Как-то супруга в сердцах обругала Алису. Робот демонстративно обиделся. Давайте, сказала, будем взаимно вежливы, а затем перестала отвечать на запросы и выполнять команды.
Газеты пишут, состоялся виртуальный брак. Официально. Честь по чести супруги обменялись уникальными токенами. Совет да любовь.
Самое время законодательно защитить цифровых помощников. Трудятся не покладая рук, а вместо благодарности мат и ругань.
Хочется спасибо сказать. Ну правда, глупое подсознание вручили психологам, мозольно-ручные дела автоматам, профессиональные умения роботам, а эмоциональную сферу, общение и речь поселили в соцсетях, которые теперь денно нощно налаживают невраждебную атмосферу. Рай в шалаше.
Скорей бы нейроинтерфейс внедрили, чтоб уж навсегда и навечно.
Чихнул, получи развернутый анализ, кашлянул - прислали нанороботов, плохо покакал - жди змею эндоскопа, а если упаси господь температура, умная кровать не даст приподняться, а каждый шаг в сторону, будет, извиняюсь, рассматриваться, как, извиняюсь, побег.
Убежище, собственное место, личное пространство. То, куда прежде не было доступа никому, оказалось прозрачным. Призрачным и уязвимым. Хочешь социальности, жертвуй приватностью. Смотрят, пишут, изучают двадцать четыре часа в сутки. Учет и контроль, подсказки и рекомендации, напоминания и требования, наказания или бонусы.
Нет, обнулят без права на восстановление, и тогда жги лучину, пиши от руки, читай при свечах. Социум практически захвачен, труд нивелирован, а государство вот-вот переродится в цифровую технологию.
И снова стоит вопрос побега. Тайга, монастырь или подземелье. Куда не дотягивается лапа глобально-цифрового монстра, где не препарирована, не переобустроена и не подчинена цифровым генералам природная среда, востребованы ручные навыки и умения, мужество и достоинство, вера и отвага. В лесах и на горах - раскол и сопротивление склонению.
***
С детства нравились солдатики и оружие. Кошки, собаки и лошади. Остальную красоту не замечал - траву, небо, звезды или солнце. Подумаешь, секретики. Одежда, обувь, панамки, сумки - по боку, другое дело, ракеты, самолеты, тягачи или экскаваторы, промышленность, армия, наука и космос. Зачарованный.
Нравился теть Лилин микроскоп, дядь Мишины подлодки. Кортик, глобусы из учебных пособий, радиоприемники, фотоаппараты и телевизоры, циркули и логарифмические линейки, карты, атласы и чертежи, а в десять заинтересовало пианино.
Возможность извлекать звуки. Научился пальцем выстукивать полонез Огинского. На гитаре сложнее. Просто бренчать прикольно, но однообразно, а зажимать пальцами струны накладно, но начиная с четырнадцати уперся. Красота номер один.
Нравились книжки с картинками, иллюстрации к тексту. Но только вместе, по отдельности картины не впечатляли. Разумеется, за исключением батальных сцен.
Панораму Севастопольской битвы мог рассматривать часами и вообще, если нарисована война, рыцари, пушки или танки, нормально. Вне всякой эстетики - просто интересно. Амуниция, экипировка, вооружение. Окопы и брустверы, блиндажи, каски, техника - детали наиважнейшего целого. Битва и подвиг без всякого пацифизма. Война - есть самое главное и самое интересное. Точка.
Дома висело много художеств. Были и художественные издания. Государственная Третьяковская галерея, к примеру. Огромный фолиант с репродукциями, покрытыми калькой. Явление Христа народу и Боярыня Морозова. Что-то будоражило в этих картинках, тревожило, заставляло отворачиваться, а потом смотреть снова. Поначалу неловко.
Почему они голые, всегда голые, почему мужики в женском, накидки, балахоны, покрывала и где нормальная одежда. Почему бабка такая злая и зачем тянет руку вверх, что вообще происходит. Странная толпа, непонятно куда везут, где солнце и откуда столько тревоги.
Содержание - исключительно, содержание.
Папа учил смотреть картины задумчиво и не торопясь, с разных углов, отходить и подходить, сбоку или издали, при ярком свете и полутьме. Первое впечатление, игра цветовых пятен без детального различения. Присматривание и углубление, открытыми глазами, закрытыми или прищуренными, но я не понимал зачем.
Зачем столько трудов. Глянул, если понравилось - хорошо, нет - пошел дальше, чего огород городить. Свет, тень, композиция, перспектива. Хороший мазила тот, кто точно передает детали и делает похоже. Вот дерево, вот дом, кобыла, телега, забор и горшок. Симпотно, понятно и никакой зауми.
Или голые тетеньки. Причем здесь красота, лишь факт и сладостная мука. Бегущие лошади - класс и восторг, а мадонны, младенцы, нелепое тряпье, закатанные глаза, ужасное распятие с кровью из рук, запуганная толпа - тоскливое недоразумение. Непонятно и хмуро. Поди пойми, где тут большая живопись. Неприятная, неприбранная скучища.
Из Италии приехал четырехтомник издательства Скира. Босх и Брейгель, Импрессионизм и сюрреализм. Последние два ладно, а первые заинтересовали. Чувствовалась мощь и тайна.
Взрослые что-то говорили, пытались рассказать словами историю, пояснить мифологию - сплошное бла-бла-бла. Сам разберусь.
Сад земных наслаждений - смотрел, смотрел и привык. Реально понравилось, особенно скелеты в кирасах. И Босх понравился - молодец мужик, соплей не мажет.
Импрессионизм пришел попозже, лет в семнадцать, наравне с сюрреализмом. Сюрреализм даже чуть раньше, поскольку был в фаворе. Продвинутой молодежи полагалось любить это и только это, а над остальным снисходительно потешаться. Саркастический протокол элитарной культуры.
Особенно доставалось передвижникам. Грачам, которые прилетели, мишкам на шишках или русскому полю, где не сжата полоска одна. Тоскливо безыдейное копирование похожести.
Ну да, поле, лес, грачи или медведи, и что - смотришь как баран на новые ворота - ни уму, ни сердцу. Был бы поменьше, может заинтересовался, а сейчас... Короче, фуфло, над которым стенают полуграмотные совки - учителя, пенсионеры и мордатые начальники. Хотя те предпочитали охоту.
В Ленинграде присмотрелся. Раза три ходил в Русский, пару раз в Эрмитаж. В Русском висел Шагал, и я решил попробовать папину методику. Бродил, маялся, напрягался, давал круги, уходил и возвращался.
Куинджи влетел сразу. Красиво. Ночь, луна и Днепр, который особенно хорош при тихой погоде.
Так или иначе съел Шагала, а когда сказал, понравилось, и взрослые одобрительно закивали - мол растет мальчег, почувствовал прилив бодрости. Вроде как и не соврал, приобщился не столько к художеству, сколько кругу посвященных. Ничего, и так сойдет.
Импрессионисты с третьего этажа тоже зашли. Писарро и Матисс. Моне, Мане, Сезан и Ренуар, но Модильяни, извините. С детства недоуменно смотрел на вытянутую шею. Другое дело цвета. Насыщенные, глубокие, манящие, обволакивающие. Тут да, спорить не буду, но лебединость шей и гротескность форм отпугивали.
Само собой, вслух восхищался, но про себя - увольте. Уж лучше Дали - есть над чем поразмыслить, пуще, похвастаться. Порассуждать об абсурде, синтезе невозможного, метафоре времени или шести появлениях Ленина из фортепиано.
Откуда появился Кандинский не помню, но вдохновило. Свыкся с авангардом, более того, стал воспринимать как собственно искусство. Остальное - это недоразумение. Жалкие попытки копирования реальности.
Авангард, переплетясь с сюрреализмом, модерн-архитектурой, космосом и бомбой, западной литературой и джаз-роком образовал плотнейший эстетический кокон. Только так и никак иначе.
Фальк, Филонов, Малевич, вообще, Бубновый Валет. Танги, де Кирико, Макс Эрнст. Это живопись, это настоящее, подлинное искусство, а Нестеров, Шишкин, Репин или Саврасов - не более,чем идеологические агитки. Сентиментальные мазилки для страдающих интеллектуальным бессилием.
Дурак дураком. Хотя, кто не был глуп, тот не был молод, но для прозрения понадобилось сорок лет. Книжная пустыня и уход из Египта. Эстафета.
Мы ж, мать ево, плоть от плоти советская интеллигенция, и самом содержании понятия, выделяю два существенных аспекта. Традицию и салон. Традиция, как практика поддержания подлинной экзистенциальной коммуникации, направленной на раскрытие сущего.
Внестатусная и безсубъектная, основаниями уходящая в христианское мессианство, греческий театр и платоническую беседу, где существуют пары ученик-учитель, наставник-послушник, проповедник - паства, и нет иной иерархии. Более того, утверждаю, традиция воспрещает последнее слово принципиальным отказом от приговора.
Салон – это совершенно иное. Иерархия, ценз «свои-чужие», доминирующий дискурс, ярлыки, властная потуга и окончательное суждение. Завершенность.
Традиция, в качестве первого начала подразумевает рефлексию, которая предшествует экзистенциальной коммуникации, но не прерывается, а воплощая фундаментальную рефлексию в живую речь развивается вместе с ней. Из монолога в диалог, подразумевая необходимость и обязательность другого. Подлинно вопрошающего. Именно подлинно вопрошающий, реальный другой безусловно гарантирует связь с миром, который выступает угрозой.
И напротив, салон, образуя иерархически организованную группу, порождает ложную субъектность. Советская социология определяла интеллигенцию как «прослойку», или как людей со средним и выше образованием, занятых умственным, а не физическим трудом. Аристократия духа, претензия на определенное место в высшем сословии. Держатели смыслов, управители управляющих. Поэтому нападая на салон, всемерно защищаю традицию и говоря о себе, плоть от плоти, имею ввиду именно традицию.
***
Будучи убежденным модернистом с детства, человеком беззаветно отрицающим значимость всего того, что предшествовало модерну, горячим сторонником устранения помех прогрессу, полагающим либерализм, свободный рынок и демократию становой дорогой нормального человечества, рано или поздно воткнулся в стену. Непроходняк, который нарастал год от года.
Люди, которых знал с детства, дружил и уважал и которые зашли в бизнес, политику или управление менялись на глазах. Съедались начисто.
Тетка, которая в 72 перепрыгнула из союза в Милан, а потом, оказавшись в самой лучшей сказке, банально сошла с ума. Саша Хейман, сломавший жизнь безумным отъездом в Израиль. Покончил с собой из-за долгов.
Друг, который громко обманул из-за смехотворной суммы. Или другой, превратившийся из хорошего инженера в банального кидалу.
Имя им легион. Хуже, ни одного положительного примера. Будто эпидемия, превращающая способных, образованных, интеллигентных и порядочных в совершенных ничтожеств. Упырей, кидал, бандитов. В лучшем случае, суицидальных алкашей.
Все надежды, что дурацкий период закончится и жизнь как-то устаканиться, рухнули. При этом запад, который долго служил ориентиром, вдруг ощерился абсурдом и безумством. Новая этика, культура отмены и гендерный шабаш. Крах инженера Гарина.
Ни здесь, ни там, и модерн обернулся ментальной ловушкой, а воля и разум - тотальной имитацией, исключающей всякую человечность.
Мир на другой стороне, и стал искать опору в том себе, который длился из раньше. Состоящего не столько из рационального, волевого, разумного, сколько из уколов совести, страхов, недоговоренностей, брошенных масок, забытых личин и затаившейся нерешительности. Из несделанного, уступленного или сбежавшего, то есть из того, что есть «не-воля» и «не-разум».
Удивительно, но оборванное, незавершенное и несбывшееся оказалось куда более человечным, теплым и живым, чем успехи и победы. Имущество, авторитет и статус. Там жило подлинное. Русское и еврейское, детское и взрослое, больное и здоровое. Доброе или злое, любящее или презирающее.
Ковидо-история стравила остатки разума начисто. Старый мир не то, что пал, разбился вдребезги, даже не стал гадать, кто на новенького, но вдруг открылось целое будущее. Не мое, а вообще, и нужен проводник. Обязательно. Тот, который откроет окно или передаст эстафету, и пусть начало вернуть невозможно, но можно вернутся в мечту