Возле реки шелестит камыш, крыльями машут птицы. Рядом, под камнем, ютится мышь с войлочной головой. Вовке четыре. До круглых дат скверного не случится. В левой руке у него солдат, годный для строевой. Он оловянный, такой смешной, добрый и самый мирный. Людям нельзя убивать людей, прямо совсем нельзя. Плавится мёдом июньский зной. Дни пролетают мимо. Вовка собрался идти к воде, даже монетку взял. Он ещё с вечера так решил — надо сходить к колодцу. Вовка боится его до слёз — мало ли кто внутри. Лает на муху соседский пёс. Вовка бежит по солнцу. Щедро рассыпаны голыши, крупные янтари. Пляшут полудницы. Вязнет клич в маревной позолоте. Хочется Вовке обнять весь мир, а воевать — ни с кем. Дед-водяной Никодим Ильич век сторожит колодец, эхо запуталось в бороде, жабры в речном песке.
Старый в колодце сидит давно, сердится по привычке. Вовка растёт, поступает в ВУЗ, дальше себе живёт. Парень несётся, не чуя ног, в восемь на электричку. Сверху плывёт, не меняя курс, вечный небесный флот: палубы, мачты, муссон, пассат, парус косого кроя. Боцман — синица, вертлявый бес, а капитаном — грач. Вовка посеял сто лет назад — где? — своего героя. Он оловянный, такой балбес. Жалко его, хоть плачь.
Полночь дырявит алмазный бур, поезд спешит куда-то. Вместо деревни коттеджный рай, вместо сельпо — ларёк. Дед Никодим, прикусив губу, прячет в карман солдата. Вовка его уронил за край, дед-водяной сберёг: спи, рядовой, отсыпайся всласть. Здесь не стреляют пушки. Банник на яблоне у плетня снова развесил сны. Видишь, над крышей звезда зажглась, слышишь, поют лягушки. Нет утешения для меня, нет для тебя войны. Плачет русалка на дне реки. Топит шишига печку. Леший надумал гонять ужей, а разогнал туман. Бог убирает в карман других маленьких человечков. Только не лезут они уже в драный его карман.