Когда я стану властелином мира, у меня все будет по-другому.
Я еще точно не знаю, как именно – но по-другому.
Я знаю точно одно – правила игры:
Если я не убью его, он убьет меня.
И это правило я тоже знаю – люди не замечают ни меня, ни его, с одной стороны, это неудобно – приходится уворачиваться, чтобы не сбили с ног, с другой стороны можно тайком хватать с прилавков все, что захочется, и никто не заметит. Стараюсь не увлекаться, - с одной стороны понимаю, что иначе мне не прожить, с другой стороны не хочется окончательно становиться грабителем, я же не он, в конце-то концов.
Мы находимся на развилке – я знаю правила игры – мы всегда находимся на развилке, которая разойдется, когда погибнет один из нас... то есть, он, он, почему я говорю это проклятое – один из нас, как будто могут быть какие-то варианты...
Я знаю правила игры – я убью его, если встречу, я знаю правила игры – на кону не только его и моя судьба, на кону судьба всего мира.
Прислушиваюсь, причувствывюсь – он где-то здесь.
Он.
Я даже не знаю его имени.
Он затаился где-то в лабиринтах однообразных серых высоток.
Когда я стану властелином мира, я прикажу построить изогнутые спиралью небоскребы, покрытые цветущими садами и парками, - я даже вижу их отсюда, с развилки, в моем варианте реальности.
Когда он станет властелином мира, он уничтожит весь мир.
Я стараюсь не смотреть в сторону его реальности, испепеленной какой-то немыслимой битвой всех против всех. Иногда мне кажется, он сам старается туда не смотреть.
Я уже знаю правила игры – я жду.
Он появляется на крыше высотки – какой-то тщедушный, нескладный, по нему и не скажешь, что умеет драться как бешеный, что есть, то есть. Он не видит меня, он замечает меня только когда я прыгаю ему на спину, стараюсь столкнуть с края крыши, чувствую, как он отчаянно цепляется за жизнь. Чувствую его руки на своем горле, буквально натыкаюсь на его лицо, искаженное ненавистью, - чувствую, как меня буквально прошибает молния.
Еще успеваю подумать, почему мы никогда не узнаем себя в зеркале...
Устраиваемся здесь же, на крыше, я узнаю себя в его жестах, как он скрещивает ноги, упирается локтями в колени. Понимаю, как много нам придется друг другу сказать, чтобы понять друг друга.
Когда я стану властелином мира, у меня будет...