К 77-летию Победы в Великой Отечественной Войне я написала рассказ, который представляю вашему вниманию.
Все герои настоящие и события не вымышленные.
Часть I. Письмо
В 1944-м году мой дед, 32-летний Василий Тимофеевич Волчинский, пропал без вести.
Он, как многие мужчины, в начале Великой Отечественной войны ушёл воевать.
На донском хуторе осталась его жена Маня и трое детей, старшему из них, тоже Василию было 5 лет, младшему Вове около года, дочери Валентине - два (моя мама).
В мае 45-го всем хутором отмечали Победу и не верили, что война закончилась.
Оставшиеся в живых мужчины постепенно возвращались по домам. Постепенно, потому что после окончания войны служащих демобилизовали в шесть этапов.
Справка:
на 1 июня 1945 года численность Красной Армии составляла чел.- 10 788 153 (в строю) и 1 038 945 (в госпиталях). В декабре 1945 года - 6 154 743 и 229 801 соотвественно. А к 30 сентября 1949 года численность Красной Армии составляла уже всего 2 930 032 чел.
Маня не хотела верить, что её муж погиб. «Нет похоронки, значит, есть надежда!» - думала она.
Каждый день, летом 45-го года, Маня, работая, как все женщины хутора наравне с мужчинами в поле, ждала, что сейчас кто-то из детей прибежит с радостными криками: «Мамка, батька приехал! Батька приехал!»
Ночами она долго не могла уснуть и какие только думы не лезли в её голову: «недобитые фашисты уже после победы напали на часть, в которой служил её Василий и его ранили, он лежит без сознания в госпитале…А может Вася выполняет какое-то секретное задание и не может весточку прислать… А может память потерял и бродит где-то по свету …Надо будет попросить брата Прохора съездить в район, в военкомат и разузнать, нет ли чего нового».
Выбраться в район Маня с братом смогли только осенью, после сбора урожая.
В военкомате им сказали, что нужно написать запрос, мол, действительно, чего не бывало на войне, может и жив Василий. Маня написала заявление и стала ждать ответа.
Как-то в начале зимы, Маня в своей хате топила жир для колхоза.
Не в страду в деревне тоже имелось много работы. Если Мария не работала на ферме, то ей прямо домой привозили свежее сало большими пластами с бойни, дети ножами, растирая свои нежные ручки в кровь резали его на мелкие кусочки, а Маня на больших сковородках растапливала сало в жир, который горячим сливала в бидоны, а когда жир затвердевал, бидоны забирал колхоз.
Ночью подморозило, старший сын Василь побежал в школу уже по сухой, твёрдой дороге.
«Хотя бы не мыть сапоги от грязи, всё меньше работы!» - вздохнула Маня, мешая шкварки на сковородке:
- Валька, а ты чего расселась? Ты пол помыла? Взяла бы брата да погуляла с ним. Смотри, снежок выпал. Чего в душной хате сидеть? Заодно сходи на маслобойню, молоко сбей и сдай масло в колхоз,- Маня, автоматически мешала содержимое сковороды и давала распоряжения дочери, а сама всё смотрела и смотрела в окно.
«Вот и выпал первый снежок, прикрывший слегка пожухлую траву на дворе…Зима идёт! В их хуторе это уже вторая мирная зима... Как мы войну пережили - страшно вспомнить! И голодно было, - почти все продукты отдавали государству, и холодно - печь топили коровьими кизяками, которые собирали в поле да по дорогам. А когда немцы пришли, так жилось совсем тяжело. В доме поселились трое военных, нам с детьми пришлось спать в сарае, на соломе. В зиму вообще перебрались на полАти (верхняя часть дома, под крышей - чердак).
Сейчас немного легче зажили: старший сын всё лето работал в колхозе; Валька нянчит малОго и по дому помогает; много семье помогает и, вернувшейся с фронта инвалидом, родной Манин брат - Прохор. Он, то зерна насыпет - птицу кормить; то с сеном поможет; то жена Прохора наготовит холодца на всех и напечёт пирожков. А у брата тоже семья, он от своих детей отрывает, чтобы нам помочь…»- грустно думала Маня.
Тяжелые мысли прервал, залаявший во дворе, пёс. Маня набросила фувайку и вышла из пропахшей жиром хаты на улицу.
Почтальонша пришла. Письмо из военкомата принесла и весело протараторила:
- Здравствуй. Маняша, ты открывай письмо побыстрее! Мы всем хутором ждём, что же случилось с твоим Василием?! А то, если он жив остался, его возраст должны были ещё в июле демобилизовать. Ну?
- Иди ты, Дуня, дальше. Не твоего ума дело, где мой Василь. Сама прочту.
Маня взяла письмо из рук обескураженной почтальонши и опустив голову пошла в хату.
Она долго смотрела на письмо, не решаясь открыть.
Так письмо и пролежало до вечера. Закончив все дела, Маня решила пойти с детьми к брату читать письмо, - «раз уж жили они последнее время одной большой семьей, значит, и новости нужно всем вместе узнавать», - подумала Маня.
Трое взрослых и шестеро детей собрались в «большой зале» - главной комнате Прохорова дома.
В центр комнаты вышел старший сын Мани - Василь, как самый грамотный, и начал читать документ.
«Какой ещё звонкий голос у её 9-летнего сына, совсем, как у девчонки» - думала Маня, вслушиваясь в слова. Смыл документа до неё доходил с трудом. После чтения все шумели и наперебой задавали Васе и друг другу вопросы:
- Жив! Батька жив!?
- В госпитале лечился, тяжелое ранение было, демобилизован?
- Демобилизован куда?
- В Тбилиси?
- Кудаааа? Это его туда отправили по службе?
- Да, не! Не по службе! Пишут же - демобилизован!
- На работу отправили?
- Не отправили, может сам уехал…
- Зачем? Почему? А мы?
Маня ничего не понимала, младший сын Вовка начал хныкать.
- Да, цыц ты! -прикрикнул на Вовку Прохор.
Мальчуган замер со слезами на глазах, не решаясь плакать и понимая, что происходит что-то нехорошее.
Слово взял брат Прохор:
- Значит так! Твой муж, Мария, оказывается, жив, и это хорошо. А то, что его демобилизовали не домой, - это непонятно. У кумы в райвоенкомате теперь работает золовка, я поеду в район и всё у неё расспрошу! А то, вишь ли, нашлёпали казнённых слов, а ты сиди и думай,что это значит, - заключил глава большого семейства, потрясая письмом куда-то в потолок.
На том и разошлись.
Прохору удалось в район выбраться только через несколько дней - подтаяло и дорогу опять развезло так, что не проехать. Всё это время на Маню было страшно смотреть.
Прохор вернулся из военкомата и ничего путного не смог сказать.
В военкомате ему посоветовали подождать, может Василий сам весточку подаст, ведь живой он, и знает, что дома его жена и трое детей ждут.
«Сказано ждать - надо ещё ждать! Мало ли какие дела держат Василия вдалеке от дома!»- глубокомысленно заключил Прохор, и Маня терпеливо стала ждать дальше.
Прошёл год, потом ещё,- дети подрастали, Маня работала не разгибая спины. Так незаметно пролетело три года.
В 48-м году, весной Мане принесли письмо. Она не сразу угадала почерк мужа, а только когда начала читать, поняла, что этот неровный и корявый почерк - её Василия:
«Дорогая и любимая моя Маня, пишет тебе твой муж Василий. Виноват я перед тобой, Маня, и перед сынАми нашими и дочкой виноват.
Война проклятая всю мою жизнь загубила. Ранили меня сильно, осколок врачи так и не вытащили. Ещё контузило меня тоже сильно. Долго в себя не приходил. Когда в госпиталь попал, документов со мной не было, поэтому никто и не знал, что я жив.
Так и лежал я не приходя в себя, без имени, без роду, без племени. Врачи на меня рукой махнули и уже просто ждали, что я со дня на день Богу душу отдам.
За мной присматривала одна медсестра, мне потом рассказали: она бывало придёт после своей смены, раны мои перевяжет, тело оботрёт, губы водой смочит и сидит подолгу рядом, не уходит. А, как я в себя неожиданно пришёл, так она меня выхаживала, считай, что на ноги и поставила. Ходить учила, кормила, как младенца с ложечки. А сколько у неё таких раненых было, как я! Ей говорили: «Иди, сестричка, домой, отдохни, да отоспись». А она ни в какую, спала на стуле рядом с моей койкой и говорила: «Как война закончится, так и отосплюсь.» Пока я поправлялся, медсестричка хлопотала о моих документах, нашла сослуживцев моих, они подтвердили, что я есть я.
Влюбился, Маня, я в сестричку эту. Сколько сил она на меня положила, сколько ночей не спала. Наваждение какое-то меня настигло, всё время о ней думать стал: закрою глаза - голос её слышу, улыбку добрую, руки нежные чувствую…Помутился рассудок мой и стали мы с ней жить, как муж и жена. Случилась у нас с нею любовь сильная и взаимная.
Мне выписываться из госпиталя, а тут обьявили, что войне конец.
Не мог я, подлец, медсестру бросить, и к тебе, Маня, приехать не мог…И зачем я тебе, думал, такой инвалид контуженный…
Уехали мы с медсестрой вместе на её родину - под Тбилиси. Обзавелись хозяйством. Всем селом домик нам ставили, я работать пошёл автомехаником, трактора ремонтировать, она медсестрой в местной больнице устроилась. Живём сытно, не бедствуем, край здесь такой тёплый, войны не было, люди хорошо живут.
Но совесть меня мучает, не могу забыть тебя, детей …нет сил жить без вас, все мысли о вас.
А тебя, Маня, я как любил, тогда в молодости, помнишь? И теперь люблю, но ещё крепче. Родная ты мне, Маня,…на всю жизнь родная. А с сестричкой с этой, живу из благодарности…
Прости, если можешь. Детей поцелуй. Я посылку вам собрал, так что жди гостинцы от меня.
Твой муж, Василий».
Ольга Жизнева