Эту ночь нужно просто переждать.
Позвякивала в кармане мелочь: две перламутровки и россыпь жемчужных. Все это было – в который раз – безнадежно слабо. На такое не купишь цветные сюжетные сны.
Скудны они, ее воспоминания.
Сегодня ее звали Шейн, и она была красива. Торговец внешностью даже не взглянул, пока проходила мимо, но в последний момент – она краем глаза успела заметить – поймал ее отражение гранью кристалла.
Неважно. Нестрашно.
Завтра ее будут звать, скажем, Аврелия, и будет она горбатой, носатой и в целом какой-то несимпатичной («все люди красивы, - думала Шейн, - и худшее, что можно сказать, это несимпатичный»). Приключается такое регулярно с каждым и каждой. Те, кто побогаче, чьи карманы полны монет цвета блика-на-ряби-воды и кто планировали, например, на сегодня сны захватывающие, приключенческие и несколько романтические, в таком случае побегут для начала к палатке торговца внешностью и купят, например, вот это отражение Шейн. Никто не будет знать, что это Шейн, и сама она завтра, будучи, скажем, Анастасией или Виверной и встретив на улице себя вчерашнюю, не остановится, не задумается. Не вспомнит.
Она прошла мимо разных других палаток, не отрывая глаз от дороги, мощеной кирпичом цвета тосканского солнца, и думала только об этих кирпичах и рюкзачке за спиной. Лишь бы не слышать зазывал, лишь бы не ощущать ароматов, лишь бы не видеть… Даже думать об этом не надо. Не думай о белом медведе. Большом, мягком, закрывающем лапой нос, чтоб поймать тюленя. Славно. Белый медведь, о нем и не думай.
Она свернула в проулок и вышла к парку, всегда пустому, всегда холодному. Небо – пенка на латте, листва на деревьях цвета шартреза желтого. Вечная осень.
Шейн устроилась на скамейке. Рюкзачок за спиной, а в нем то, что день прошедший приготовил. Судя по количеству – и качеству – монет, многого ждать не стоило.
День приготовил ей плеер, заполненный меланхолией, две толстые синие тетради (страницы исписаны, но странно размыты, так что понять что-либо невозможно), какие-то бумажки с цифрами – и «Джейн Эйр». Книга начиналась словами «Но вы так же мало смыслите во всем этом, как вот эта камея».
Шейн подумала, насколько некоторые авторы все-таки недружелюбны к публике. В самом деле, начинать словно бы с середины, будто б читатель может заранее знать то, что существует лишь в авторском воображении, будто должен он что-то пытаться понять с бухты-барахты и – о страшное! – напрягаться и думать. Это, в конце концов, просто жестоко. Если б она (Шейн задумалась) хотела рассказать об этом месте и о какой-нибудь приключившейся здесь истории, она бы, конечно, ввела сначала читателей в курс дела. В конечном счете…
И тут Шейн увязла. В конечном счете, что знала она об этом месте?
Во-первых, находится неизвестно где. Во-вторых, существует непонятно как. В-третьих, никак не называется.
Что известно точно, так только то, что Шейн (или как бы ее ни звали) появляется здесь тогда, когда она (с одним, постоянным, совершенно не вспоминаемым именем) засыпает. Где-то. Не здесь. В другом месте, которое определенно где-то находится, которое несомненно как-то называется и которое, правда, тоже не особенно понятно как существует. Она засыпает и появляется здесь, примерно каждый день или чаще, и ее воспоминания, самые яркие и важные (даже если ей там так и не кажется), превращаются в жемчужные, цвета крыльев бабочки-перламутровки или другие какие (редко, редко) монеты.
Монеты можно обменивать. Например, на другую внешность, или голос, или даже способности. Но, как правило, все-таки на другое, для чего и приобретаются эти внешность, способности и прочие потенциально бесполезные вещи.
Сны. Вот на что здесь меняют воспоминания.
Это прозвучало приятно пафосно, и Шейн довольно пожала плечами. Не Бронте, но все-таки. На этом придумывать что-то там для читателей Шейн надоело. Она взглянула на книгу.
«Но вы так же мало смыслите во всем этом, как вот эта камея (он взял с каминной полки камею), и вы не имеете никакого права наставлять меня, ведь вы – всего-навсего молодая послушница, еще не переступившая порога жизни и не ведающая ее тайн»*.
На этом чтение и завершилось. Во-первых, фраза была раздражающая. Во-вторых, на дальнем конце аллеи, под дождем из листьев цвета желтого шартреза появилась Джоконда.
***
Села и принялась скармливать неизвестно откуда взявшимся голубям монеты цвета блика-на-ряби-воды, одну за другой. Смотреть на это было почти невыносимо.
Глаза темные, волосы черные. Джоконда, одним словом. Шейн – это волосы сияют в полумраке серебром. Джоконда – это взгляд вдаль и одновременно – внутрь, и падают монеты, как спрятанные за оборотом холста слезы.
Одна за другой. Дзынь-дзынь-дзынь.
О, какие это могли бы быть сны!
Одна за другой, они падали на кирпичи цвета тосканского солнца. Шейн с тоской представила, как подбирает монеты – и они исчезают в ладонях. Чужие воспоминания. Нельзя пользоваться.
Голубям все равно. Монеты из эфира. Голуби, может быть, тоже.
Зависть, тягучая, липкая, поднялась из глубин, как тошнота, подступила к горлу. С завистью пришла ненависть. К себе. К той себе, что засыпает каждую ночь после очередного бессобытийного дня, ведет, очевидно, скучную жизнь, обычную жизнь, полную рутины. Может, ей там спокойно, может, хорошо даже, может, нравится каждую ночь не видеть снов, но ей, Шейн-Аврелии-Анастасии-Виверне, скучно ужасно. И вот приходится с книгой и меланхолической музыкой пережидать ночь.
А эта, Джоконда! Как это должно быть приятно, иметь столько монет – можно на каждую ночь покупать по десятку снов. Ничего не придумала лучше, как скармливать их голубям? Все уже посмотрела? Капризы?
Гнев. Зависть. Ненависть. Неуместно, некстати – здесь, на скамье в парке держать на коленях «Джейн Эйр» и жаловаться на жизнь.
Она увидит. Почувствует. Услышит. Здесь не бывает беззвучных мыслей.
Дзынь… дзынь… стоп.
Подняла голову.
Темные волосы, бледное лицо.
Конечно, она все услышала.
- Пойдем, я куплю тебе сны.
***
Мысли Джоконды были тягучие, певучие, эмоционально странно пустые, почти апатичные. Отголоски песен, обрывки разговоров, слышанных и не слышанных. Речь ее, удивительно, была совсем другой: краткие, сжатые фразы, слова короткие, звуки узкие, процеженные сквозь зубы.
Дорогой из кирпича цвета тосканского солнца (что уж там – желтого) шли они к прилавкам, столь старательно Шейн игнорируемым. Прилавкам и палаткам – цвета ибисовой розы, бугенвильского фиолетового, цвета тенистой поляны, цвета воды пляжа Бонди. На прилавках – о да! – бутылочки и флаконы, пузырьки, и пробирки, и склянки, а в них – сны, сны уже всех всевозможных цветов и даже цветов невозможных.
- Выбирай, - сказала Джоконда. – Я оплачу. Пойдешь в мои сны со мной.
И Шейн выбрала. Вот этот сон цвета лунной полуночи, и вот этот, цвета влюбленной жабы, и еще один, рыжеватого оттенка портвейна. Можно было и попросить составить сон на заказ, но Шейн одолела внезапная скромность. И стыд. И некоторая неловкость.
Но снов хотелось.
Вот этот, цвета лунной полуночи. Здесь должен быть Париж, и оранжевым блюдцем луна встает за плечами Монмартра, и в кабаре «Черный кот» играет заветное, запретное фортепиано. Мопассан, Дебюсси, Гильбер и Крысинская – здесь, рядом.
Джоконда открыла флакон. Одна за другой, они выпили.
Боль. Слезы. И страх. И на губах, на языке, во всем существе едкая, жгучая, всепроникающая горечь. Черные пятна, красные пятна, барабанные перепонки – лопаются. И страшно, страшно, страшно.
Шейн очнулась на кирпичах, странно блеклых, почти что серых. Била мелкая дрожь.
- Но это же был другой сон!
Джоконда склонилась над ней, волосы закрывают лицо, белое.
- Еще попробуем?
Сон цвета влюбленной жабы. Должны быть поля подсолнухов, соломенные шляпки, маленький автомобиль едет по проселочной дороге, все облака похожи на духов из древних легенд.
Одна за другой, они выпили.
Ужас. И боль. И тьма. Привкус железа во рту, ком в горле. Хрип вместо крика. Страшно кричать.
Бесцветное небо. И кирпичи – бесцветные.
- Сейчас восстановится, - сказала Джоконда.
***
- И так каждый сон?
- Каждый. Воспоминания яркие, но… несчастливые. После таких не снятся красивые сны.
- Но монеты такие же!
- Монеты обычные. Я другая.
Они сидели на дороге, спинами прислонясь к деревянной изгороди, с соседней улицы слышались окрики зазывал. Мысли Джоконды были тягучие, странно неэмоциональные. Пузырек со сном рыжеватого оттенка портвейна разбился о кирпичи, снова цвета тосканского солнца.
Где-то там, в месте, которое как-то зовется, Шейн-Аврелия-Анастасия-Виверна с одним, постоянным, совершенно не вспоминаемым именем без сновидений спала после бессобытийного дня своей мирной девичьей жизни. И Шейн вдруг, удивляясь сама, за нее – за себя – порадовалась.
- Могу ли я… чем-то помочь? У меня здесь немного, но хватит на простенький сон.
Рука нашла руку. Сжала.
Губы Джоконды изогнулись в полуулыбке.
- Посиди со мной. Скоро рассвет.
Эту ночь нужно просто пережить.
*перевод В.О. Станевич
Автор: Лис_Уильямс
Источник: https://litclubbs.ru/duel/748-cvetnye-sny.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#сны #цвет #рассвет
