Александр Киселев
После Второй мировой войны в польской политической эмиграции оказались весьма разные по своим политическим убеждениям люди: от правоверных адептов режима санации до социалистов, национал-демократов или консерваторов. Они вели на страницах эмигрантской прессы дискуссии о причинах политического и военного поражения межвоенной Польши, в том числе спорили о политике в отношении национальных меньшинств, среди которых были и белорусы. Среди многих польских журналистов, затрагивавших белорусский вопрос, уместно назвать Барбару Топорскую (1913-1985). Эта писательница и публицист находилась в тени своего известного в эмиграции мужа – Юзефа Мацкевича. Последовательный антикоммунист, добившийся широкой известности своими книгами о Катыни, Мацкевич до Второй мировой войны резко критиковал национальную политику польских властей в Западной Беларуси. Некоторую известность в межвоенной Польше ему принесла именно серия критических очерков об отношении к белорусскому крестьянству, опубликованных в книжке «Бунт болот». В послевоенное время к этим сюжетам он специально не возвращался, зато его верная супруга, оспаривая популярную в эмиграции идеализацию порядков в межвоенной Польше, посвятила белорусской тематике в августе 1962 г. отдельную статью «Польская политика в отношении белорусов», разместив ее на страницах одного из влиятельнейших польских эмигрантских газет «Известия».
Для современного читателя эта статья интересна тем, что в ней автор полемизирует с аргументами, которые появились в современной белорусской исторической публицистике и популярной литературе. Эти аргументы можно свести к одному тезису: советская репрессивная политика была настолько ужасна, что по сравнению с ней белорусское население жалело об утраченных выгодах пребывания в составе Польши. В ответ на подобные рассуждения Барбара Топорская писала, что преступления, допущенные другой стороной, не означают, что совершенные тобой злодеяния утрачивают свой преступный характер. Чужие «преступления создают привлекательное зеркало, в которое современный мерзавец всматривается, чтобы убедиться, что он … приличный». Вместе с тем наблюдения и рассуждения Топорской о положении белорусов любопытны и тем, что они в неожиданном ключе трактуют тезис о национальном угнетении белорусов.
В частности, в своей статье публицист указывала на то, что в межвоенной Польше среднестатистический чиновник режима санации руководствовался убеждениями о том, что белорусский язык является следствием «русификации после разделов» Речи Посполитой, а в православной церкви, несмотря на ее историческое первенство на белорусских землях, предпочитал видеть наследие «царской политики». Эти соображения оправдывали переселение белорусов из приграничных с СССР территорий, закрытие православных церквей под предлогом «отсутствия верующих», комендантские часы в отдельных сельских местностях с запретом покидать дома на время от заката до рассвета. В польской межвоенной прессе цензурой конфисковывались тиражи, сообщавшие о таких фактах как поджог активистами проправительственного «Лагеря национального единства» в течение нескольких недель летом 1937 г. около сотни церквей. В итоге польский обыватель оставался в счастливом неведении относительно порядков на Восточных Кресах подобно жителю Третьего рейха, предпочитавшего ничего не знать о концлагерях.
На страницах эмигрантских «Известий» Барбара Топорская выступила против идеологии польского национализма. Например, она указывала на то, что католическая церковь смотрела сквозь пальцы на гонения против православных и их святынь именно в силу националистических убеждений клира. Никто из представителей католического духовенства не рискнул объяснить местной администрации, что выбрасывание на дорогу освященных даров из церкви является с точки зрения христианства величайшим «святотатством». Автором осуждалась борьба католического клира против появления феномена белорусских католических священников, проповедующих в своих парафиях на родном языке белорусским крестьянам. Такая установка приводила к тому, что католических священников-белорусов специально переводили в парафии, прихожане которых были исключительно этнические поляки.
Вместе с тем, по мнению Б. Топорской, белорусское крестьянство католического исповедания достаточно спокойно относилось к тому, что под предлогом исповедания ими католичества их при переписи записывали в поляки. Такое поведение она объясняла тем, что бедные крестьяне в любом обществе являются конформистами, а белорусский крестьянин «был очень бедным, часто к тому же настолько отсталым, что не понимал слова «национальность», а цвет кожи не был указанием, которым пользуются африканцы». Как это не странно, но крестьянин был доволен зачислением его в поляки аналогично тому, как был бы доволен польский эмигрант в послевоенной Великобритании принятием его в британское подданство по факту проживания на территории империи. Однако при этом от последнего не требовали того, чтобы при богослужении в католическом храме ксендз-поляк говорил исключительно на английском языке.
В польском межвоенном обществе и эмиграции была популярна идея о том, что белорусский национализм «искусственно пробуждался Германией (в годах 1916–1918), а позже большевиками». Однако, по словам публицистки, «новые национализмы» в их шовинистической, агрессивной форме» генерировались не столько благодаря внешним игрокам, сколько внутри самой Польши «польским национализмом, соединенным с шляхетским сопротивлением против реформ, против распространения демократических свобод на крестьянское сословие». В интеллектуальных кругах господствовала убежденность в культурном превосходстве над белорусами, основанная на том основании, что Польша и поляки являются частью Запада, а значит и цивилизации. Топорская проводила очень неприятные для поляков аналогии, когда сравнивала отношение к национальным меньшинствам в межвоенной Польше с расовой политикой нацистской Германии. По ее словам, Германия «считала германизацию культурной миссией и само собой благом, мы – с той разницей, что полонизацию». Из всех «меньшинств» в Польше лучше всего обходились с немцами. С неприязнью, но уважением. Хуже всего с белорусами. Без неприязни, но с презрением».
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ: http://naukaverakuljtura.com/белорусы-в-межвоенной-польше-глазами/