Начало двадцатого века — славная эпоха, эпоха стали и пара, паровозов и многотонных кораблей, робких тряпичных самолетов и величественных дирижаблей, немого кинематографа и громоздких телефонных аппаратов. Человеческий разум торжествует во всех сферах жизни, проникает в миры космоса и клеток, повелевает невидимыми волнами и изучает элементарные частицы.
Конечно, правительства ведущих империй непрерывно увеличивают военные расходы и оплетают Европу сетью агрессивных политических блоков, но международные мирные конгрессы, Женевские и Гаагские конвенции позволяют надеяться, что человечество вскоре откажется от насилия как от средства разрешения международных конфликтов. А если и не откажется — союз Российской империи с Англией и Францией, помноженный на мощь наших славных армии и флота быстро повышибает зубы всем нашим врагам — особенно если они говорят по-немецки. А с японцами в тот раз просто нечестно было, да и Куропаткин продал.
Медицина, сбросив с себя оковы средневековья, поскакала вперед семимильными шагами: во первых, конечно, Луи Пастер —он доказал, что инфекционные болезни передаются (внезапно!) методом заражения микроорганизмами, разработал и применил прививки от бешенства и сибирской язвы, определил основы иммунологии, и вообще дядька был крутой и настоящий столп науки — он придумал пастеризацию (ага, в честь него и назвали) сначала вина, а потом всякого другого жидкого, за что мы ему до сих пор благодарны. Особенно за вино.
Далее — профессор Кох. (Если вы читали рассказ про Ветлянскую чуму — они просто однофамильцы. Если не читали — прочитайте. Обязательно.)
У него в активе выделение возбудителя сибирской язвы, туберкулеза, холеры, важные соображения насчет сыпного тифа и куча работ по микробиологии. Роберт Кох в моем воображаемом пантеоне стоит в обнимку с Пастером, а ведь Пастер терпеть не мог немцев — обратите внимание, как скривился.
Боткин, Мечников, Минх, Листер, Рише и еще многие другие, о которых формат статьи не позволяет сказать даже пару слов, буквально выдернули медицину из догматов, которых она придерживалась до середины восемнадцатого века чуть ли не со времен Авиценны и пинками погнали вперёд.
Терпит крушение когнативно-миазматическая теория распространения инфекционных заболеваний. Установлено наконец, что от смердящей помойки за рыбным рынком ни чума, ни холера, ни даже самый завалящий грипп «самозародиться» не могут. (шуточка — бардак и поныне? ну такое). Оказывается, всё это время человечество убивали маленькие, но очень вредные существа, и выделяемые ими токсины. До изобретения антибиотиков все еще далеко, но враг наконец-то определен, и для борьбы с ним разрабатываются вакцины — убитые или ослабленные культуры возбудителей болезни, и иммунные сыворотки — препараты из животной или человеческой крови, имеющей иммунитет против определенной болезни.
Александр Йерсен — французский микробиолог, одно время работавший вместе с Пастером, открыл в 1894 году чумную палочку, доказал идентичность бацилл, заражающих человека и крысу. Yersinia pestis, чумная палочка — носит его имя.
Вот еще буквально пару слов про почти неизвестного доктора Хавкина — выходец из Российской империи, ученик Мечникова, по приглашению британского правительства поехал в Бомбей на ликвидацию вспышки чумы, и прямо там, на месте разработал и успешно применил первую противочумную вакцину - вакцину Хавкина. Именно эту её производили в Чумном форте возле Кронштадта русские биологи — как для своей страны, так и на экспорт.
Вообще, ушибленная трагедией в Ветлянской Российская Империя многое сделала для того, чтобы этого больше никогда не случилось — эксперименты в «чумном форте» и Императорском институте экспериментальной медицины, опыт борьбы с чумой в Бомбее, многочисленные полевые экспедиции в Астраханские степи, разработка первых защитных изолирующих костюмов, и, главное, способность производить двести тысяч доз вакцины в год. Мы были готовы.
Чума тоже.
Манчжурия, 1910 год.
Несмотря на то, что японцы по итогам войны выкинули русских из Порт-Артура и Дальнего, и получили контроль над южной частью Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), позиции русских, особенно в северной части края, все ещё сильны: русское население Манчжурии составляет около 75 тысяч человек, местная экономика во многом заточена на Российскую империю, территории, прилегающие к КВЖД (заодно и наиболее экономически развитые) отчуждены в собственность администрации дороги — фактически, в собственность Империи. На российских подданных действует правило экстерриториальности — они не подчиняются китайским судам и властям, а все проблемы с местными решаются совместными комитетами взаимных сношений («цзяошэцзюй» они назывались, что бы это не значило), а то и просто казачьми нагайками. Китай слаб, такие времена.
Харбин, основанный русскими строителями в 1898 году как железнодорожная станция, к 1910 году был столицей «Русской Манчжурии», с населением около 70 тысяч человек, процентов 40 из которых составляли приезжие из Российской Империи.
У Харбина был город-спутник Фуцзядян, населенный китайскими рабочими и управляющийся китайской же администрацией: большой, шумный, неопрятный, и толком не контролируемый. До 1870 года господствовавшие в Китае маньчжуры запрещали китайцам селиться в Манчжурии — это была их «титульная земля», историческая родина и всё такое. После отмены этого запрета народ, который в срединном Китае буквально задыхался от нищеты и безземелья, стал быстро заселять пустующие территории. Железной дороге и стремительно растущей экономике требовались рабочие руки – и переселенцы из внутренних областей Китая двигались на север постоянно увеличивающимся потоком. Люди, отправившиеся в путь в поисках лучшей жизни, находили на новых местах всё то же, что и на родине — нищету, беззаконие и бесправие, да еще оторванность от родных общин и ощущение «временности» переселения (вот-вот повезёт, подниму денег, вернусь на родину и куплю старухе-матери домик у реки). Им не везло, в основном.
Всё это приводило к особенной грязи и неустроенности переселенцев: пили, курили опиум, дрались, воровали и ходили по борделям в Фуцзядяне и окрестностях значительно чаще, чем в остальном Китае – и жили они там, набившись в огромных количествах в маленькие, грязные фанзы в обнимку с крысами, блохами и вшами.
Газета «Русский Вестник» за 1911 год покажет нам, как это выглядело:
Если вы хотите составить себе даже слабое представление о Фуцзядяне, вообразите хотя бы громадное число фанз, скученных массами, навалившихся друг на друга, прилепившихся одна к другой и изредка расступающихся, чтобы оставить место для узкой дороги, на которой вязнет в грязи арба, запряжённая несколькими лошадьми… В каждой такой фанзе ютятся 20–25 чел., спящих вповалку на „канах“ (вроде низких нар). Слюдяные окна не дают притока воздуха. У самой двери образуется от отбросов помойная яма, часто сливающаяся с такой же ямой у дверей соседа… В.М. Богуцкий, доброволец, врач-эпидемиолог, член противочумного бюро.
Предисловие затянуто, но, надеюсь, вы словили атмосферу.
Начали.
12 октября 1910 года у заведующего железнодорожной больницей станции Манчжурия (тысяча верст от Харбина) зазвонил телефон: ему сообщили, что в доходном доме Шардакова, что по Александровскому проспекту, за последние пять дней умерло девять плотников-китайцев, и приходите посмотрите, а то мы волнуемся. Отправившись по указанному адресу, доктор обнаружил там лишь брошенные повсюду в беспорядке вещи и посуду, а в углу – старого больного китайца. Китайца забрали, изолировали, попытались лечить – а потом, конечно, вскрыли, чтобы посмотреть, от чего же он умер. Из биоматериала, которым щедро поделился погибший, легко выделили чумную палочку: это была легочная чума, и по поселку как раз разбежалось около двадцати ещё живых её носителей…
Чума и раньше посещала эти места: в Манчжурии живут те самые сурки-тарбаганы, в популяциях которых циркулирует yersinia pestis, и за ними охотятся кочевые группы охотников за шкурками, которые иногда, после особо неудачной охоты вымирают целыми артелями. Амурские казаки временами находили мертвых охотников за тарбаганами, кочевья, в которых не осталось никого живого, или бесхозные стада в степи (хотя, возможно, не такие уж бесхозные — это же казаки). Низкая плотность населения, удаленность поселений друг от друга служили естественным препятствием против распространения чумы, пока не пришли русские, и не построили железную дорогу.
Так что дальше эпидемия поехала на поезде, поражая станции одну за другой с запада на восток. В Харбин чума пришла через две недели, когда городские власти случайно узнали о прибытии в город тяжелобольного богатого китайца, и выехавший к нему врач приехал уже на вскрытие: легочная чума это быстро и надёжно. Контактировавших изолировали, но было уже поздно: китаец был явно такой не один, и в Фуцзядяне всё быстро вышло из под контроля – особенно, если учитывать, что местное начальство ничего особо и не пыталось контролировать. Ситуация развивалась довольно буднично – работали рынки, школы и театры, и спешащая по своим делам публика, прижимая к лицам носовые платки, обходила почерневший труп китайца, валяющийся в грязи посреди улицы. Разумеется, через пару месяцев, когда Харбин вышел на уровень в сотнятрупов/день, число гуляющих заметно сократилось.
После первых же смертельных случаев управление КВЖД сформировало железнодорожную санитарно-исполнительную комиссию, в состав которой вошли городские врачи, полиция, представители железной дороги и городского совета. По решению комиссии город был разделен на восемь участков, за каждым из которых был закреплен врач, несколько санитаров и переводчик, в нескольких верстах к северу от города был организован чумной пункт, созданы летучие отряды для поиска и перевозки трупов и заболевших, введен карантин для приезжающих и уезжающих, затребован дополнительный медицинский персонал. Правильные и почти своевременные меры не позволили предотвратить катастрофу, потому что негативные факторы:
Ну, во-первых, чума сразу приняла стойкую легочную форму – а это довольно паршиво само по себе.
Ветеранам чумного цикла — напоминаю, а тем, кто здесь впервые — сообщаю:
легочная чума без своевременного лечения специальными антибиотиками имеет практически стопроцентную смертность и невероятно заразна. Заразившийся легочной чумой — обречен, тот, на кого кашлянул зараженный — наверняка заразится. Инкубационный период составляет от пары часов до пары суток, а затем начинается кашель, и взвесь из мельчайших кровавых брызг, обогащенных бациллами чумной палочки вдыхается случайными прохожими на рынке, товарищами по артели, соседями по столу, родными и близкими. Быстро нарастают одышка, жар, нестерпимая головная боль, начинается рвота.
Резко нарушается сознание, появляется бред, галлюцинации, желание куда-то бежать и спасаться: человек понимает, что смерть уже занесла над ним свою остро заточенную косу, что он обречён. Ослабевшие, агонизирующие жертвы кашляют почти непрерывно, покрывая всё вокруг себя кишащей заразой мокротой.
Во-вторых, спешно присланная из России вакцина доктора Хавкина, на которую возлагались большие надежды после её сверхуспешного дебюта в Бомбее, показала «ограниченную эффективность» - почти нулевую. Сам Хавкин указывал, что вакцина неверно хранилась/транспортировалась/применялась, что при правильном её применении массовая вакцинация населения могла бы… Скорее всего нет, не могла бы. Тогда еще никто не мог знать, что эффективная, действительно эффективная против бубонной формы вакцина окажется абсолютно бессильной против легочной. Лекарство, на которое возлагались такие большие надежды в этот раз оказалось совершенно бесполезно. В активе врачей оставались карантин, дезинфекция, маски, и бесконечно тёплый, лечебный огонь.
В-третьих, категорически не хватало (его всегда не хватает на эпидемиях) образованного медицинского персонала: в самом начале эпидемии в городе насчитывалось 47 русских врачей (частных, железнодорожных, военных, городских), и 11 иностранных —включая в это число практика традиционной тибетской медицины Ешилобсана. Также в городе работали французский и несколько английских врачей. Китайские врачи, санитары и служащие были заняты собственным выжи.. вымиранием — в связи с повальной безграмотностью и похуизмом они даже не надевали на лица повязки и стремительно заканчивались, и я вам про них сейчас как расскажу в следующем пункте!
И, наконец, в-четвертных огромную роль сыграла низкая образованность местного населе… китайцы. Китайцы это просто я фигею с них вообще. Отношение средневекового (да, средневекового же!) китайца к жизни, смерти и чуме это жгучая смесь фатализма, пофигизма и идиотизма. Слово современникам:
Что же тут удивительного, если при таких условиях чума вызвала огромную смертность, если китайцы падают сотнями и лежат неубранными в грязи и мрут тут же, заражая и без того ужасную атмосферу; если никакой санитарный надзор прямо-таки практически невозможен, если в каждой фанзе просыпающиеся китайцы оставляют один-два окоченевших трупа каждую ночь. Письмо из Харбина в газету «Русский вестник»
Заболевший и кашляющий кровью сосед для них не был поводом для паники – после его смерти будет справедливая дележка имущества, и все заинтересованные получат свою долю. История трубки для опиума. Настоящей проблемой были «лаомаоцзы» - русские врачи, которые в сопровождении полиции устраивали адресные обыски, и горе всем, если они найдут труп – всех заберут с собой, а потом неизвестно, когда отпустят, если вообще отпустят. Именно поэтому каждый раз после наступления темноты десятки китайцев на саночках развозили в разные стороны покойников, чтобы их тайно захоронить, а если у усопшего не было родственников и друзей то просто бросить на снегу непогребенными. Практически все трупы умерших от чумы и подброшенных на улицы китайцев были голыми — их одежду снимали их нищие товарищи и пытались доносить на себе. (!!!!!!!) Тех, кого ловили с трупами отправляли на карантин, и «похоронные команды» начали шифроваться — если, к примеру, порубить труп (чумной, блин, труп!!!) на части, и сложить в мешок, то глупые русские не догадаются, что это там мы везём, и можно спокойно ехать хоронить его в сугроб. Или не в сугроб - те, кто по-настоящему любили своих родственников и заботились об их загробной жизни, стремились похоронить их рядом с могилами предков - и, выжидав момент, пытались отправить покойника на родину, разнося при этом чуму на юг.
Манчжурия 1910/11 — на текущий момент последняя крупная эпидемия чумы на земном шаре, и первая и единственная, оставившая после себя кучу фотографий. Некоторые из них — реальная жуть и в дзэне такое выкладывать нельзя.
Летучие противочумные патрули начинали свой рабочий день именно с поиска и перевозки выброшенных за ночь трупов: их заворачивали в пропитанное дезраствором одеяло и крючьями волокли в повозку, чтобы отвезти на кремацию.
Ближе к весне, когда снег начал таять, работы им резко прибавилось - пошли подснежники - обглоданные собаками, гнилые до такого состояния, что крючьями их было не ухватить. Их заливали дезраствором и со всеми возможными мерами предосторожности закапывали на месте.
Конечно, ворочать по морозу дубовые, негнущиеся тела — работка так себе, но настоящий аттракцион для врачей — это «зачистки» китайских фанз. Внутри — полумрак, даже в самый яркий день, вонючий спертый воздух сквозь марлю на лице, по углам — вздрагивающие в бреду обреченные, в забрызганных кровью рубахах. Вот один из них начинает глухо, надсадно кашлять, и в пляшущем свете керосиновой лампы пол вокруг него красновато-влажно блестит от мокроты. Врач обязан забрать их с собой — несмотря на то, что они смертельно опасны, что они обречены, что некоторые умрут, даже не доехав доехав до чумного барака. Те, кто еще ходят и соображают — попрятались по чердакам и подвалам, и санитары проводят обыск. Двух живых за ноги выволакивают из-под длинных полатей, меряют им температуру — нормальная, язык не обложен — на карантин, и, возможно, эти выживут. На причитания китайца оживает бесформенная куча тряпья под лавкой, превращается в его жену, плачет и хватает его за руки. У неё жар, и санитары уводят её в другую карету.
В подвале находят труп — лежит себе в холодке, заваленный картошкой и морковкой.
Овощи эти они продавали на базаре.
«Лачуги китайской голытьбы, населяющей Японскую улицу, до того убоги, тесны и темны, что с трудом верилось, что это жилище людей. Часто, в первый момент, когда войдешь во внутрь фанзы с улицы, решительно ничего нельзя видеть за дымом и копотью. Встречались такие фанзы, где даже в ясный день было совершенно темно и для осмотра их приходилось зажигать лампу или свечу. Дальнейший осмотр, судя по началу, только дополнял безотрадную картину: насквозь промерзшие и прокопченные стены; маленькие, заклеенные бумагой вместо стекол, окна; прогнутые потолки и грязный, обычно заплеванный пол — составляют жилище китайской бедноты. Внутренняя обстановка обычно гармонирует жилищу: деревянные, редко — кирпичные нары, застланы грязными просаленными циновками, еще более просаленные столы и скамьи. Все это настолько антисанитарно, что возбуждает сильное опасение, что при занесении сюда чумы на дезинфекцию положиться нельзя...» Доктор В.М. Богуцкий
Вообще, сокрытие китайцами трупов — это отдельная безумная тема.
Капитан Рожалин, работник санитарно-летучего отряда, сообщал о трупах, замурованных в стенах, прикопанных в пол прямо в фанзах, хранящихся по частям в мешках в погребах и прочая прочая. Из реки Сунжи посреди Харбина одно время изо льда торчали ноги — тело бросили в прорубь головой вниз, и так оно так и примерзло.
В Харбине, где железнодорожники пользовались всей полнотой власти, был налажен хоть какой-то порядок и борьба, а вот Фуцзядян сопротивлялся здравому смыслу изо всех сил:
Кто, например, мог предположить, что для русских предлогом вмешательства для реализации своего тайного замысла послужит ниспосланная Небом чума, распространившаяся со станции Маньчжурия и на Харбин… Казалось бы, что выработанные русскими меры должны относиться только к полосе отчуждения КВЖД. Но они, выходя за рамки трактатных постановлений, хотят применить выработанные ими меры к Фуцзядяню, в котором функционирует самостоятельная административная единица – Бинцзянтин, и до господствующего в Фуцзядяне правового порядка русским нет никакого дела.
С какой стати русским следует заботиться о Фуцзядяне, если не с целью осуществления своего тайного замысла…открытое письмо китайскому губернатору, от редактора издаваемой в Фуцзядяне газеты.
Тайный замысел русских – это, разумеется, присоединить город к полосе отчуждения КВЖД, для чего будут особым хитрым образом использованы врачи и полицейские. Все предложения и требования санитарно-исполнительной комиссии бойкотировались, отвергались или выполнялись таким образом, что лучше бы и не выполнялись. Особенное противодействие оказывал начальник Харбинского Дипломатического Бюро даотай Юй Сы-син, ответственный как раз за сотрудничество, координацию, и всякое такое. Кстати, толку от русских врачей все равно не было: они распространяли чуму (ну конечно, а кто же ещё), раздевали больных для осмотра – что совершенно недопустимо, забирали совершенно здоровых людей неведомо куда, и никого не лечили, так как у них не было даже лекарства!
Как сказано в китайских газетах, лекарство было у своих, традиционно-медицинских специалистов:
…у нас есть и такие отрасли знаний, где мы во многом преуспели. Так, медицина, которая в других странах называется наукой,у нас в Китае она представляет собой искусство.
При чуме у больного одна надежда на врача, но у европейцев нет от чумы лекарства, и больным приходится ждать смерти. Мы не будем говорить о том, что, вероятно, существует где-то вдали, а возьмём лишь наш Фуцзядянь. Когда там был русский доктор, то он даже не мог распознать саму болезнь – чума это или нет. А наши китайские врачи распознают её сразу, и если заболевшему не помогают лекарства, то делают уколы и болезнь проходит. Разве русские могут не признать, что для них этот результат небывалый.
Кто не верит сказанному выше, пусть прочтёт отчёт санитарной комиссии Фуцзядяня.
Тем временем русские ввели ночные облавы, чтобы предотвратить разбрасывание китайцами трупов по окрестностям – чудодейственные уколы существовали только в репортажах китайских газетчиков. По мере разрастания эпидемии прибывали командированные и добровольцы из России, что позволяло формировать больше карантинов, больше «летучих отрядов», больше больниц, но людей всё равно не хватало. Было организовано три группы «дезинфекции» - они дезинфицировали только то, что нельзя сжигать, и сжигали зачумленные дома и всякие хозяйственные постройки, вызывая возмущение населения. Был сформирован «крематорий» на открытой площадке за городом, сжигавший трупы в нарушение китайских традиций и законов – город глухо бурлил. Военные моряки Амурской речной флотилии высадили в городе десант с двумя артиллерийскими орудиями, 1 заамурский пограничный конный полк обеспечил военное усиление полиции и кордонных служб.
Карантины устраивались в вагонах, пожертвованных для этих целей КВЖД – в карантин попадали те, кто хотел ехать по железной дороге, и внешне здоровые люди, контактировавшие с чумными – например, взятые в зачумленном жилище. Чтобы быть признанным незаразным, необходимо отсидеть не менее пяти дней без признаков заболевания, причем если в вашем вагоне кто-то вдруг затемпературил и закашлял, то вы все переходите от него в другой вагон и счетчик срока сбрасывался. Многие китайцы пытались бежать, несмотря на выставленное солдатское оцепление, а некоторых отпускали санитары – полтора рубля с носа за бумажку, и ты здоров.
Чумные бараки были просто переходной стадией между жизнью и смертью – человек, попавший туда, был обречен – и служили только для концентрации больных в одном месте и централизованной утилизации трупов.
Ловить больных чумой в перепутанном лабиринте хаотичной застройки было сложно, и городские власти начали их выманивать лаской – в Харбине было открыто несколько ночлежных домов, в которых любой желающий мог получить теплый кров, и вполне сносный нормальный ужин всего лишь показавшись врачу и измерив температуру – таким образом было выявлено значительное количество больных.
В самый разгар эпидемии, седьмого января, в центре Пекина был обнаружен больной чумой китаец, вскоре после этого скончавшийся. До этого случая усилия российского МИДа по организации совместных медицинских мероприятий не встречали никакого энтузиазма, теперь же центральная власть заметила проблему. В Манчжурию был срочно направлен наделенный широчайшими полномочиями главный врач ВМФ Китая Се Тяньбао – он доехал до Мукдена, наслушался панических слухов о происходящем в Харбине, и поехал обратно. Вместо него был назначен доктор У Ляньдэ, способный и образованный врач, учившийся в Кембриджском университете. Приехав на место и ознакомившись с обстановкой, он первым делом (в нарушение китайских законов, запрещающих делать подобные отвратительные вещи) произвел вскрытие недавно умершей женщины, и убедился, что она умерла от чумы – местные власти даже не были полностью уверены, что имеют дело с чумой. (Мало ли, что говорят эти иноземцы!) Затем он запустил в «своем» городе практически все те же мероприятия, что делали у себя русские, с поправкой на местную специфику – помимо организации карантинов, осмотров и сжигания трупов, было предложено запустить как можно больше фейерверков – они при сгорании выделяют пары серы, а сера обладает дезинфицирующими свойствами. И запустили! Больше безумия, чумной карнавал!!!
Действия китайских властей осложнялись нарастающим параличом власти — голодные и напуганные люди сбивались в шайки разбойников-хунхузов, чтобы как следует погулять в последние денёчки.
«В Хуланьфу, на хлебном рынке, толпа в 3000 человек вместе с хунхузами произвела беспорядки и грабежи правительственных учреждений. Высланы войска. Деревни вымирают. Охотники натыкаются на целые склады трупов. В деревне Хуланьфу 300 нищих и безработных китайцев, недовольных санитарными мерами, захватили власть и грабят. В подкрепление отряда, высланного из Куанченцзы для подавления хунхузов и безработных,выступил из Фуцзядяня батальон китайских солдат. Вечером 15 мая на место стычки прибыли конные взводы из Унура и Иректе, 16 мая прибыли дополнительные воинские подкрепления и отправились преследовать хунхузов. Предполагали, что банда хунхузов подошла к железной дороге, чтобы перейти линию в районе Хорго и направиться на Дугудунгол»
Газета «Речь» 1911 год
К югу от Харбина «воевали» японцы: южная часть КВЖД, ведущая на Порт-Артур, и её ключевые города, были особой экономической зоной Японии – и чума в этих краях была их проблемой. Анимешники действовали жестко, решительно и дисциплинированно: ни один этнический японец из их противочумных отрядов не заразился и не умер, что, наверное, свидетельствует об их высоком уровне подготовки, ну и о сильном желании остаться в живых. В остальном же их результаты были как у русских – мне на глаза попадалась фотография, где сжигалось разом более тысячи трупов, и без особых подробностей упоминания о том, что они жестоко давили чумные бунты выстрелами, наводя порядок не только у себя, но и на сопредельных китайских территориях.
К середине января апокалипсис кровавого кашля вышел на полную мощность.
Эпидемия чумы в Харбине и окружных поселениях разрастается с каждым днем.
Оптимизм совета министров и правления восточно-китайской железной дороги безоснователен. Местная администрации, в среде которой разновластие, не принимает всех необходимых мер. Оцепление Харбина, о котором сообщало агентство, малодействительно. Гробы с трупами не закапываются. Они выставлены открыто вблизи реки Хуле. С половодьем они будет снесены.
На окрестных дорогах валяются трупы, поедаемые собаками. газета «Русское слово» 14 января
В противочумном госпитале, устроенном в Фуцзядяне, вымер весь персонал.
Китайский батальон солдат, посланный для укрепления правопорядка погиб, не добравшись до места назначения: вместо пятисот солдат и офицеров, врач, посланный на помощь, нашел 495 трупов и пять безнадежно больных.
Русские противочумные отряды к середине января потеряли около тридцати человек, плюс без счету китайских санитаров и работников.
На чумной пункт Харбина к середине января доставлены тысячи больных чумой – и погибли тысячи больных чумой.
Группы дезинфекции сожгли уже несколько сот домов – а «крематорий» на пустыре за городской окраиной коптит черным день и ночь.
В группе «летучего отряда» сразу несколько санитаров заразились и умерли – оставшиеся саботируют работу, и по чёрному пьют. Телефон обрывается – со всех концов города сообщают о выявленных заболевших и найденных трупах, но ехать некому.
Кризис.
… Я теперь с ужасом вспоминаю то давно прошедшее время: выжженный, почти вымерший Фуцзядянь; ездившие по Харбину чёрные кареты, которые возили обречённых на смерть в Московские казармы на противочумный пункт… жуткие фигуры на улицах города в белом одеянии и глухих закрытых масках, так похожие на средневековых инквизиторов…
Н.А. Базоркин, военнослужащий 1 Заамурского конного полка.
Тяжелые времена продолжались до конца февраля, и очевидцы утверждают, что всё прекратилось довольно внезапно, и в марте чума уже утихла сама собой, унеся жизни от шестидесяти до ста тысяч человек. Конечно, сама собой — но только после того, как были предприняты беспрецедентные карантинные меры и налажен бесперебойный конвейер врачебных осмотров, замеров температуры, изоляции и дезинфекции.
За время эпидемии погибло 942 медицинских работника - в основном китайцев, а также русских фельдшеров и санитаров, наиболее часто контактировавших с больными, и обладавших — скажем так — низким уровнем осознанности.
Низший медицинский персонал доктор Богуцкий в своих записях прямо называл — подонками общества. Они пили, пользовались вещами больных и умирающих, целовались друг с другом «по-братски» пьяными, не надевали маски и умирали, утащив с собой ещё кого-нибудь.
Вот санитар Чуркин, ухаживал за больным Мусиенко
Мусиенко попросил Чуркина оказать ему последнюю услугу и достать водки. Чуркин не только исполнил эту просьбу, но и сам принял участие в попойке.
Пришедший на смену санитар застал пьяного Чуркина спящим на полу дежурной комнаты.
Чуркин заболел 24 декабря, на следующий день умер.
27 декабря заболел Матюнин, на кровати которого валялся Чуркин, будучи в инкубационном периоде.
28 декабря заболел, 30 декабря умер ухаживавший за Чуркиным санитар Раус.
Или вот: 11 января санитарам Веселову и Шемету больной фельдшер летучего отряда Василенко выдал два рубля на водку. Напились втроем, целовались, прощаясь с умирающим Василенко. Конец предсказуем.
...Санитары работают в своих затрапезных костюмах. Касаются трупов голыми руками. Респираторы на них, но в них работать трудно, и защитные маски сдвинуты на шею. И так они работают всюду. Выносят трупы, укладывают их руками, подталкивая неподатливые тела ногой. За дрогами идут мурлыча солдаты...» газета «Русская жизнь».
Знаю, знаю, вам интересно: практик традиционной тибетской медицины Ешилобсан заразился и умер. F.
Погибла врач Лебедева, которой там вообще не должно было быть: земский врач Дмитровского уезда Московской губернии, она приехала в отпуск к родственникам в Харбин, как раз к началу эпидемии. Идеалистка, окончившая Женевский университет и добровольно отправившаяся работать в самые глухие места Енисейской губернии, революционерка, отсидевшая в 1905 в Бутырке за революционную агитацию, она добровольно пошла работать на одно из самых опасных направлений — в летучий отряд.
Вспоминает доброволец, студент С. Суворин: «…увидел Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой фанзе она уже исследовала 11 тяжелобольных, и еще нашла три трупа.… Настроение у нее в эту минуту было самое тяжелое. Она стояла у дверей фанзы глубоко грустная, но спокойная. Левый рукав халата от самого плеча и ниже локтя имел пятно желтого цвета, полы в нескольких местах были запятнаны кровью; это, по ее словам, она запачкалась, взлезая на чердак… Так как трупы удобнее было достать с чердака через крышу, а крышу взломать санитары летучего отряда не могли за неимением подходящих инструментов, то пришлось обратиться к дезинфекционному отряду, который работал недалеко отсюда. Довольно скоро была взломана крыша, но когда мы все (я и М.А.) туда поднялись... то увидели, что отверстие было мало; санитары сразу наткнулись на труп, видимо, испугались и раньше времени бросили работу. Мне с санитаром летучего отряда (ныне тоже покойным, заболевшим через 4 дня; не здесь ли заразился?) пришлось руками отламывать доски... Картина представилась ужасная: прямо против отверстия лежал еще труп, влево в углу — другой. Один больной посреди чердака был уже в предсмертных судорогах, другой, — в самом углу направо, сидел и, обвертывал для чего-то свою ногу одеялом, потом снова развертывал, очевидно, в бреду. Следующие трупы вытаскивал отсюда я с санитаром вдвоем, что заняло, вероятно, минут 20; за это время первый больной уже умер, а второй — спустился по лестнице во внутрь фанзы. Спустив и этот четвертый труп, мы все слезли вниз, самая опасная работа, стоившая жизни двум из нас троих, Лебедевой и Воронину, была сделана».
Мария Александровна Лебедева умерла 14 января, и завещала похоронить себя в общей в могиле — вместе с людьми, которых она приехала спасать.
13 января умер доброволец,студент томского университета Беляев, заразившийся во время осмотра и сортировки подозрительных по чуме. Больные отказывались идти в карету добровольно, и врачам пришлось им «помогать». На стене своей комнаты он написал карандашом: «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней. Товарищи, прощайте».
22 января умер доктор Михель, приехавший во главе томских студентов-медиков — заразился во время работы в лаборатории. Когда его, уже больного, зашли навестить несколько врачей без респираторов — он выставил их прочь.
15 февраля умер студент-медик Илья Васильевич Мамонтов, доброволец, студент 5-го курса Санкт-Петербургской Военно-медицинской академии. Мальчик из хорошей семьи, все двери в жизни для него были открыты, а он… идеалист. Два раза принимал участие в борьбе с эпидемиями холеры, усыновил сироту, лишившегося родителей, бросил учебу на пятом курсе и поехал «на чуму». Заразился он, ухаживая за сестрой милосердия Анной Снежковой.
Честное слово, что с моей стороны не было нисколько желания порисоваться или порисковать. Наоборот, мне казалось, что нет ничего лучше жизни, но из желания сохранить ее я не мог бежать от опасности, которой подвержены все, и, стало быть, смерть моя будет лишь обетом исполнения служебнoгo долга... Жалко только, если гибнут даром, без дела... Надо верить, что все это не даром, и люди добьются, хотя бы и путем многих страданий, настоящего человеческого существования на Земле, такого прекрасного, что за одно представление о нем можно отдать все, что есть личного, и самую жизнь... Из письма Мамонтова матери.
Анна Снежкова умерла 13 февраля.
Могилы русских врачей, погибших во время чумы в Харбине в 1910 —1911 гг. В настоящее время кладбище не существует.
Такие дела.
Автор - Сергей Ветров
#ветровкат
Создано для https://vk.com/catx2.
каждую копейку обещаю потратить на дезинфицирующие растворы
5469 5200 2975 9461 — это карта сбербанка.