Этот город известен как город улыбки Джа. Здесь художник рисует цветы, а молочник плут. Вечерами здесь (часто бывает) играет джаз, а по праздникам (тоже бывает) дают салют. Здесь мальчишки весной из лозы смастерили бриг. В ателье у портного гостит беспокойный дух. А ещё в белом городе странный живёт старик. Он сидит под навесом и тихо бормочет вслух:
— эх, мой мальчик, когда-то я не был таким седым. Я когда-то был юным и солнечным, как и ты. Танцевал под дождем, верил знакам. Читал следы, проповедовал истины грешникам и святым. Но при этом (и даже при том) оставался глуп. Сам себе господин, эскулап, сам себе кумир. Если ангелы есть — почему я не помню труб, почему не вмешались в разгаре войны за мир?
Перед тем, как уснуть, под подушку я клал кинжал. Для того, чтоб уснуть, брал кувшин с молодым вином. Понимая, чем дело закончится, я сбежал, поселился в глуши. Снял квартиру с одним окном. В стороне от соседнего дома зиял овраг, вдалеке голубела река, возвышался мост. Да, никто мне, казалось, не друг, и никто не враг. И действительно пели то Сирин, то Алконост. По субботам и вторникам ветер с востока дул от начала времён до начала других времён.
В добровольном изгнании встретился мне колдун. А вот новый знакомец действительно был умён.
Взял меня в подмастерья. Учился по мере сил. Помогало, что прямо с рождения слыл совой. Разбирал манускрипты. Фонарь у дверей гасил. Доверял мне учитель, и ключ у меня был свой. Колдовство мне давалось легко, без особых драм, хотя тщательно, долго отсеивал всякий шлак.
Но, пока я в пустыне откапывал древний храм, никуда не пропала война, она где-то шла.
Эх, мой мальчик, чего я умею — плестись в хвосте, разговаривать с будущим — я поболтать мастак. Раз придумал я город сияющих белых стен. Стал я городом. Ладно, позволили. Ладно, так. Стал бульваром его, мостовой, крепостной стеной. Стал прилавком, которому тесен дверной проём.
Нет, ребенок, весь мир никогда не спалить войной. Не забудь белый город. Однажды родишься в нём.