«Лол, втф кринж”, “Кейсы харрасмента и абьюза триггерят меня» — подобные предложения встречаются всё чаще не только в интернет-пространстве, но и в непосредственно живой речи. И реакцию такое явление вызывает разное: от активного и беспрепятственного использования до резкой ненависти.
И ведь, на самом деле, современные заимствования звучат очень странно. Они даже способны причинять ментальную боль тем, кто особо чувствителен к «чистоте» родного языка. Но стоит ли брать метлу и яростно вычищать эти вербальные импортные фантики? Или же стоит приберечь свой энтузиазм на более полезные вещи?
Для точных ответов нам нужно понять сам принцип появления заимствований, ведь их в язык-реципиент приносит не ветер с запада, словно шелуху.
Как появляются заимствования?
Заимствования — явление языка того народа, который имеет постоянные контакты с зарубежными культурами. При общении с представителями другого уклада жизни мы видим и воспринимаем ранее невиданные предметы и обычаи.
И, как это бывает, у нас не находится слова для описания этих вещей или действий. Ведь процесс создания слова происходит лишь по необходимости наречь что-то новое. Поэтому заимствовать не только предмет, но и наименование для него — эффективная практика, экономящая речевые усилия.
Как реальный исторический пример: маленькие сундуки с откидной крышкой попали в средневековую Русь от скандинавских племён, с которыми были развиты прочные торговые отношения. Вместо того, чтобы придумывать название с использованием общеславянских морфем, было позаимствовано и древнешведское слово «larr». И так мы уже больше тысячи лет без стеснения говорим «ларчик», «ларь», «ларец», «ларёк».
Более того, в некоторых областях количество слов общеславянского происхождения стремительно идёт к нулю, как это произошло с профессиональной морской лексикой. Безусловно, русское мореходство существовало и до Петра Первого, но в полноценную системную область оно выделилось лишь в начале восемнадцатого века. А для профессиональной отрасли необходим достаточный набор наименований.
Поэтому для стремительно развивающегося морского дела была завезена целая партия слов, чья этимология преимущественно идёт из германской группы языков: бридель, галфвинд, клинкет, найтов, оверштаг. Ибо именно северные народы Европы были исторически самыми квалифицированными мореходами и уже успели развить индустрию у себя. И логично, что у нидерландцев мы переняли не только технологии, но и наименования. Благо, тогда не было в Русском царстве групп лингвистов-любителей, которые бы подняли дискуссию о «засорении» языка.
На протяжении своей истории русские государства искали новые международные контакты и активно соприкасались с различными новыми реалиями — поэтому большое количество заимствований является как раз отображением богатства нашей культуры. Не стоит стесняться того, что мы через язык тянемся к новым понятиям и реалиям.
Стратегия борьбы с заимствованиями
С любым языковым явлением невозможно бороться. Язык — не муниципальное учреждение и не конгломерат влиятельных людей. Языку невозможно навязать свои условия, его нельзя свергнуть, с ним нереально подписать юридическое соглашение.
Язык существует своим путём, и мы лишь на малую толику способны что-то в нём изменить. В начале XIX-го века уже произошла борьба против франкоязычных заимствований со стороны «шишковистов» — и закончилась она абажуром, рестораном, коньяком, виньеткой. Да, привычные для нас современных слова 200 лет назад тоже считались «лишними веяниями моды» и «отравляющими родную речь».
Мне, русскому филологу, далеко не все новомодные заимствования приходятся по душе. Какие-то из них даже считаю дубляжом уже существующих наименований в родном языке. Я до сих пор не понимаю, в чём разница между «кейсом» и «случаем/примером/прецедентом».
Но к самому процессу вхождения заимствований стоит относиться спокойнее, ведь это естественный процесс. И язык сам со временем отфильтрует то, что для него будет неактуальным и лишённым необходимости. Останется ли что-то из недавно вошедших в нашу речь англицизмов спустя 25-30 лет? Да, несомненно. Но что-то и исчезнет как потерявшее необходимость.
Ведь подобное как раз и произошло со словами, характеризующие 1990-е годы. Многие из них так и остались в русском языке, потому что оказались необходимыми для новых реалий страны начального капитализма: бизнес, менеджер, фьючерсы, компьютер (в СССР их называли ЭВМ — электронно-вычислительная машина), риелтор. Но какие-то заимствования не пережили свою эпоху.
Вымерло слово «грины», не выдержав конкуренции в синонимическом ряде с «долларами», «зелёными» и «баксами». Просто потому что не имело отличительного значения (семантики) и выступало неким дубликатом.
А как часто вы слышите слово «слаксы»? На рубеже 80-90-х брюки свободного покроя только так и называли, но потом отпала необходимость в этом слове, ибо данный вид одежды перестал быть модным.
Вспомните ли вы, что у молодёжи постперестроечного периода значило слово «вервольф»? Так называли ловеласа. Одно заимствование попыталось встроиться в язык, но быстро оказалось ненужным по той причине, что другое заимствование, характеризующее то же понятие, уже имелось.
Поэтому лучший способ «бороться» с заимствованиями — не реагировать на них остро и просто продолжать общаться так, как вам комфортно.
Язык дальше сам разберётся, что ему подходит и с чем он дальше будет жить.
Автор: Будников Константин, учёный-литературовед, независимый автор медиагруппы Хакнем