может быть, останешься всё-таки в школе?
- Нет, Витя. Другое время пришло, другая техника. И дорогу надо давать молодым. Пора, пора. И ты, Виктор Иванович, как начальник авиашколы, понимаешь это не хуже меня!
- Выходит, и мне надо уступить дорогу молодым? - усмехнулся тот.
- Э, нет! Ты одно с другим не мешай. Ты руководишь школой, тут опыт нужен. А я учу… учил летать. Но у меня опыта полетов на современных машинах уже нет. И чему я могу научить молодежь? Но тсссс… - вдруг прижал он палец к губам.
- Королёва Ульяна Павловна, вагоновожатая трамвайного депо перевезла из Балаклавы в Севастополь рекордное количество пассажиров и грузов! - торжественно-радостным голосом объявил оратор очередного передовика. - За образцовую ударную работу она награждается Почетной грамотой и отрезом ситца!
Оркестр заиграл туш, и на трибуну взлетела смуглая красавица в красной косынке.
- Это кто ж такая? Неужто родственница? - начальник авиашколы удивленно переводил взгляд то на горячо аплодирующего Григория, то на раскрасневшуюся от смущения вагоновожатую.
- Сестрёнка, Ульяна, - пояснил Григорий.
- А фамилия…
- Так замужем же! - улыбнулся Гриша. - Детишки уже… Двое!
Ульяна спускалась вниз, прижимая к высокой груди грамоту и бумажный пакет с тканью, а оратор уже называл следующее имя.
- Иди к нам! - замахал рукой Григорий. - Ульяна!
Но девушка не слышала его, счастливо улыбалась кому-то в толпе, и вот уже её косынка затерялась в красном море флагов, транспарантов и платков.
- Красивая у тебя сестрёнка! - улыбнулся начальник. - А муж её?
- Тоже в трамвайном депо работает. На балаклавской линии путеец. Идём, Витя, нам пора! - Григорий стал протискиваться в толпе, пытаясь выбраться к домам.
- Так это он её привёл в депо?
- Нет, она ещё совсем юной девчонкой была, когда загорелось ей вагоновожатой стать. Она ведь из Кронштадта. В Петрограде и увидела в первый раз технику. А уж когда здесь, в Севастополе, столкнулась с ним, её восторгу не было предела. Тогда, говорит, и решила — поведу трамвай. А к тому времени, как она своего добилась, пустили ветку на Балаклаву. Там она и познакомилась со своим будущим мужем.
- Гриша, давай посидим здесь! - Виктор Иванович плюхнулся на скамейку, достал из кармана платочек. - Знатная сегодня жара! А ты знаешь, меня восхищает этот молодой задор. Меня изумила та скорость, с которой было принято решение о строительстве трамвайной линии до Балаклавы. Откуда что взялось! И средства, и этот энтузиазм, с которым люди строили дорогу...
- Люди знали, как она изменит их жизнь, - улыбнулся Григорий. - Что имела Балаклава раньше? Не было работы, не было отдыхающих, выловленную рыбу некуда было девать. До Севастополя два с половиной часа на лошади по горным дорогам. А трамвай — красота. Всё оживилось — кто-то в Севастополь на службу едет, кто-то у себя работу нашел. Консервный завод открыли, камень добывают. Живи и радуйся!
- Гриша, позволь спросить тебя…
- Да?
- Ты ведь при царском режимом обласкан был. Образование, служба, чины, награды… Почему же ты остался здесь, а не эвакуировался тогда с Ткачёвым?
- Во-первых, я русский. Я не смог бы жить где-то вдали от России.
- Но и они русские. Смогли ведь! Миша Рогов смог!
- Да… Но было ещё одно. Весной 18-го я оказался в Петрограде у Ленина.
- У самого?!
- Да. Зачем, я сам не понимал. Дело, по которому я был послан, уже разрешилось само собой, но я всё равно пошёл в Смольный.
- Ты разговаривал с ним лично?!
- Нет… Я присоединился к какой-то группе матросов. Почему матросов? Они были привычнее для меня и… роднее, что ли… Он вышел из кабинета в холл… Матросы окружили его, закрыли собой. И я протиснулся вперед, чтобы лучше видеть и слышать. Он говорил негромко, слегка картавя, но так увлечённо! Он рассказывал о будущем. О том, какую красивую жизнь сумеют построить рабочие и крестьяне, если над ними не будет гнета. И я… я поверил ему. Я потом долго размышлял над его словами. До эвакуации оставались два с половиной года — было время подумать. А последнюю точку поставило уничтожение школы. Я не смог простить этого авиадарму.
- Да-да, я помню это… Вас было четверо на пепелище. Четыре инструктора авиационной школы, не севших на корабль. И у каждого была своя причина на это. Ты никогда не рассказывал о своей встрече с Лениным. Почему?
- Я ведь не общался с ним лично, чем же хвастаться?
Они ещё долго беседовали — два старых товарища, командир экипажа летающей лодки М-9 и его стрелок. Почему они не разговаривали по душам раньше? Почему держались официально-отчужденно? Может быть, виновата была судьба, превратившая подчиненного в начальника? Или у бывшего прапорщика Семёнова, в первые же дни после революции перешедшего на сторону красных, были какие-то сомнения по поводу инструктора, обучавшего военлётов Белой армии?
Вовсе нет. Просто не так легко было Григорию преодолеть субординацию, оттого и держал он Виктора на расстоянии. А теперь, когда его рапорт об увольнении был подписан, он почувствовал себя так легко и просто, что смог раскрыться перед старым другом.
Итак, была завершена эта глава его жизни. Теперь он уже не преподавал в авиационной школе и отправлялся на жительство в Андреевку, в старый дом своего деда Тимофея Громова. В дом, где он родился, где прошло его детство. Где цвели сады, шумело вечное море и тюкала ночами сова-сплюшка.
Василиса была ему рада, хоть и не была она обделена вниманием детей-внуков-правнуков, а всё же по Грише скучала особо. А на этот раз ей очень нужно было разрешить одно недоразумение.
- Знаешь ли, сынок, какое дело вышло у меня… - старушка озадаченно смотрела на внука.
- Что, бабушка?
- На той неделе пошла я на погост, прибрать у своих маненько… Гляжу, а Полюшкина-то мoгилкa уже прибрана, и оградка поправлена. И у Мирона тож.
- Да мало ли, кто-то из своих убрался, что же удивительного?
- Эээ, нет! Анютке не до того — третьего родила недавно, а другие давно уж в деревню носу не кажут. А когда я с погоста домой шла, глядь — мужик у родника сидит. Не молоденький, седой уж. Ну сидит человек, Господь с ним. Только будто видала я где-то его… Огромный такой, будто медведь. Подошла, гляжу — мать родна…
- Кто же это? - улыбнулся Григорий.
- Вот то-то! А я ему: Филипп, родненький, ты ли это?
- Филипп?! Задорожный?! Да что ты говоришь? Неужели он жив?
- А он повернулся — и будто бы признал меня, будто бы радость у его в глазах, и тут же голову опустил. Нет, говорит, мать, обозналася ты. Меня Корнеем зовут. Корней Иванов. Ну, говорю, что же, значит, обозналась. Пошла прочь. А потом оглянулась, гляжу — он мне вслед смотрит. Что это с им, а, Гришенька? Память потерял или рехнулся?
- Корней, говоришь? - лицо Григория вытянулось. - А ты точно узнала его? Может, и правда, какой-то Корней?
- Так я, милок, из ума не выжила, и глаза мои видят хорошо, слава те, Господи! Он! Филипп это был! И могилки прибрал он!
- Вон оно что… Значит, осторожничает. Боится, что за спасение царских родственников привлекут его. Ты вот что, бабушка… За весть добрую спасибо тебе. А увидишь его впредь — виду не подавай, что признала. Раз назвался другим именем, значит, есть причины. И Анютке ни гу-гу. А памяти он не терял, иначе не стал бы на погосте прибираться. Всё он помнит, и деда с бабкой, и тебя, и деревню свою. И с головой у него всё в порядке.
- Так погоди, а меня чего опасаться-то? Я-то знала о нём и никому его не выдавала. Передо мной-то зачем чужим именем называться?
- Судя по всему, выправил он себе паспорт на другое имя. И жена, может, есть у него, и детишки. Ради них и осторожничает. За себя не стал бы трястись, не таков он человек. А ты представь, каково его родным-то будет, если осудят его?
- И то верно…
На душе у Григория стало легко и радостно — значит, жив был хороший человек. Значит, есть на земле справедливость.
В июне прибыли к Василисе гости — внучка Наталья с ребятишками. Шестилетний Сергей, тоненький и бледненький, однако оказался очень подвижным мальчонкой. Он сходу помчался к морю, смело влетел в набегающую волну и вдруг закричал восторженно:
- Да ведь она тёплая! Мама, море совсем-совсем тёплое! Ты только посмотри!
- Сынок, здесь ведь юг! Это у нас в Кронштадте вода студёная, - рассмеялась Наталья.
Трехлетняя Олька деловито схватилась за веник и принялась мести двор.
- Ну ты посмотри, помощница какая у меня теперь! - всплеснула руками Василиса.
- Помощница! - довольно подтвердила Наталья. - Её мама приучила помогать, вот она и хватается.
- Что она, Дарья-то, здорова ли? Павлуша-то мой как?
- Живы-здоровы. Да я ведь писала Грише обо всём. Пенсионеры, всё больше дома сидят.
- Приехали бы сюда, поселились бы. Всё ж таки здеся дом родной.
- Для них, бабушка, теперь там дом родной. Большая часть жизни в Кронштадте прожита. А ты, смотрю, и козу, и кур держишь? Трудно ведь тебе, наверное, извела бы давно!
- А я помирать пока не собираюсь, - проворчала Василиса, входя в избу.
- К чему это ты, бабушка? - Наталья удивленно посмотрела на старушку и нырнула следом за ней в прохладу дома.
- А к тому, что они, родимые, кажный день кушать просют. Хочешь не хочешь, а встанешь да пойдешь к ним. Жалеть себя с ними недосуг. А в мои годы жалеть себя вовсе нельзя. Иначе сломят хвори да немощи. Девятый десяток — это вам не шутки. Так что ими и жива я.
- Живи, бабушка, долго-долго! - Наталья обняла Василису, прижалась лицом к её плечу. - Ой, а что это за портрет?
- Это? Дед ваш, Семён, - старушка посмотрела на стену, где висел оправленный в рамку рисунок. - Не видала разве раньше?
- Нет… Красивый какой!
- Красивый. Молоденький ишшо. Какой-то офицер его рисовал. Давно было, ещё до Крымской… Гриша тот рисунок мастеру возил. Видишь, какой хороший патрет сделал! Под стеклом да в раме. А тот листочек я берегу. Он Сёмушкины руки помнит… - старуха украдкой смахнула слезу.
- А я дедушку и не видала никогда, - грустно сказала Наталья.
Через неделю она уехала, оставив ребятишек на попечении старой бабушки. Дети скучать не давали, выдумывая новые шалости, впрочем безвредные и беззлобные. Только однажды Василиса серьёзно испугалась, увидев, как маленький Серёга нырнул с деревянного пирса в волны беспокойного, взбаламученного ветром моря.
- Ой, сынок… Серёжа! - метнулась она к воде. - Утопнет ведь малец!
Вытащил мальчишку на берег кто-то из дачников, стоявших на пирсе с удочкой.
- Испугалси? - Василиса дрожащими руками обнимала внучонка.
- Немного… поначалу, - честно признался малыш. - А потом я вспомнил, что мне дедушка всегда говорит.
- А что он говорит?
- Ты, говорит, моря не бойся. Оно страсть как не любит, когда его боятся. Как только испугаешься его, тут тебе и крышка. Бабушка, что же ты плачешь? Я ведь не испугался! И не утонул.
- Ничего, мой родной. Ничего… - Василиса подхватила ребенка на руки и понесла к дому. - Это правильно тебе дедушка сказал. Правильно!
Слёзы душили её. Сёмушка, Сёмушка, сколько лет уже нет тебя рядом, а слова твои живы!
- Бабушка, а к нам кто-то пришел! - вдруг сказал Серёга.
- Кто пришел?
У крыльца однако действительно стояла женщина с маленькой девочкой:
- Бабушка, вы дачников на постой не берёте? - застенчиво спросила она. - Нам с дочкой много не нужно. Мы Симферопольские. Нам бы отдохнуть с месяц у моря.
- Дачников? Да куда ж мне! У меня внуки теперя, шум-гам, какой тут отдых! - Василиса махнула рукой.
- Бабушка… - вдруг охрипшим голосом сказал Серёжа. - Возьми их. Ну, пожалуйста! Мы честно-честно шуметь больше не будем!
Он не отрываясь смотрел на приезжую девочку.
- Возьмите нас… - жалобно попросила девчушка. - А то мы устали. Мы уже давно с мамой ходим…
- Ну что делать с вами… - засмеялась Василиса. - Идите уж в избу!
Дачники вошли в дом следом за старушкой, побежала за ними и Олька. И только Серёга стоял во дворе как истукан, сраженный наповал обаянием маленькой гостьи.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 52) Тихо таял берег твой родной...
#приключения #история #крым #рассказы #россия
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!