Когда в конце 80-х я поступил в университет (после очень хорошей школы), первое, что меня поразило (кроме высоты Главного здания МГУ), – это наличие в науке разных подходов к одному и тому же, разных классификаций и систем. В одном учебнике так, а в другом этак – а как же правильно? Помню этот внутренний вопрос и свое смятение. Значит, при всей хорошести моей школы и моих учителей, этот аспект был выпамши (это не о литературе, где мы выражали свое мнение, и оно было у каждого своим – речь не о мнениях, а о фактах и их классификации).
Когда после университета я снова пришел в школу, то начал преподавать русский не только по учебникам Баранова, но и по только что появившимся «Секретам орфографии» Граник, Концевой, Бондаренко. И не только потому, что это была яркая, отлично напечатанная (в Германии) книга – просто там давали материал именно так, как меня воспитал университет: вот языковой факт, можно смотреть на него так, а можно – этак. А как правильно? И так, и так. Главное, ты должен понимать и уметь объяснить, из какой перспективы, в какой парадигме ты это явление рассматриваешь. Объяснишь обе логики – еще лучше.
В книге Граник меня привлекло и то, что к рассмотрению брались вроде бы ненужные и даже усложняющие дело вещи типа фонемы. Но сам процесс постижения, объяснения этих вещей, въезжания в них был интересен и развивающ. Мне после универа хотелось по-новому объяснить и словообразование (это ж не только формальный разбор слова по составу), и лексику, и морфологию (божечки, сколько там сюжетов!) и особенно синтаксис, который в школе заформализован и выхолощен – а семантический синтаксис какая ж песня! А у нас ученики думают, что синтаксис – это классификация придаточных...
И я все это брал и делал, ошибаясь, залезая в дебри, набивая в этих дебрях шишки, учась, как и методическую целесообразность соблюсти, и интерес детский не потерять. И для меня важным было, когда родители учеников спрашивали: «Наш просто бежит на русский. Что вы там делаете с ними?»
Я не к тому, какой я хороший (у меня не получалось больше, чем получалось, и на русский бежали далеко не все), я к тому, что мне очень печально наблюдать сегодня в школе возврат к тому унылому, констатирующему, дающему определения для заучивания русскому, который мне так хотелось преодолеть в студенческие годы. Возврат под флагом той самой методической целесообразности. В ЕГЭ об этом не спросят, потому что случай спорный – нечего тратить на него время. В ЕГЭ считается так, хотя наука имеет и другие точки зрения – не рассуждая, считаем как в ЕГЭ. Чтобы сдать, чтобы пройти, получить балл...
Два памятных примера: моя неудавшаяся попытка объяснить коллегам, что во фразах типа «Я хочу, чтобы он пришел» вовсе не прошедшее время изъявительного наклонения (есть же в глаголе суффикс Л, чего еще голову детям морочить?) – и дискуссия в профессиональной группе о типе предложения «Такой густой осинник, что заяц не проскочит»– назывное оно или двусоставное. Почти победила в этой дискуссии позиция формальная…
Мое твердое убеждение состоит в том, что любой факт языка, который цепляет, ускользает от однозначности, может легко толковаться так, а трудно – вот этак, должен становиться предметом рассмотрения на уроке. Хотя бы бегло. Хотя бы не для всех. Или на перемене. Или одной фразой намекнуть: «Тут сложнее, чем кажется». Не вдалбливать и контролировать, а как бы вот такими репликами à part манить. Мне кажется, что именно таким поведением мы, учителя, и увеличиваем процент тех, кому это нужно, тех, кто взыскует сложности. А отсутствием такого поведения мы этот процент снижаем. Вместе с треклятым оболванивающим телевидением, гаджетами и прочими факторами, которые привычно клянем (можно сказать – кляномыми факторами? а почему нельзя? а как сказать?), мы тоже становимся фактором снижения интеллектуального потенциала детей.
Если наши мозги обрезаны под формат ЕГЭ и ОГЭ и мы говорим только о том, что там нужно, и только в разрезе попадающихся на экзамене ответов, то... то ну давайте не будет считать, что мы обучаем русскому языку. Давайте скажем: мы готовим к сдаче экзамена, и всё. Можем делать это хорошо или плохо, но мы делаем именно это.
А обучать языку – это прежде всего поддерживать интерес к этому делу, развивать лингвистическую внимательность к пролетающим мимо фактам и чувство, что хватать их и рассматривать – классно. Тут должно все время что-то гореть, я не знаю, что именно, но потухшим быть точно не может это что-то. Надо не бояться сложного. И уметь уделять ему время.