В детстве мне часто мечталось, а вот бы вдруг и в моё окно залетел Питер Пэн. Или хотя бы Карлсон. А уж если б случился западный ветер... этого и желать не смела.
Я дружила с Пэппи, Эмилем и Томом Сойером. Однажды даже нашла в саду дохлую крысу, привязала к хвосту веревочку. И очень расстроилась, когда папа трофей этот у меня забрал. Без объяснения причин. Точнее, с объяснением конечно. Но, уверена, оно было не слишком убедительным.
Наверное, я многое пропустила. Моё детство вряд ли можно назвать счастливым. У меня почти не было друзей, пряток и догонялок, снежков и горок. Мало кукол и плюшевых мишек. Помню, был набитый опилками одноглазый и довольно уродливый медведь Настасья Петровна, который перешёл мне по наследству от папы и его сестёр. Я часто болела и много грустила. Но.
У меня были книги.
Огромное. Невообразимое количество книг. Мой райский рай.
Я читала, как маньяк, запоем. Сутками напролёт. В 9 я спала в обнимку с Джеком Лондоном, Булгаковым и Чеховым, в 10 их сменили Мопассан, Диккенс, Цвейг и старина Хэм, в 12 я познакомилась с Набоковым, Ремарком, Золя и Гюго.
Моруа, Стендаль, Драйзер, Гёте, Бальзак, Толстой, Достоевский, Бунин - я не могла остановиться. Маленькая, я не понимала многого, конечно. Яндексов и гуглов в телефоне под рукой тогда у меня не было. И даже за большим толковым словарем надо было идти в комнату к бабушке и объяснять ей, зачем он мне понадобился. А ведь чаще всего словарь требовался во время чтения «запретной» литературы «не по возрасту». Тогда я научилась запоминать, достраивать, додумывать и читать между строк. Без всяких курсов скорочтения изобрела собственный способ чтения по диагонали. Сегодня вспоминая детство, я в основном вижу разноцветные обложки книг.
Ничего нет странного в том, что из меня выросла мастерица на выдумки и фантазии. Я выдумывала людей, отношения, события, да, что там? Весь мир вокруг был старательно мной придуман.
По несколько раз за день я на лютых скоростях заезжала в такие тупики, что вам и в страшных снах не снились. Сестра называла меня «женщина-вулкан». Не от того, что я была жгучей и горячей, нет. Было абсолютно невозможно предсказать, когда снова прольётся лава. И кого сожжёт в этот раз. Чаще всего, конечно, ожоги были у меня.
Вся жизнь моя была горько-сладким невротическим сном.
Как же удивительно оказалось от него очнуться. Вдруг понять, что мои мысли, действия, выборы и поступки всегда были продиктованы одной только дикой неутолимой жаждой любви. Той самой, о которой я читала в тысячах книг - огромной, необъятной, почти идеальной, одной единственной на долгие годы, а если повезёт, то и на всю жизнь. Той самой, которой в реальности не существует.
Внутри меня жил грустный ребёнок, недополучивший материнского тепла, воспитанный в вечной мерзлоте дефицита близости и крепкого безопасного контакта с главным человеком в жизни любого из нас. Ребёнок, мечтавший отыскать свою идеальную маму, способную раз и навсегда избавить от сосущего под ложечкой тревожного чувства пустоты и неопределенности. Моя повзрослевшая и более-менее осознанная часть эго осуществляла бесконечный перенос этой потребности на любые другие объекты.
Я влюблялась сотню раз - в мужчин, подруг, друзей, близких родственников, в работу, в постоянно бьющую меня по щекам жизнь. Я любила всех, кроме одного человека - себя.
Любови горели и обжигали, каждый раз ранили, и никак не хотели быть похожими на прекрасные искусно нафантазированные авторами-романистами. Эмоциональный голод продолжал гнать меня, изрядно покорёженную, на поиски волшебных чувств и спокойствия, которого я никогда не знала.
Переживая очередной отношенческий провал, я каждый раз пыталась найти причины своих неудач во внешних обстоятельствах и других людях. Но это всегда приводило к вопросу: что со мной не так, и почему мои мечты всегда сбываются у кого-то другого? Чувство собственной неполноценности оказывалось настолько непереносимым, что требовало подтверждений обратного через поиск очередной любви. Снова и снова.
Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы на очередном вираже меня не занесло в кабинет психолога.
Сказать по правде, я до сих пор не нашла спокойствия, но теперь я этому рада. Ведь острый, тревожный нерв, как известно, - самое лучшее перо.
Психотерапия не сделала из меня другого человека, но совершила главное чудо - я смогла встать у руля своего невроза. Это, как объездить дикую лошадь. То, что годами разрушает и разносит, на самом деле - уникальная неповторимая суперсила, если не бороться с ней, а научиться управлять.
Со временем для меня вполне естественно оказалось выучиться и поменять клиентское кресло на противоположное. Я совершенно уверена, что единственный и самый надежный инструмент в работе психолога - его собственная личность. Оплаканная, вынянченная, вылеченная, заботливо выращенная в долгих часах личной терапии. Для того, чтобы помогать расти другим, одного только образования недостаточно. Не верьте тем, кто утверждает обратное.
Сегодня я не пытаюсь отдавать из дефицита, не строю отношений в попытках утолить любовный голод, не нагружаю других ожиданиями, и соответсвенно не предъявляю претензий. Я не остаюсь там, где мне плохо. И всегда выбираю себя.
В общем-то все это звучит довольно банально и просто. Но мне лично потребовались годы на то, чтобы развалиться в мелкие части и заново собрать себя.
Единственное, что осталось неизменным - я по-прежнему библиофил. Это, наверное, уже в моих базовых настройках. Правда, кое-что все-таки изменилось. Теперь художественный вымысел я никогда не интегрирую в реальную жизнь. Я всегда помню, что лучшие произведения искусства - продукты мучительных неврозов (а то и ещё чего-то покрепче).
Но тем ценнее они для нас.
photo: Alice by Japanese Photograph Hajime Sawatari. Tokyo, 1973
